Сперва мы расстались с В.Шарлаевым и С.Лекаем. Втроём — Книжник, Кирилл и я — мы направились на выезд из Кабула. Думали, что доедем вместе до выезда, а потом разойдёмся, но вышло иначе. На трассе нас подобрал микроавтобус; в нём был водитель, какая-то мебель и англоговорящий интеллигентный афганец лет сорока. В очках, что большая редкость в этой стране. Это был хозяин машины, местный большой начальник; он ехал из Кабула к себе домой, в деревню около Шейхабада. Мы втроём поехали с ним и не пожалели об этом.\
В образцовой деревне Чак-Вардак
Наш новый друг оказался начальником целого района, содержавшего 45 деревень. Он отлично говорил по-английски, регулярно ездил в Америку на заработки и имел ещё пять братьев, четверо из которых жили и работали в США. Отец его был какой-то знаменитый афганский генерал, и все дети отца были офицерами, но ушли из армии с приходом "Талибана".
— Талибы развалили армию и всё хозяйство, — объяснял он, — это же надо такое придумать: во главе армии — имам! Во главе армии должен быть офицер, а не имам! А ещё: директор школы — имам! Директор школы должен быть педагог, а не имам! Имам должен быть в мечети! А ещё: руководитель завода, фабрики — имам! Там должен быть инженер, а не имам! И руководитель государства тоже имам… Политик должен быть, а не имам! Поэтому мы и ушли из армии. Четверо братьев уехали в США, один остался здесь (он, кстати, учился в СССР и говорит по-русски, я вас познакомлю), а я мотаюсь туда-сюда, привожу деньги оттуда и вкладываю их сюда.
Тем временем в каком-то посёлке машина свернула с магистральной гравийной дороги на просёлочную грунтовку. Хозяин объяснил:
— Сейчас уже вечер, я вас отвезу к себе в Чак-Вардак, вы там вымоетесь, постираетесь, отдохнёте, переночуете, а завтра поедете дальше. Согласны?
Хотя было ещё совсем не поздно — часа три дня, — но нам было интересно побывать в афганской глубинке, и мы, конечно, согласились. Дорожка, по которой мы ехали, петляла по высохшим, пыльным холмам, только сухие колючки росли здесь, и то редко. Но, удивительно, и тут жили какие-то люди! Чёрные большие палатки-шатры, и мелкими точками стада вдалеке.
— Это кочевники, стопроцентнто чистые афганцы, — объяснил хозяин, — у них есть стада верблюдов и овец. Именно эти люди — на 100 % чистокровные представители афганского народа!
Мы удивились, как они живут без воды и безо всего. Но тут за очередным холмом показалась долина, окружённая настоящими горами, не особо зелёная, скорее серая долина, с мелкими домиками, раскиданными на большой площади. Дорожку перегородил шлагбаум. К нему уже бежал со всех ног сторож с ружьём и открыл шлагбаум шефу. (Позже мы узнали, что ночью он ходит с автоматом, а днём с ружьём.)
— Я много где побывал, и в Америке, и в Азии, но всегда возвращаюсь сюда, и я люблю эту долину, потому что она — моя родина! — произнёс хозяин машины и всей окружающей местности. Деревня называлась Чак-Вардак, по имени его отца, известного генерала; мужик сам тоже был Вардак, и вся местность вокруг была Вардак, да и вся провинция (область) тоже называлась Вардак. Название вроде «Ивановское»: и город Иваново, и сам Иванов, и отец Иванов, и область Ивановская. Машина остановилась на холме, основная деревня была внизу, а справа был один аккуратный одноэтажный дом. Мы вышли из машины, и хозяин показал нам сверху, с холма, свои владения.
Это, справа, дом для гостей. Сейчас мы направимся туда, там вы сможете привести себя в порядок, там мы поужинаем, а потом мы пойдём и вы увидите всё вблизи. Там вот, внизу, у нас школа-интернат, где учатся тридцать пять детей, у которых нет родителей; там же они и живут. Там строится новая мечеть, там общественная кухня, там новая больница, тоже недавно построенная, а вот там, на противоположном холме, большой дом, в котором жил мой отец, и сейчас я там живу. Дальше, в долине раньше протекала река, но уже четыре года, как у нас жара и засуха, и река высохла. Это очень плохо для сельского хозяйства, теперь воду приходится качать из-под земли, с глубины сто метров. Дальше вы видите горы, зимой на них лежит снег. А дальше тоже находятся деревни, всего в них живёт двадцать пять тысяч человек, а эта деревня главная. Большинство людей, живущих в этих деревнях, никогда не были в городе, никогда не видели Кабула и даже никогда не видели большой дороги, по которой мы ехали. У них нет телевизора и газет, большинство из них не умеют читать; они никогда не видели окружающего большого мира. А мы пока пойдём пить чай.
