– Нет… – Самуил побледнел, увидев, как я взялся за дагу. – Только я, но…

– Я могу убить тебя… – Дага, звякнув, легла на стол. – Ибо ты невольно стал обладателем смертельной тайны…

Мой взляд остановился на лекаре.

– И я это сделаю, если…

– Господин! – Самуил торжественно стал на колени. – Клянусь именем Господа своего, и пусть кара падет на весь мой род, если я нарушу ее. Господин, поверьте мне, вы мне стали отцом, и я скорее откушу себе язык, чем предам вас.

Я, немного размышляя, помедлил. Как бы по ходу развития пьесы, Самуила следует отправить на тот свет. Никто и слова не скажет в осуждение подобного поступка. Хозяин, господин и благодетель, так решил – значит, так надо. А с другой стороны… похоже, моя тайна уже прикрыта легонькой ширмочкой, которая совсем ничего не скрывает. Да и убить этого человека мне будет чрезвычайно трудно. Не физически, а морально. Сжился уже, привык, ближайшим соратником считаю. Ну что же… Так тому и быть… будем надеяться, что ума у него хватит держать язык за зубами.

– Ладно, лекарь… живи. Передай мое приказание сниматься с якоря, а сам вернись. Я с тобой еще не договорил.

– Болит? – Я прикоснулся к повязке на ручке Лидии.

– Не-а… – Девчонка сладко потянулась и состроила скорбное личико. – Жалко, шрам останется.

– Мелочь.

– Ну да… – Лидка прильнула ко мне всем телом. – Если вы, господин, говорите, что ерунда, так оно и есть.

– Не подлизывайся.

– Я самую чуточку… – лукаво улыбнулась девушка. – Самую малость…

Раздался деликатный стук в дверь.

– Кто?

– Господин шаутбенахт, – донесся из-за двери голос Веренвена, – мы в трех часах хода от Гуттена. Приказывали доложиться, значица…

– Добро.

Натянул на себя одежонку и вышел на палубу. Брр… какая, на хрен, весна? Зима настоящая! Сука, чего же так холодно? Того и гляди, опять снег пойдет…

Взобрался на мостик и взял подзорную трубу. Да, похоже, закончилась очередная авантюрная эпопея. И благополучно закончилась. Сравнительно, конечно. Закончилась – и принесла множество забот. Впрочем, мне не впервой. Разберемся.

Шебека, отчаянно заскрипев, рыскнула под неожиданным порывом ветра.

М-да… Явно не для Северного моря эта посудина. На обратном пути мы попали в такой себе довольно приличный шторм, который чуть нас всех скопом не угробил. Лоханка моя в связи с явной неприспособленностью так водички нахваталась, что думал уже – всё… Да и разболтало ее порядочно, придется ставить на ремонт. Но и с хорошей стороны она себя тоже проявила. От пары франкских нефов, вздумавших нас перехватить, ушли, как от стоячих. Ладно, все заботы – на потом. Сейчас надо думать о семье. Особо никаких предчувствий нет, но, имея такого врага, как руа франков и его приспешник Гийом де Монфокон, особо не расслабишься. Млять… умею я устраиваться…

– Веренвен…

– Да, господин шаутбенахт.

– Реи полный парус еще потянут?

– Потянут… – согласился капитан, почесав бороду. – Так-то оно так, но недолго.

– Отдай команду ставить. Наплевать.

– Как скажете.

Шебека, скрипя всеми своими составными частями, рванула вперед, а я так и остался на палубе. Все ловил момент, когда покажется мое родовое обиталище. Как-то неожиданно соскучился по своим девочкам.

Ввел шебеку в бухту лично. И, кажется, справился… ну… почти. Потом, едва дождавшись, когда приведут лошадок, вскочил на Родена и карьером понесся домой. Влетел на замковый двор и с облегчением сердца узрел свою ненаглядную, со вкусом распекавшую челядь. Ну, слава богу…

– Господин барон… – Матильда, узрев муженька, чувственно ахнула, покачнулась, но, мгновенно выправившись, присела в церемонном книксене.

– Госпожа… – Я, повинуясь ее требовательному взгляду, со скрежетом зубовным изобразил для слуг господскую церемонию, а потом, подхватив женушку под локоток, потащил ее в замок.

– Надолго? – Скрывшись с глаз слуг, Матильда прильнула ко мне и дала волю чувствам.

