Эбарак крутанулся на стуле, поднял его так, чтобы оказаться на одном уровне с директором, и стал глядеть в пространство, словно не желая слышать слов Хеврона. Хеврон перегнулся через край стола, подпер подбородок руками и вгляделся в лицо старого друга.

— Вижу, ты недоволен.

— Я просто не уверен, — проговорил Эбарак нейтральным тоном, — что лица, придерживающиеся подобных философских воззрений, пригодны к научной работе.

Хеврон не обиделся:

— Ох, эта твоя чистая наука! Отлично. Именно за такую позицию мы тебя и ценим.

— К тому же моя цель разнится с вашей.

— Ну и что? Ты в любом случае приближаешь ее достижение... О да, я знаю, тебе это неинтересно. Ты привержен лишь чистому поиску знаний. И однако, твоя деятельность способна ускорить великое преображение. Может стать возможным изменение хода истории. Подумай только, что можешь ты выпустить в мир! Простой поиск знания навлечет на человечество такие бедствия, что сам воздвигнет себе препоны философских соображений.

— Вынужден заметить, что эти кристаллы не годятся для вашей цели. Во всяком случае, у меня нет оснований предполагать, что годятся.

— Ты поделился этим мнением с Воозом? Ведь его цель, как ни крути, совпадает с моей.

— Он человек одержимый, и даже тебе до него далеко. Он сам себе эксперт.

— И ты эксплуатируешь его одержимость, чтобы достичь своих целей. Вот видишь, мы прекрасно друг друга понимаем. У тебя нет выбора, кроме как сотрудничать с моей командой. Я тебе нужен, чтобы Орм до тебя не добрался — если смогу тебе в этом помочь. В противном случае, друг мой, ты вряд ли останешься жив на достаточно продолжительный срок, дабы в интеллектуальной чистоте своей извлечь новую теорию времени из сияющих глубин сих кристаллов.

Эбарак резко обернулся к Хеврону.

— А ты никогда не прикидывал, какую угрозу на себя навлекаешь? Ты член Клики, но планы твои граничат с государственной изменой. Не думаю, что, если все откроется, ты умрешь легкой смертью. Из тебя сделают показательный пример для прочих преступников.

— Умру я легкой смертью, не переживай, — тихо ответил Хеврон. — Об этом уже позаботились. Уверяю, я отдавал себе отчет в том, на что иду. И, подобно мне, это понимает твой друг Иоаким Вооз, даже если не понимаешь ты. Он верит, что вырваться из мертвой хватки предопределения возможно. Тебе никогда не казалось, что эта хватка сковывает тебя во всех поступках, Абан? Тебя никогда не угнетала недоступность оригинальности?

— Нет, потому что твои слова имеют отношение только к философии, а значит, являются сущим вымыслом.

— Это факт. Как упрям ты в своем отрицании реальности!

— А меня поражает твоя безрассудность, — мягко, но настойчиво заметил Эбарак. — Ты занимаешь столь важный пост, а скользишь по самой кромке горизонта событий. — Он употребил современный им аналог более древней идиомы бежать по тонкому льду.

— Да, Абан, но ведь я могуществен. Ты вынужден держаться в безвестности, полагая, что неизвестность защитит тебя, я же могу прикрывать себя всеми ресурсами эконосферы. Кроме того, это теперь дело крайней важности. Я должен тебе кое о чем сообщить. Ты однажды говорил, что, даже если способ изменить предначертанный ход событий найдется, внесенные им перемены окажутся тривиальны. Лучшие умы эконосферы я собрал для анализа этой проблемы, и вывод их таков: небольшое изменение в этой Вселенной до неузнаваемости преобразит следующую. Перемены, вносимые в нынешнем цикле, могут оказаться тривиальными, как ты и предсказал, или вовсе неощутимыми. Но лишь в течение латентного периода, а не вещественного, проявляются истинные последствия. Вот тебе аналогия: внеси кристаллы квасцов в воду, нагрей раствор; кристаллы растворятся и исчезнут. Охлади раствор, и кристаллы появятся снова, такими же, как были. Но что, если нагретый раствор перемешать? В этом случае все изменится. Кристаллы в следующем акте своей материализации образуют совершенно иную конфигурацию.

