Малта вернулась в комнату с блюдом, полным плоских желтых пирогов. Двое слуг шли за ней с жареной птицей и горкой темно-оранжевых корений, которые мы ели на ужин. Глаза юноши загорелись, как только он увидел их, и отец рассмеялся, когда Фрон поспешно сел. Он не стал ждать, схватил один из желтых пирогов и вцепился в него зубами. У пирога была хрустящая корочка, и Фрон пожирал его с невыразимым удовольствием, пока сияющий слуга разрезал толстый кусок мяса на тарелке и накладывал рядом овощи. Фрон заговорил со мной с полным ртом:

— Я не мог так легко есть уже больше года. Настолько плотным и узким стало мое горло. Оно горело, когда я глотал. Суп. Я мог проглотить только суп. И все.

— Ты... они были справа. Как у дракона. Они выросли, как будто... — я чувствовал себя очень неловко, произнося это. Я знал, что видел их раньше, в открытой пасти у зеленого дракона. — Мешки, — сказал я. — Чтобы плеваться ядом, я думаю. Они выросли в горле.

— Что ты сделал? И каким образом? — с удивлением спросила меня Малта. С удивлением, граничащим со страхом.

Янтарь произнесла над моей головой:

— Принц Фитц Чивэл владеет наследственной магией Видящих. Это говорит его королевская кровь. Он может исцелять.

— Иногда! — добавил я поспешно. — Только иногда, — я нашел бренди. Рука уже не так дрожала, и я отпил немного.

— Я думаю, — сказал Рейн медленно, — что нам всем стоит присесть. Я хотел бы услышать историю леди Янтарь. Чтобы узнать, почему вы пришли сюда. И как.

Она сжала мои плечи, предупредив, чтобы я замолчал. Также делала и Молли, когда думала, что я собираюсь предложить торговцу слишком много монет.

— Для меня многое значит поделиться с вами всем, — сказала она, и я был рад, что позволил ей начать. Я почувствовал облегчение, когда Янтарь отпустила меня, и мы снова сели за стол. Лант уже занял свое место, он оставался удивительно тихим.

Голосом спокойной и практичной женщины Шут выдал нам свою легенду.

— Мы с Фитцем старые друзья, — начала Янтарь.

— Об этом я догадалась, — многозначительно сказала Малта. — Когда я впервые увидела его, то сразу поняла, что откуда-то его знаю, — она улыбнулась мне, будто мы разделили шутку. Я улыбнулся в ответ, не понимая, однако, чему.

История Янтарь петляла, прыгала и плелась сквозь правду. Она прибыла к Баккип и прекрасно провела время с теми чудесными деньгами, которые Йек посылала ей из Бингтауна. Слишком много замечательного времяпрепровождения, слишком много прекрасного бренди (здесь она остановилась, чтобы глотнуть золотой персиковый бренди) и слишком много азартных игр, где ни карты, ни кости не благоприятствовали ей. Она растратила все состояние и решила вернуться на родину, чтобы воссоединиться со своей семьей и навестить друзей. Вместо этого она столкнулась со старыми врагами. Они захватили ее отчий дом и поработили ее родственников. Они захватили в плен и ее, пытали и мучили. Ослепление было не самым худшим, что они с ней сделали. Она сбежала, когда представилась такая возможность. И пришла ко мне. Для того, чтобы я помог бы ей отомстить и освободить тех, кто еще в плену. Фитц Чивэл Видящий такой же специалист в убийствах, как и в исцелении.

История восхитила всех, даже Ланта. Я сообразил, что эта искаженная версия истории Шута была гораздо больше той, что он слышал раньше. Фрон теперь глядел на меня с удивлением подростка. Рейн сидел, поставив локти на стол и опираясь на руки подбородком. Я не мог понять, о чем он думал, но Малта согласно кивала словам Янтарь и приняла ее слова обо мне без пререканий. Я контролировал выражение своего лица, но предпочел бы, чтобы она менее напыщенно расписывала мои достоинства. И был потрясен словами Малты, когда Шут остановился, чтобы выпить бренди.

— Есть другие дети, — сказала она. Она посмотрела прямо на меня. — Немного. Детей, родившихся здесь, в Кельсингре, мало, и еще меньше выживших. Если бы вы могли сделать для них то, что вы сделали для Фрона, вы могли бы просить нас почти о чем…

— Малта, он наш гость, — сказал ее муж с упреком, но она прервала:

 — Эти дети ежедневно страдают, и их родители тоже. Как я могу не просить об этом?