Ну, как водится: слезы, вздохи и все такое… В общем, стандарт.

– На пару дней. Где они?

– Да вот же. – Матильда распахнула дверь и продемонстрировала двух дородных кормилиц, державших у груди два запакованных свертка.

– Сама не кормишь?

– Перед сном, – кокетливо улыбнулась супружница. – Прожорливые – страсть, на целый день у меня молока не хватает.

– Это хорошо… – Я выхватил у перепуганной насмерть кормилицы младенца и… мгновенно сунул его обратно. Дочурка, отнятая от груди, сотрясла комнату возмущенным воплем. И сразу же ее поддержала вторая, залившаяся плачем в знак солидарности с сестричкой. Ух ты…

– Пусть доедят. – Матильда настойчиво взяла меня за локоть и потянула из комнаты. – Успеете, господин барон, наиграться.

– Это едва ли…

Что дальше? Конечно, спальня. Знаете… раньше я не верил, что так бывает. Много у меня женщин было. И разные: ослепительно-красивые, чувственно-страстные и прочие, на первый взляд превосходившие своими достоинствами Матильду, а все же, получается, страсть к ней не пропала. Даже наоборот. Так что к делам я приступил очень не скоро. Но пришлось…

– В замке люди новые появились?

– В смысле? – Матильда игриво водила пальчиком по моей груди.

– В смысле – новые. Гости, новые слуги и так далее.

– Вроде нет, – недоуменно пожала плечиками девушка. – Хотя…

– Что «хотя»?

– Ну…

– Говори, женщина.

– Милый… – Матильда покраснела. – Мы в грехе живем… ну… вот я в искупление и устроила обитель для паломников. Но она пустует – не закончили ремонт пока.

– Это ладно, но если хоть один из паломников появится в замке… увижу – повешу. Слуги новые есть?

– Слуг нет, а вот кондитера я из Антверпена выписала. Сегодня как раз прибыл. Обещался на вечер удивить. А жену его я помощницей кастелянши определила. А что?

– Черт!!! – Я принялся лихорадочно одеваться.

– Не гневи Господа! – испуганно пискнула Матильда. – Да в чем дело?

– Потом… – Выскочил за дверь и в сопровождении стражников понесся в поварскую.

Лысый, как яйцо, усатый, как Чапаев, толстенький мужичонка, что-то напевая, колдовал над здоровенным пирогом. Узрев меня, ойкнул и, споткнувшись о табурет, грохнулся на пол. Два поваренка, взбивавших крем, мигом спрятались под стол.

– Кто такой?

– К-карл… – Мужичок с ужасом следил за кончиком обнаженной эспады. – К-кондитер с… с р-рекомендациями…

– Кондитер, говоришь? – Я вздернул его за передник на ноги. – Что готовишь, кондитер?

– П-пирог с м-марципанами и льежским с-суфле… – У толстячка от ужаса зуб на зуб не попадал. – И п-пирожные, а-ля Винерон…

Отравитель! На лице у урода все написано! Порублю нечисть! Я, почти ничего не соображая от гнева, хотел на месте порешить кондитера, но потом неимоверным усилием воли взял себя в руки. М-да, совсем нервы ни к черту. Но оно и немудрено… после стольких покушений на свою драгоценную личность и кота домашнего станешь подозревать.

– Ешь!

– Ч-что?..

– Всё.

– Д-дык оно не г-готово…

– Жри, говорю. – Я ударом эспады разрубил пирог пополам. – Ешь, говорю! И пирожные тоже.

Кондитер, обливаясь слезами, стал давиться тестом. Старательно так пихал себе в рот, с желанием. Неужели я ошибся? М-дя…

– Хватит. А теперь берите этого голубя – и в подвал. Жену его тоже.

– За что!!! – взвыл толстячок.

– Еще не знаю, – подсказал я ему. – А если узнаю, то на костер пойдете. Хорст!

– Что прикажете, ваша милость? – Рядом мгновенно нарисовался обер-аудитор.

– Проведи дознание. Кто, зачем, откуда рекомендации – в общем, всё. Без насилия пока, но с пристрастием.

– Будет сделано! – Сухое личико Хорста Дьюля преисполнилось рвением. – А причина?

– На причастность к покушению на мою личность. Выполнять.

– Как изволите.

– Остальные – за мной… – Я отправился в свой кабинет. За мной, внутренне трепеща, потащились успевшие сбежаться соратники.