Гэри скривился.

— Я не разбираюсь в этом. Клеон беспокойно заерзал.

— Я не смогу задержать голосование в Верховном Совете дольше чем на несколько дней.

— Значит, мне нужно срочно что-то предпринять. Клеон вздернул бровь.

— У меня есть запасные варианты…

— Простите, сир. Это моя битва, и я должен сражаться сам.

— Предсказание о Сарке. Это было смело.

— Я не посоветовался с вами, но я думал…

— Нет-нет, Гэри! Все прекрасно! Но… это сработает?

— Это всего лишь вероятность, сир. Но это единственная дубина, которой я могу отделать Ламерка.

— Я думал, что наука требует определенности.

— Определенность дает только смерть, мой Император. Приглашение от академика Потентейт было неожиданным и подозрительным, но Гэри все равно пошел.

Ее дом располагался в одном из открытых секторов. Даже зарывшись глубоко под землю, многие секторы Трентора выказывали странную биофилию.

Здесь, в секторе Аркадия, дорогие дома располагались на фоне озера или широкого поля. Мутировавшие деревья были высажены редкими группами, среди них преобладали растения с широкими кронами, каждый ствол венчал небольшой купол, ветви пестрели маленькими листочками. Балкончики были увиты мутировавшим плющом.

Гэри шел пешком, разглядывая все это и вспоминая Сатиру-копию. Казалось, что люди проявляют черты, объединяющие их с приматами. Были ли древние люди, как и сатиры, более защищены на своей территории — где широкий обзор позволял искать еду и одновременно приглядывать, не подкрадывается ли враг? Слабые, без острых зубов и когтей, они готовы были в любую секунду искать спасения в деревьях или в воде.

В то же время исследования доказали, что многие фобии были общими для всех жителей Галактики. Люди, никогда прежде не видевшие пауков, змей, волков, снежных лавин и нависших скал, выказывали сильный страх при взгляде на их голоизображения. Ничего подобного не происходило, если им показывали более поздние угрожающие образы — ножи, пистолеты, электрические дубинки, быстро движущиеся машины.

Это нужно отразить в психоистории.

— Все спокойно, сэр, — сказал капитан гвардейцев. — Хотя здесь отслеживать что-либо довольно трудно.

Гэри улыбнулся. Капитан страдал от общей для тренторианцев болезни — боязни открытого пространства. Местные жители ошибочно принимают далекие большие объекты за маленькие и близкие. Даже Гэри пережил подобное. На Сатирукопии он принял далекое стадо травоядных гигантелоп за стайку крыс у самых ног.

Но теперь Гэри научился не замечать показную помпезность славу богатых домов, толпу слуг и дорогую обстановку. Он продолжал размышлять о своих исследованиях в психоистории, даже здороваясь с секретарем, и не отвлекался от мечтаний, пока не оказался в кресле напротив академика Потентейт.

— Я польщена, что вы откликнулись на мое скромное приглашение и пришли меня навестить, — заговорила она в витиеватом стиле и предложила ему чашку очищенного пахучего сока.

Он вспомнил, как она обращалась с ним в прошлый раз и с академиками, с которыми он встретился в тот вечер. Как давно это было!

— Заметьте, как ароматны эти вызревшие обалонгские фрукты. Из всего богатства, которое экспортирует планета Калафия, я люблю только этот сок. Он отражает степень расположения, которое я питаю к тем, кто радует визитами мой простой дом и скрашивает мое одиночество.

Гэри склонил голову, надеясь, что со стороны это похоже на уважительный поклон, а на самом деле пряча улыбку. Далее последовали пространные рассуждения о полезности соков, хотя проблема заключалась в том, что подземные целлюлозные станции так до сих пор и не починили.

Она вздернула подбородок:

— Должно быть, вам нужна помощь в такое трудное время, как сейчас, академик.

— Главным образом, мне нужно время для того, чтобы завершить работу.

— Возможно, вы хотите отведать порцию черного мяса из лишайника? Оно великолепно, собрано на высоких склонах Амброзии.

— Благодарю, в следующий раз.

— Есть надежда на то, что некоторые незначительные личности способны оказать помощь величайшим и самым значительным людям нашего времени… один из которых, возможно, чрезмерно перегружен работой?

Металлические нотки, проскользнувшие в ее голосе, заставили Гэри насторожиться.

— Может, мадам выскажется яснее?

— Хорошо. Ваша жена. Она дама с изюминкой.