— Я понимаю, — сказал я быстро, прежде чем Шут открыл рот. — Но я не могу давать какие-либо обещания. То, что Янтарь называет исцелением, больше... исправление. Оно не может быть постоянным. Я, возможно, буду не в состоянии помочь кому-то из других детей.

— Нам нужно… — начала Янтарь, но я безрассудно прервал ее:

— Нам ничего не нужно в обмен за помощь детям. Жизнями детей не торгуются.

— Нам нужно, — спокойно продолжила Янтарь, — не говорить о какой-либо сделке или наших просьбах, пока Фитц Чивэл не сделает для детей все, что может. — Она повернула ко мне свое слепое лицо: — Это само собой разумеется.

И все же этими словами она дала им понять, что контроль над ситуацией в наших руках. Я пытался рассмотреть выражение лица Малты, стараясь делать это не слишком явно. Она медленно кивала, а затем обменялась непроницаемыми взглядами с Рейном. Фрон еще ел. Заметив это, я предупредил его:

— Полегче. Ты должен предоставить телу время, чтобы оно приспособилось к изменениям в рационе.

Он замер, не донеся до рта вилку.

— Я был так долго голоден, — пояснил он.

Я кивнул.

— Но независимо от того, как долго ты голодал, желудок не удержит так много пищи.

— Поверь мне. Это действительно так, — с сожалением подтвердила Янтарь.

Я взглянул на его родителей и вдруг осознал, что говорю с их сыном, как со своим. Взгляд Малты был умоляющим и отчаянным, Рейн смотрел вниз, словно не смея надеяться.

Хоть и неохотно, но я принял их просьбу. Как будто я сам не знал, что значит иметь ребенка с непонятными осложнениями? Как будто не чувствовал боль родителя, который уплатит любую цену, только бы сделать жизнь своего ребенка лучше?

— Я не знаю, смогу ли я помочь всем. Или хоть кому-нибудь. Но я готов попробовать, — сказал я и попытался скрыть дрожь в голосе. Я не просто не был уверен. Все это время я тревожно осознавал, как мой Скилл странно шевелился во мне. Был ли это местный Скилл, слишком сильный здесь, в Кельсингре? Или дело во мне? Была ли граница между мной и Скилл-потоком? Я коснулся Фрона, мальчика, которого я никогда не встречал прежде, и исцелил его так легко, словно был Олухом. Нет, не исцелил, напомнил я себе. Исправил. Не имея ни малейших знаний о том, каким должно быть тело молодого Элдерлинга. Внезапно я пожалел, что согласился попробовать. Что мы будем делать, если следующая попытка не исправит, а только усугубит ошибку в теле ребенка? Что стало бы с нами, если бы Фрон умер, задыхаясь, у моих ног?

— Я еще не закончила свою историю, — напомнила Янтарь тихо. Я пораженно уставился на нее. Шут никогда добровольно не выдавал сведения о себе. Неужели Янтарь настолько от него отличается?

— Есть еще что-то? — недоверчиво спросила Малта.

— Это короткая история, и, возможно, краткого пересказа будет достаточно и вам, и Фитцу Чивэлу. Те люди, которые держали меня в плену, мучили меня и лишили зрения, знали, что я бы обратилась за помощью к моему старому другу, — она остановилась, и у меня внутри все перевернулось. Он не станет. Она стала. — Они выманили Фитца Чивэла из дома. А потом, в его отсутствие, напали на его дом с наемниками из Калсиды во главе с человеком, чье имя вы, наверное, знаете. Он называл себя герцогом Элликом.

Скрежет зубов Рейна мне не послышался. Малта побледнела под своей алой чешуей. Багровый контур каждой чешуйки резко контрастировал с ее белой кожей, создавая завораживающее и страшное зрелище. Предвидела ли Янтарь подобную реакцию? Она неумолимо продолжала:

— Они разрушили его дом, сожгли амбары и конюшни, убивали, насиловали и грабили. И они украли его дочь. Маленького ребенка девяти лет. А так же ее старшую сестру. Леди Шайн удалось бежать, не невредимой, но живой. Но маленькую Пчелку, дочь лорда Фитца Чивэла, ребенка, драгоценного для нас обоих, они сгубили.