— Брат мой... — Хасан оторвал взгляд от орудия и несколько раз хлопнул в ладоши. Тут же рядом с ним возник слуга с большой бархатной подушкой в руках, — прими, в знак глубокого уважения к тебе, вот эту мелочь...

Тут настал уже мой черед раскланиваться. Угадал, басурманин. Ох, и угадал...

— Этот клинок кован в Хиндустане, — капудан бережно взял с подушки длинную слабоизогнутую саблю с богато изукрашенным эфесом и снял с нее ножны, — великим мастером Чоурдаром для почтенного эмира Алибека не менее ста лет назад. Подобная сталь у нас называется «пулад» или «фаранг», сами хинды ее называют «вуц»... — Хасан с легким поклоном вручил мне клинок. — Но этот меч — особенный, он сделан из розового пулада, секрет производства которого был утерян со смертью мастера Чоурдара...

На меч упал луч заходящего солнца, и я едва не охнул от удивления. На клинке проступил сложный булатный узор, действительно слегка розового оттенка из-за мельчайших вкраплений красного металла. М-да... вот ты какой, литой тигельный индийский булат...

Сабля, а скорее даже меч с полуторной заточкой, оказался знакомой мне конструкции: клинок с ярко выраженной елманью, практически прямой на всем протяжении и лишь в своей первой трети слегка изогнутый — удобный как для колющего, так и для рубящего удара. С волнистым долами и крестовидной гардой, один ус которой загибался к рукоятке. Червленое серебро, грубо ограненные рубины — стиль обработки довольно древний, судя по всему, даже для нынешнего средневековья. Похоже, меч изготовлен очень давно. Да, по сравнению с европейским оружием восточное изначально проигрывает по многим показателям, кроме отделки, но иногда встречаются вот такие уникальные образцы, преимущественно индийского происхождения. Угодил пират, явно угодил...

— Мы, с почтенным ибн Зульфикаром, — капудан слегка улыбнулся, разглядев на моем лице удовольствие от подарка, — долго думали, чем обрадовать тебя, Жан... — и, не удержавшись, похвастался: — За этот меч давали два его веса в золоте, но мы решили, что только ты достоин его.

— У вас получилось обрадовать меня, почтенные. — Я вложил клинок в ножны и передал его Луиджи. После чего опять кинул украдкой взгляд на Земфиру и ее родственников.

Сирийка стояла на коленях, держа в своих ладонях отцовские, и что-то ему рассказывала. Ее брат, немного в стороне, ждал своей очереди на общение.

Ага, как раз и он подошел: лицо растроганное, плачут с отцом, уже даже не стесняясь. Нормально; ну а как себя вести после столь долгой разлуки?

Пока счастливые родственники общались, мы с капуданом успели наговорить друг другу кучу любезностей и наконец разместились за столом. Где воздали должное превосходному кебабу, запеченному целиком барашку, пилаву, после чего продолжили обмен подарками.

Капудан, похоже, решил вконец меня забороть своей щедростью, или готовил почву для какого-то предложения. Но и я не сдавался. С его стороны последовал подарок в пару штук шелка и атласа, я ответил парой тюков английской шерсти, старый пират атаковал тончайшей кольчугой, тоже индийской работы, которую можно было собрать в две горсти, пришлось парировать, вручив ему арбалет-аркебуз тонкой австрийской работы, взятый трофеем с посольской барки...

М-да... а я хотел его Мегги подарить...

Но, наконец, поток подарков иссяк; Хасан, видимо, решил, что уже достаточно дипломатических экивоков, и перешел к делу, правда, уклончиво намекнув, что для меня есть еще сюрприз.

Все оказалось очень банально: старому пирату нужна была большая партия железа. Откованная в полосы сталь из города Инсбрука, славящаяся не только в Европе, но и на Востоке. Естественно, он хотел ее получить из рук в руки, нелегально, без сумасшедших пошлин, наложенных на такого рода товары. И диких накруток, ибо австрийское железо венецианцы продавали в Леванте воистину по бешеной цене.

Ну и, помимо этого, он загорелся идеей приобрести с пару десятков таких же фальконетов, как тот, который я ему подарил. Расплачиваться готов был пряностями. Ну а чем же еще… его бизнес.

С фальконетами-то несложно, даже в этом сезоне, вот с железом сложнее, но прохиндей Исаак что-нибудь придумает к следующей навигации. Пряности — это хорошо, но мне надо совсем другое.

