Сразу после исчезновения «Талибана», специалисты российского МЧС вылетели в Афганистан с целью восстановить разрушенный тоннель. Дорогу разминировали и расчистили. Поначалу грузы довозили на машинах до тоннеля, там протаскивали через завалы в ящиках и мешках вручную (длина тоннеля 2,7 км) и на другой стороне грузили в местные машины. В январе 2002 года завалы были разобраны окончательно, и в первый день на горной дороге образовалась огромная пробка… А сейчас — вот уже несколько месяцев тоннель работал, но некоторые афганцы до сих пор не узнали об этом, и потом спрашивали нас, как нам удалось проехать? неужели расчистили тоннель?
И вот я еду наверх, к холодным облакам, в тёплом «Кразе» с умными, весёлыми, жизнерадостными, религиозными афганцами. Две машины, четыре водителя; один из них — главный, вероятно, хозяин груза. Ведём светскую беседу. Очень медленную, ибо моё знание фарси-дари ограничено тридцатью словами.
— Откуда? — Из России. — Где-где? Таджикистан? Узбекистан? — Россия, Москва! — Москва? У-у-у! А что борода? — А у вас что борода? — А мы мусульмане! — А я тоже мусульманин. — Мусульманин? У-у-у! Ля иляха илля Ллаху (Нет бога, кроме Аллаха…)? — …Мухаммад расулю Ллаху (и Мухаммад — пророк Его)! — У-у-у! Аль-хамду ли Ллахи рабби-ль аля мин…? — это начало первой суры Корана, водитель проверяет меня. Я продолжаю: —…Ар-рахмани-рахим, малики йуми д-дин! — У-у-у (обрадованно), неужели в Москве есть мусульмане? — Полно. Два миллиона. А есть и христиане, их восемь миллионов. А всего десять миллионов. — Десять миллионов? И все в Москве? У-у-у-у! А ты здесь? — Путешествую. Шерхан, Кундуз, Баглан, Мазари-Шариф, Балх, Пули-Хумри, потом на Саланг, завтра Кабул, потом Кандагар, Герат, потом в Иран, Азербайджан, потом домой, иншалла. — Иншалла… А у тебя жена есть? — Нет. Я свободный человек. Свобода. Азад. — Азад? У-у-у-у-у… — У-у-у-у…, — отвечаю я. — А на Саланге холодно, — продолжает водитель, — а в России холодно? — Холодно. Как на Саланге. — Как на Саланге? У-у-у-у… — А в машине тепло! — Да, в машине тепло… — А машина у вас русская! — Да, «Краз», русская машина. А вон «Камаз», русская машина. Вон едет. — А ещё «Волга» и «Уаз». — А ещё «Танк», русская машина. Вот на обочине стоит. — У-у-у-у…
Русские машины фирмы «Танк» попадались, действительно, всё чаще. Я даже вылез из кабины в кузов, чтобы фотографировать их. Десятки танков! Повсюду, повсюду, в разной степени сохранности, с пушками в разные стороны. Особо часто они встречались около речек и мостов. Капитальные бетонные мосты были, конечно, разрушены, но вместо них действовали временные однопутные мостики. Вдоль дороги то и дело лежали белые камни, покрашенные красной краской. Я уже знал, что так обозначаются минные поля.
Иногда попадались и большие обозначения — на старых бетонных плитах, или на больших валунах, красной краской было отмечено: LM (Land Mines, подземные мины), или MF (Mine Field, минное поле). В каждой деревне встречались рекламные стены, на которых были нарисованы разные мины, гранаты, бомбы и картинки: руками не трогать, в огонь не бросать, ногой не наступать, из рогатки не стрелять, камнями по минам не кидаться, при обнаружении немедленно сообщить в ближайший пункт по выявлению мин.
Потребуется несколько десятилетий и миллиарды долларов, чтобы полностью очистить от мин Афганистан. Двадцать миллионов мин хранит афганская земля, по одной на каждого афганца. Нередко в городе увидишь одноногого или безногого человека на протезах — вот они, последствия войны.
Разминировать всё зараз очень сложно и дорого; сейчас первым делом хотя бы обнаружить и пометить все минные поля — вот самая полезная работа, которую выполняют сейчас в Афганистане работники международных гуманитарных организаций. Ведь мины сии — не местного производства. Иностранцы завезли эти мины, и если уж не могут убрать, то пусть хотя бы отметят места их залегания.