За чаем зашёл разговор о "Талибане".
— Да, во времена талибов было много проблем. Нужно было носить длинную бороду, чем больше, тем лучше. Тебе (он показал на Книжника) тогда сказали бы: вот, хороший человек, а про тебя (показал на безбородого Кирилла): человек нехороший. Раньше, при коммунистах, если я ходил в мечеть, меня могли посадить в тюрьму; при талибах стало всё наоборот: если я не ходил в мечеть, меня сажали в тюрьму. Но никто не возражал, талибы очень твёрдо навели свой порядок, и все сотрудничали с «Талибаном» — время было такое.
Крестьяне в деревнях очень любили «Талибан». После ухода советских войск появилась преступность, хаос, война, перестрелки, бандитизм. А при талибах всё это кончилось. В те времена каждый человек ложился спать спокойно! Он знал, что с ним ночью ничего не случится. И он знал, что ему делать завтра! Что пять раз в день нужно сходить в мечеть, слушать проповеди, и он был спокоен и уверен в завтрашнем дне. Спокойствие и мир! В сельской местности все были за «Талибан». Не удивляйтесь, и я тоже сотрудничал с «Талибаном», как и все руководители на местах. Вот, посмотрите! — и он показал на большую парадную фотографию на стене гостевого дома.
Там был изображён наш собеседник, но в ином облике (в халате и чёрная борода лопатой), а справа и слева от него стояли важные старики в чалмах: вероятно, большие начальники талибских времён.
— Вот с такой бородой я ходил! А теперь я и все другие местные начальники укоротили бороды и живём при новой власти.
— А как вам новая власть? Как Хамид Карзай? Что о нём говорят в народе?
— Пока присматриваются, настороженно присматриваются. Ведь у нас, в Афганистане, уже двадцать пять лет, — что творится? Нас всё время учат жить. Как мы устали! Пришли советские войска, потом пакистанцы (талибы же, идеи и руководство всё, были из Пакистана), теперь американцы подсунули нам Карзая. А пользы от них нет. Никакого производства нет. Мы ездим за границу и зарабатываем деньги. Потом мы возвращаемся и тратим их, чтобы покупать иранские, пакистанские, индийские, китайские товары. Посмотрите — всё у нас привозное, а правители всё разговаривают и сменяют друг друга. А народ пока смотрит. Если реально что-то изменится, вот например дорогу, по которой мы ехали из Кабула, — если эту дорогу починят, люди подумают: вот, хорошо! А потом уйдёт Карзай, и будут его ругать. Это всегда так бывает.
Вечером — экскурсия по посёлку. Общественная кухня, в которой готовится пища на семьдесят человек — как говорят в России, «малоимущих». Насосная станция, качающая воду со стометровой грубины. Продовольственный склад с тетрадью записей, чего сколько осталось. Школа-интернат для детей. Семь или восемь аккуратных, одинаковых классов — конечно, без парт и стульев, из мебели только циновки и классные доски. В каждом классе на стене нарисована схема Афганистана, где, как на разноцветном лоскутном одеяле, обозначены все провинции. Дети в одинаковых белых халатах и в часах, которые начальник привёз из Америки; детей человек тридцать. Один из них слепой, в чёрных очках, его водят за руку. Деревенская больница, новая, чистая и аккуратная; ничего лишнего, как и в школе. Бородатый врач надел белый халат и позволил себя сфотографировать у стеклянного шкафа с лекарствами. Рядом с больницей — строящаяся мечеть.
Все сооружения, будь то школа, больница или гостевой дом, были построены недавно, в одинаковом простом стиле, но со вкусом. В посёлке есть художник, и он разрисовал всё, кроме мечети, большими настенными картинами двухметрового размера. Вот изображён засыпанный снегом перевал Саланг (зимой), вот местные горы, вот нарисованы Файзабад и Газни, вот другие пейзажные картины; в больнице большой портрет Ибн Сины, а на другой стене — генерала, отца хозяина. Строгий мужчина с орденами, без бороды. (Интересно, за кого или против кого он воевал? Я не спросил.) В школе было не меньше десяти картин; местный художник старался на славу. Все пейзажи и лица были подписаны на местном и на английском языках.