— Китайский снег, то бишь селитру... — озвучил я свои требования. — Два, три корабля, чем больше — тем лучше. Мало того, готов поставить сию негоцию на постоянную основу, организовав некое совместное предприятие.

— Друг мой, — капудан скорбно покачал головой, — это сложно...

— Для тебя, почтенный, — я сдержанно улыбнулся, — нет ничего невозможного...

Обсуждение было долгим и бурным, так как я не особо владею нюансами средневековой торговли, будь она неладна. Вот какого хрена городить такие дикие сложности?! Но в итоге мы все же пришли к предварительному согласию, договорившись продолжить завтра. А потом я обнаружил, что возле столика появился брат Земфиры с большой резной шкатулкой в руках. Он почтительно поклонился, испросил разрешения и заговорил на неплохом итальянском языке:

— Почтенный эмир, я хотел бы выкупить у тебя эту девушку... — после чего положил шкатулку на столик и открыл ее, продемонстрировав квадратные большие монеты. — Здесь тысяча динаров.

— Она не моя пленница, Самир, — отрицательно покачал я головой. — Пусть сама решает.

С бесстрастным лицом парень хлопнул в ладоши, и тут же два сарацина подвели к нам плотно задрапированную в шелка хрупкую девушку с покрытой головой. Самир еще раз поклонился:

— О, благородный эмир, я догадываюсь, что твое слово будет решающим для Земфиры. Тогда воздействуй на нее, а мы можем предложить тебе равноценную замену...

Я скосил взгляд и увидел, что Хоттабыч с интересом слушает парня, явно одобряя его поступок. Земфира и ее отец ничего не замечали, поглощенные разговором.

— Я уже все сказал, Самир... — Я подавил начинающую зарождаться злобу и подозвал к себе Земфиру. Сирийка немедленно подошла к столику, и следом за ней — отец. — Ответь, каково твое желание: остаться со мной или вернуться к родным? Господь свидетель тому: я поступлю, как ты скажешь.

Земфира откинула покрывало с лица, сверкнула глазами на своего брата и гордо заявила:

— Я останусь со своим господином. Таков мой ответ! И призываю Господа нашего в свидетели, что не изменю решение! Я все уже объяснила отцу!

— Да, так и есть... — Гассан обреченно кивнул.

— Ты слышал, Самир? — Я чувствовал себя довольно неловко. Это черт знает что: семья все-таки, видно, что переживают и даже страдают, а я отдаю все на откуп женщине, решение которой будет продиктовано эмоциями. И о котором, вполне возможно, она сама потом пожалеет.

Самир обратился к ней на незнакомом мне языке. Говорил долго, спокойно и проникновенно. Сирийка слушала, опустив голову, но потом резко вскинула руку, останавливая брата, сделала шаг к нему и сказала, словно плюнула, прямо ему в лицо:

— Он господин мне. Мне и моему телу... А ты... ты не мил мне!..

Услышав ее, парень страшно скривился лицом, дернулся всем телом, словно в судороге, а потом зло выкрикнул:

— Так не доставайся ты никому, подлая тварь!..

С первым же его словом мои пальцы схватились за рукоятку пистоля. Скрипнул взводимый курок...

В руке Самира появился короткий кривой кинжал...

Зашипела пороховая затравка на полке...

Кинжал, блеснув серебром, клюнул Земфиру в шею. Отец, что-то гортанно выкрикнув, подхватил тело дочери, ставшее безвольным подобно тряпичной кукле...

Грохнул выстрел, все заволокло сизым вонючим дымом...

Когда он рассеялся, Самир, извиваясь в конвульсиях и прижимая руки к груди, бился в судорогах на земле. Гассан тихо выл, не отпуская от себя Земфиру.

Охранники капудана рванули из ножен сабли, один из них, видимо, напуганный звуком выстрела, упал на колени и зажал уши ладонями. Хрипло выкрикнул команду Альмейда, мосарабы вскинули аркебузы...

— Стоять!!! — Почти теряя сознание от ненависти к себе, я медленно подошел к телу Самира и разрядил ему в голову второй пистоль, избавляя от мучений. Потом, кинув взгляд на сирийку, скрипнул зубами, увидев громадную лужу крови под ней, хлещущие из-под ладоней отца алые струйки, и повернулся к капудану. — Хасан Абдурахман ибн Хоттаби: ты хозяин своим словам, тебе и отвечать...