Эбарак напряженно вслушивался, стараясь понять, куда клонит Хеврон.

— Так что, Абан, гонка уже началась. Кто бы ни одержал в ней победу, призом ему будет ключ к невероятной мощи... если эту мощь вообще возможно контролировать. Я чувствую, что победу кто-нибудь да одержит; процесс уже не остановить. Но кто? Если результатов не добьешься ты, тогда, возможно, преуспеет Иоаким Вооз. И когда, не обретя власти над своими судьбами, возляжем мы на смертный одр, то по-прежнему пребудем в неизвестности, что станет с нами в следующей нашей инкарнации; вполне вероятно, что в той форме, какая была нам присуща, мы исчезнем и не повторимся более никогда.

— Скажи, — продолжил Хеврон после долгой паузы, — у Вооза была при себе женщина?

— Нет, никого с ним не было.

— Есть сведения, что с Мейрджайна он бежал в сопровождении женщины. Он в городе?

— Думаю, да.

— Он уязвим, ибо физически зависит от своего звездолета. Он не в состоянии далеко от него отойти... может, корабль даже не на космодроме, а рядом, спрятанный. Я проведу расследование...

Он потупился и не закончил фразы. Эбарак также промолчал. Хеврон, понимал Эбарак, считает женщину источником важной информации о Воозе. Но ему не хотелось интересоваться, какие последствия для нее способно возыметь такое мнение.

Он лениво потянулся к проектору и снова включил его. На экране сформировалось выдернутое из недалекого времени изображение. Он с облегчением увидел, как спустя несколько минут в будущем Хеврон, снова в капюшоне и с поднятым воротником плаща, покидает лабораторию.

Источая проникнутый феромонами мускусный аромат пота, Ойстрах Орм шел вдоль ряда молодых сотрудников, которые согнулись за своими мониторами. Каждый молодой полицейский испытывал смешанный с похотью трепет ужаса при его приближении.

Всем сотрудникам департамента приходилось мириться со специфическими вкусами Орма. Он предпочитал молодых мужчин, но при этом гетеросексуалов, чье естественное отторжение подавлял своей властью. Неизменным рецептом сексуального азарта служила ему смесь омерзения, ужаса и неохотного, однако неудержимого влечения. Для этого он применял не только свои служебные полномочия и физическую мощь, но и грубые химические средства. Пот его содержал концентрированные органические соединения, способные превозмочь сопротивление почти любого мужчины.

— Начальник?

— Да? — Орм направился к тому, кто поднял руку. Пригнулся к экрану, положил руки на плечи юноши и слегка сдавил шею, приникая к голове подчиненного.

— Взгляните, начальник.

Полицейский тасовал колоду диаграмм, пытаясь отсортировать отслеженные в городском траффике сигналы и вывести на монитор.

Орм нахмурился, вперившись в мерцающий, быстротечный узор пастельных тонов.

— Похоже на обычный шум. Наверное, просто переотражение.

В этом отделе хвастали, что могут перехватить любой сигнальный луч в городе.

— Именно так я и подумал вначале... что это двойное отражение, потому он и такой слабый... В норме он сливается с общим траффиком, но...

— Да? — Рука Орма ласкала затылок подчиненного.

— Уровень сигнала неизменен, начальник. Это, скорее всего, целенаправленное излучение.

— Но слишком низкое. Не может это быть полезный сигнал.

— Да. Но и применяемую в нем схему мультиплексирования я не узнаю.

— Держи меня в курсе. Если нужны более селективные фильтры, позови.

— Слушаюсь, начальник.

Рука Орма снялась с шеи подчиненного. Он прошел дальше, покинул комнату с рядами мониторов и направился туда, где сортировались доклады.

— Ну?

Перед концентратором данных сидел офицер, чьи седые волосы были заплетены косой. Глаза офицера остекленели; он быстро впитал свежую порцию данных через серебряный нерв большого пальца и адплант. Одновременно перед ним развернулся широкоугольный голодисплей, хотя Орм не видел, что на экране, с того места, где остановился.