Последняя собиралась над морем, но никого из зрителей это не смущало. Какая-то непогода не могла испортить самое главное событие двухнедельных празднеств в честь святого покровителя города — финала квильчио, игры, в которой горожане бились со времен Вильгельма Покорителя Земель, которая проводилась даже в год страшного чумного мора тысяча двести восемьдесят пятого. Игры, проходившей в тот момент, когда Ливетту осадила армия наемников Леонида Спесивого, и горожане прерывали драку за мяч во дворе замка Вещающего Ангела, чтобы отразить очередную атаку неприятеля, пытавшегося штурмом взять его неприступные стены.

Квильчио здесь обожествляли, ему поклонялись, им жили. И сегодня трибуны, разделившиеся на красных и белых, предвкушали большое зрелище.

Натан, как и все мы одетый лишь в широкие панталоны алого цвета с темно-бордовыми вертикальными полосами, вышел на поле одним из последних в команде, попробовал босой ступней нагревшийся песок, оглядел трибуны, где колыхалась человеческая масса:

— Славный день. Я успел поцапаться с Меризи и получить от него вызов.

— Принял? — Шуко разминал мышцы, ходившие у него под кожей, словно стальные жгуты.

— Герцог не дал.

— Жаль. Если бы ты его прикончил, я был бы очень рад.

— Шуко сегодня кровожаден, — прокомментировал я. — Его светлость сказал, где ты должен быть?

— Да. Я среди скочатори.[80] Вы со мной?

— Черта с два, — сказал Шуко. — Нам досталась незавидная участь датори.[81]

— Зря вы так говорите, синьор Шуко, — с укоризной произнес Лоренцо ди Трабиа. — Мы — последняя надежда и будем на рубеже перед индьетро.[82] Наша задача — задержать инананци[83] противника любым способом. Готовьтесь. Белые уже строятся. Мы скоро начинаем.

— Ты где пропадал? — поймал я Натана за руку, прежде чем он убежал к нападающим. — Если бы не Мила, мы все еще продолжали бы искать тебя по Риапано.

— Извините, ребята, надо было вас предупредить. Я бегал делать ставки, поэтому немного задержался.

— Много поставил? — оживился Шуко.

— Двадцать дукатов. Мы в аутсайдерах, если победим, получу сорок пять.

— Куча денег. Есть стимул к победе, — хмыкнул цыган и, хрустнув костяшками пальцев, закрутил руками, словно мельница крыльями. — А противники-то у нас не доходяги.

— Ты думал, что Сан-Спирито выставит против тебя инвалидов? — заржал Натаниэль. — Ладно, я на свое место. Держитесь тут.

— Доставь мяч к линии, и пойдем праздновать, — попрощался с ним цыган. — Который из них из Ордена Праведности, Людвиг?

Я посмотрел на мужчин, выходящих на поле с противоположной стороны трибун:

— Понятия не имею. Точно так же, как и то, куда делся Проповедник.

— Он увидел Милу и разомлел. Скажи… та тварь… помнишь ее? Выглядит как огородное пугало. Мы встречались с ней в Солезино. Она тоже где-то тут?

Он не смотрел назад, где на первой трибуне унылой оглоблей торчало Пугало. Оно наслаждалось столпотворением и людскими эмоциями азарта и кровожадности.

— Да. Это проблема?

— Уж точно не для меня. Скорее для тебя. Одушевленный, способный покидать тело и таскаться за стражем, — это только твоя проблема, друг.

Знакомство цыгана с Пугалом нельзя назвать безоблачным. Они друг друга едва не поубивали. Шуко, проследив за моим взглядом, увидел страшилу в соломенной шляпе. Пугало отвесило ему насмешливый поклон.

— Оно меня помнит.

— Еще бы. С памятью у него все в порядке.

Цыган сплюнул на песок и, повернувшись к одушевленному спиной, занялся подготовкой к игре. Пугало выбралось вперед, встав за нашими ловцами, чтобы лучше видеть происходящее. Я ругнулся, подошел к нему, наклонился так, чтобы коснуться поля, будто бы я прошу у земли благословения, и сказал:

— Хочешь смотреть, уходи в верхние ряды. Среди игроков законник. Ему не стоит тебя видеть.

