Сейчас фото гостиной смело разместили бы журналы современных интерьеров, но раньше отчего-то мне нравилось больше. Несмотря на весьма скромную обстановку, уютнее было, что ли. У Кирилла очень доброжелательная и говорливая бабушка, да и мама приятная. Их присутствие в доме создавало особую атмосферу. Да что говорить, мои родители уехали, и в доме без них пусто!

— Ты чего застыла?

— Здесь все так изменилось. Твоей бабушки не хватает… — Я повернулась к подошедшему сзади Киру. — А куда машину швейную дели? Только не говори, что выбросили!

Кирилл бросил на меня немного странный взгляд, а я перестала стоять столбом и зашла. Немного смутилась. Наверное, мои слова странно прозвучали. И чего я к ней прицепилась? Какое мое дело?

— Нет, конечно. Перевезли в дом к матери. Там больше места.

Я села на диван, который оказался очень удобным, и откинулась на спинку. Кир стоял, наблюдая за мной.

— Давно ремонт сделали?

— Нет. Я занялся после того, как из армии вернулся.

— Было пусто без родных, и решил изменить обстановку?

— Хочешь сказать, что раньше было лучше? — усмехнулся Кирилл, продолжая стоять в дверях.

— У вас было уютно, — постаралась дипломатично ответить я. — Ты почему не заходишь?

— Сейчас чайник закипит, и нужно просмотреть кое-какие документы.

Мне показалось, что он хочет что-то спросить, но нет. Больше ничего не сказав, вышел, а я открыла дневник и продолжила чтение.

Не удавалось сосредоточиться на тексте, так как все мысли занимал Кирилл. Мы доверяем друзьям, можем предугадать их реакцию на любое сказанное слово, вырабатывается свой стиль общения. В нашем же случае мне было легко с Киром, как будто и не было этих лет, но в какой-то момент его поведение менялось, и я понимала, что Ольховский сильно изменился и теперь мне нужно узнавать его заново. Только нет уверенности, даст он мне эту возможность или мы расстанемся, как только проясним ситуацию с браслетом. Кирилл помогает мне по старой памяти, и не факт, что захочет поддерживать отношения после.

Поймав себя на том, что уже несколько раз читаю одну и ту же строчку, встряхнулась и сосредоточилась на деле. Постепенно текст снова увлек меня. Хозяйка дневника писала, что приехала в гости кузина Мари. Это накалило супружеские отношения с Аланом. При виде предмета своей бывшей любви тот совсем потерял голову, что уязвляло жену. А еще она застукала Мари за обыском своей комнаты, и терпение лопнуло. Приказала ей убираться, и тут состоялся примечательный разговор. Оказалось, что кузина искала шейный платок. Говорила о том, что давно заметила, как влияют на мужчин ее панталоны, купленные в ателье мадам Дамаль. Представители сильного пола как один падали к ее ногам. Мари требовала сказать, какими свойствами обладает платок, который они вместе покупали, и предлагала разыскать эту Дамаль, так как ателье ее уже закрыто и сама она исчезла без следа.

Кузина была не в себе. Кричала:

— Они дают деньги? Признайся! Ведь недаром ты так разбогатела. Давай меняться? Ты мне платок, а я тебе панталоны, и твой Алан будет бегать за тобой покорным щенком, глядя влюбленными глазами.

На беду, отношения выясняли слишком громко, и Алан подслушал разговор. С криком, что они ведьмы и разрушили его жизнь, выбежал из комнаты, но, будучи нетрезв, споткнулся и свалился с лестницы, сломав себе шею.

Смерть мужа, несмотря ни на что, стала ударом. После похорон Мари было отказано от дома, но она не уехала из города, ища следы мадам Дамаль и не оставляя попыток заполучить шейный платок. Судьба кузины, несмотря на усиленное очарование, не сложилась. Она была бездетна, супруг завел любовницу на стороне, и там у него росли уже трое детей. Многочисленные любовники не спасали от одиночества. Мужчины теряли к ней всякий интерес, стоило надеть другое белье. Кузина стала одержима желанием заполучить еще какую-нибудь вещь, изготовленную в данном ателье.

После попытки ограбления дома автор дневника положила шейный платок в банковскую ячейку и заметила, как участились приступы астмы. Еще стало казаться, что за ней следят. Не прошло и месяца после похорон мужа, как ей сообщили о гибели кузины. Мари нашли с перерезанным горлом в канаве. Как ближайшей родственнице, ей передали все вещи убитой, но среди них панталон, купленных у мадам Дамаль, не нашлось. Убийцу тоже так и не нашли.