"Краз" — машина хорошая, но медленная. К вечеру я успел подмёрзнуть и спустился внутрь кабины, так и не дождавшись тоннеля. Уже в темноте, миновав несколько блокпостов, мы-таки въехали в этот легендарный тоннель. Сработано на совесть. Большой диаметр и высота — пройдёт самая большая машина. Вдоль тоннеля идут какие-то шланги, как в метро, точнее их обрывки. Сверху тоже свисают обрывки чёрных кабелей: вероятно, когда-то тоннель был освещён. Сейчас единственный источник света — фары попутных и встречных машин. Поток довольно большой, и запах стоит удушливый, выхлопно-газовый, чувствуется даже сквозь стекло кабины. И воздух густой, сырой такой. Да, вспомнил: на въезде в тоннель красовались две маленькие картинки: одна — с качком-спортсменом из импортного журнала, другая — реклама: пейте "Фанту".
От высоты, тряски и выхлопных газов у меня разболелась голова. Мы выбрались из тоннеля, и на первой же стоянке у первой чайханы я попросился на свободу. Сказал водителям, что мне хочется спать, и я очень благодарен им, но вынужден их покинуть. Водители пытались меня оставить, но я всё же вышел и пошёл к домику-едальне, которая являлась, по словам водителя, также и придорожной гостиницей.
“Саланг-хотель"
Я оказался в длинном одноэтажном здании с низким потолком. Электричества тут не было, зал освещало несколько керосиновых ламп. (Для выходов на улицу и в туалет у хозяина был также и электрический фонарик на батарейках, довольно мощный.) В середине зала был проход, а справа и слева — возвышения, устланные тонким ковриком, на которых днём сидят и едят посетители. Сейчас только два человека совершали намаз на этих обеденных столах. В центре зала на полу стоял огромный самовар, литров на пятьдесят, труба уходила в крышу; а рядом — шкаф и полочки, на которых стояло штук сорок маленьких железных чайников. На стенах висели, украшая зал, святые плакаты, состоящие из арабских разноцветных надписей. Один плакат содержал 99 имён (вернее, свойств) Аллаха, другой — имена разных пророков, третий — имена пророка Мухаммеда, его родственников и сподвижников. Прямо у порога, на улице, текла холодная речка; рядом располагался и туалет. Хозяин заведения, высокий седобородый старик, подал мне чайник, лепёшку и блюдце с конфетами. Вскоре я завалился спать — на том же месте, где ужинал.
Наутро харчевня заполнилась людьми. Афганцы встают рано, особенно водители: они отправляются в путь ещё до рассвета. Завтраком явился чай, лепёшка и молочно-кислое вещество, афганский творог. Расплатился за ужин, завтрак и ночлег (вышло всего пол-доллара), распрощался и покинул это высокогорное заведение, находящееся на 3000 метров выше уровня моря.
О удивление! Мои знакомые водители «Кразов»! Они, оказывается, никуда не уехали: решили тоже поспать и заодно починиться. Приглашали меня продолжить путь. Я извинился: сегодняшний день я буду идти пешком.
Идти вниз — одно удовольствие, рюкзак не тянет назад, а лишь подгоняет вперёд; солце светит, речка шумит, воздух прохладный и свежий, нет такой испепеляющей жары, как в Мазаре. Идя пешком, можно больше увидеть, сфотографировать, почувствовать, пообщаться, понюхать запах настоящей афганской провинции. Водители, до свидания! Машины, не надейтесь меня подвезти: сегодня я проявляю самоходные свойства!..
Всё утро я шёл по дороге, ведущей вниз, вдоль горной реки. Местность была населена. Почти из любой точки дороги можно было увидеть хотя бы одно человеческое жилище. Дома здесь из камня, а не из глины; причём камни никак не скреплены, держатся друг за друга под действием собственной тяжести. Все дома высоко над дорогой и над рекой, прилеплены к горе, как гнёзда; встречаются и большие жилища с башнями, в три этажа и выше. Мой дом — моя крепость: так, наверняка, помышляют афганцы, строящие на скалах свои каменные сооружения. Маленькие деревни представляют собой, по сути, один большой дом для большой семьи, с одними железными воротами и неведомыми мне комнатами и хозпостройками внутри.