Он постарался, чтобы ни один мускул не дрогнул на его лице.

— И что?

— Интересно, как низко упадет ваш рейтинг в Верховном Совете, если я открою ее истинную природу?

У Гэри оборвалось сердце. Такого он не ожидал.

— Вот как. Шантаж?

— Какое грубое слово!

— Какая грубая угроза.

Гэри сидел и слушал ее сложные рассуждения: одно-единственное сообщение о том, что Дорс — робот, уничтожит его как кандидата. Все верно.

— И вы ратуете за знания, за науку? — горько спросил он.

— Я действую в интересах моих избирателей, — спокойно ответила она. — Вы математик, теоретик. Вы могли бы оказаться первым академиком, ставшим премьер-министром за многие сотни лет. Мы считаем, что вряд ли вы будете править хорошо А ваш провал бросит тень на нас, ученых. И не только на одного но на всех.

— Кто это сказал? — вскинулся Гэри.

— Это наше общее мнение. Вы непрактичны. Не способны принимать важные решения. Все психологи согласны с этим диагнозом.

— Психологи? — удивленно переспросил Гэри. Хотя он и называл свою теорию психоисторией, он знал, что не существует хорошей модели для отдельно взятого человека.

— Например, из меня получился бы гораздо лучший кандидат.

— Да уж, кандидат. Вы не лояльны даже к собственным коллегам.

— Куда мне до вас! Вы-то не способны забыть о своем происхождении.

— А Империя угодит в войну всех против всех!

Наука и математика были высокими достижениями имперской цивилизации, но, по мнению Гэри, у нее было слишком мало героев. Многие великие науки были рождены ясными умами во время игры. Мужчины и женщины, способные взглянуть на предмет с неожиданной точки зрения, играть понятиями и категориями, становились искусными создателями новых отраслей в науках и искусствах, умело играя на закосневших представлениях сограждан. Игра, даже интеллектуальная игра, была забавой, и по-своему она хороша. Но те, кого Гэри называл героями, пробивались вперед через немыслимые препятствия, служили козлами отпущения, принимали боль и поражения, но продолжали настаивать на своем. Возможно, как и его отец, они испытывали свой характер, поскольку являлись интеллигентными и неприхотливыми учеными.

К какому же виду принадлежит он сам?

Пора определяться.

Он встал и отбросил свой бокал, который со стуком упал на пол.

— Вы получите мой ответ позже.

Уходя, он наступил на бокал и раздавил его.

— Я потратил большую часть моей жизни, бросая Истину в лицо Силе. Я согласился с некоторыми недостатками моих суждений, когда выступал перед Фридрихом Великим. Необходимость диктует манеры, согласитесь. Да, я был придворным, но в то же время я был и снобом!

(НЕСМОТРЯ НА МАТЕМАТИЧЕСКОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ) (ТЫ РАЗДЕЛЯЕШЬ ЖИВОТНЫЕ ИНСТИНКТЫ СВОЕГО ВИДА) (ДО СИХ ПОР)

— Конечно! — вступилась за него Жанна.

(ВАШ ВИД — НАИХУДШАЯ ИЗ ВСЕХ ЖИЗНЕФОРМ)

— Живых существ? — нахмурилась Жанна. — Но все они суть созданья Божьи.

(ВАШ ВИД — ЭТО ПАГУБНАЯ СМЕСЬ) (УЖАСНЫЙ СОЮЗ МЕХАНИЗМА) (И ВАШЕЙ ЗВЕРИНОЙ СТРАСТИ К БЕЗУДЕРЖНОМУ РАЗМНОЖЕНИЮ)

— Ты ведь видишь нашу внутреннюю структуру так же хорошо, как и мы. — Вольтер расправил плечи и начал расти, в нем закипела энергия. — А может быть, и лучше, как мне кажется. И ты должен знать, что в нас правит сознание, оно первостепенно.

(ПРИМИТИВНОЕ И НЕУКЛЮЖЕЕ) (ЭТО ПРАВДА) (НО ЭТО НЕ ПРИЧИНА ГРЕШИТЬ)

Они с Жанной были теперь гигантами, вознесясь над городским пейзажем. Чуждый Туман клубился не выше колен. Неплохой способ продемонстрировать смелость и, отчасти, собственные возможности. И все же Жанна обрадовалась, что она подумала об этом. Этот Туман презирает человечество. И демонстрация силы, как она убедилась на примере сражений с англичанами, никогда не помешает.