— Чай. — Кирилл поставил на стеклянный журнальный столик чашку и вазочку с вареньем.

— Это то самое? — спросила я и затаила дыхание.

— Да, твое любимое. Вишневое с миндалем, — улыбнулся Кир, прекрасно зная, как я его люблю. У него бабушка сама варит, и я больше нигде такого не пробовала. — Нашла что-нибудь?

Отложив дневник, я потянулась к варенью и лишь после того, как попробовала, стала рассказывать о том, что успела знать.

— Думаешь, это тот самый платок? — заинтересовавшись, Ольховский сел на диван рядом со мной.

Я замерла с ложкой во рту. Читая, настолько увлеклась событиями в дневнике, что об этом как-то не думала.

— Знаешь, Саша говорила, — задумчиво произнесла я, вспоминая наш разговор в клубе, — что, когда бабушка надевает платок, отец не может ей противостоять и соглашается со всем, что она скажет.

— Доставай платок! — решительно произнес Кирилл.

Честно, идея показалась мне глупой. Ну не может какая-то тряпка влиять на людей! Тем не менее я все же неохотно сняла браслет с руки и отдала Киру — пусть разбирает. А сама взяла вазочку с вареньем.

Одарив меня ироничным взглядом, он принялся доставать платок. Положив части браслета на журнальный столик, покрутил в руках кусок шелка с кружевом, а потом обмотал вокруг своей шеи.

— И что дальше? — как бы спрашивая себя, произнес он, а потом посмотрел на меня и убил наповал: — Раздевайся!

Хорошо, что я ела варенье, а не чай пила. Все равно от неожиданности чуть вазочку не уронила. Отставив ее от греха подальше, спросила, глядя на него круглыми глазами:

— Зачем?!

— Не хочешь?

— А должна?

— По идее, если платок работает, ты должна подчиниться.

— Кир, ты нормальный? А если бы он сработал? — моему возмущению не было предела.

— Я должен был приказать такое, чего бы ты в адекватном состоянии не сделала.

— А если бы я стала раздеваться? — не могла успокоиться я, яростно желая придушить некоторых экспериментаторов.

— Ну, ты же меня обнаженным видела, — ничуть не смутился он.

Нет, ну ничего себе?!

— То есть ты бы меня не остановил?! — потрясенно выдохнула я.

Мне ответили неопределенной улыбкой и сняли платок с шеи.

— Попробуй теперь ты, — протянул мне.

Чисто на автомате взяла и обернула вокруг шеи, продумывая месть. Как назло, ничего путного в голову не приходило. Ударь себя по лбу? Как-то глупо. Раздевайся? С него станется, издеваясь надо мной, раздеться. К тому же он и так совершенно спокойно своей голой задницей утром сверкал. Нужно что-то такое, чего Ольховский в нормальном состоянии никогда не сделает.

— Поцелуй меня, — как-то само собой слетело с губ.

Должна сказать, что месть удалась. Кирилл выглядел таким же ошарашенным, как и я после его слов. Собиралась уже съехидничать по этому поводу, как во рту пересохло от его взгляда. Он вдруг стал таким мужским, оценивающим и прилип к моим губам.

— Кир… — хотела сказать, чтобы перестал придуриваться, все равно не поверю, как была сдернута со своего места.

Непостижимым образом оказалась у него на коленях и ахнуть не успела, как мне закрыли рот поцелуем. Я была настолько потрясена, что даже не сопротивлялась. Потеряла способность мыслить и хоть как-то адекватно реагировать на происходящее.

— Сладкая, — шепнул Кирилл, чуть отстранившись.

Конечно, сладкая, я сколько варенья съела! Но сказать об этом не успела. Зарывшись пальцами в мои волосы, он опять приник к губам. В какой-то момент показалось, что меня хотят съесть. В каждом движении его языка чувствовался откровенный голод. Раньше посмеивалась, когда читала в романах сравнения типа «он приник к ее губам, как путник, изнывающий от жажды». Больше смеяться не буду, так как в данный момент меня пили. Страстно, жадно, будто я необходима, как умирающему от жажды глоток воды. А потом сумасшедший напор и неистовые поцелуи сменились бесконечно нежными, бережными. Меня дегустировали, как самое изысканное и дорогое вино.