Судя по всему, это уже не было дня него новостью, оно жаждало встречи, но сегодня Пугало оказалось очень покладистым и скрылось в толпе.

— Что это было? — спросил у меня Шуко, когда я вернулся.

— Маленький разговор. Ничего особенного.

Правила игры в квильчио, проходящей в Ливетте, ничем не отличаются от тех, что проходят в других городах Литавии. С каждой стороны участвуют по двадцать семь человек.

Пятнадцать нападающих-инананци, ведущие нападение по центру, а также левому и правому флангу поля. Они самые быстрые и ловкие. Их задача проста — любым способом доставить мяч за линию, на сторону противника, пока их товарищи блокируют нападение и нейтрализуют защитников. Герцог, Меризи и Птенчик были как раз среди них.

Пятеро кулаков-скочатори, самых мощных и сильных, являлись защитой команды и должны были останавливать нападающих соперника.

Я вместе с Шуко, Лоренцо ди Трабиа и дьяконом церкви Сан-Клементе находился во второй линии защиты — и наша четверка датори помогала кулакам блокировать соперников и не допускать игроков с мячом к находящимся в конце поля индьетро — ловцам мяча.

Игру судили шесть судей, и заканчивалась она, как только мяч оказывался в так называемой зоне победы. Его нельзя было туда бросить, следовало обязательно донести, положить, и лишь через десять секунд после этого судьи фиксировали победу. Разумеется, эти самые длинные десять секунд в жизни тех, кто почти выиграл, всячески осложнялись теми, кто почти проиграл. Они любыми силами пытались выбросить мяч из зоны, пробившись через защитников, опорных, нападающих и ловцов мячей команды противника.

Порой игра длилась не больше десяти минут, иногда — несколько часов, и тогда все уже зависело от того, сколько игроков в команде соперников осталось на ногах. В таком случае выигрывали те, у кого оказывалось преимущество в живой силе. Во всех остальных ситуациях победа зависела от правильной тактики и опытности команды.

Наш боевой отряд, как его окрестил Натан, состоял из очень разношерстной публики. Шестеро дворян, трое стражей, двое клириков, а также ремесленники, торговцы, солдаты, аптекари, лавочники, цветочники и трубочисты. В игре все сословия и должности уходили в песок, все были равны.

Мы встали на нашей половине поля: впереди — пятнадцать нападающих-инананци, за ними — пятеро кулаков-скочатори, потом четверо щитов-датори, затем трое ловцов мяча — индьетро — и стали ждать, когда старший судья в золотых панталонах поднимет алый флаг, дающий сигнал о начале игры.

Среди сотен обычных зрителей здесь присутствовали и души. Я насчитал девятерых, они тоже не желали пропустить грядущее действо.

Трибуны для знати, вынесенные немного вперед, с навесом, огороженные от черни высоким барьером, пестрели дорогими яркими нарядами и сверкали от золота и драгоценных камней. Узкие флаги на копьях реяли на жарком ветру, и солдаты из стражи, стоявшие в оцеплении, наверное, умирали в своих красно-белых парадных мундирах от предгрозовой жары.

— Чего мы ждем? — крикнул мне рвущийся в бой Шуко.

Ждали мы молитвы. Епископ на трибуне знати начал читать ее, и игроки преклонили колена. Усиленный магией голос пролетел над ареной и зрителями, замолкнув в тот момент, когда колокола церквей пробили два часа дня.

Как только эхо последнего удара разнеслось над ареной, центральный судья взмахнул флагом, а его помощник скинул мяч, обшитый коричневой кожей.

Нападающие обеих сторон тут же бросились к нему, отчего произошла грандиозная свалка, перешедшая в драку, которую одобрила ревущая от восторга толпа. Я вместе с защитниками отступил назад, открывая пустое пространство поля.

Минуты две среди взмахов рук, ног, борющихся людей в ало-бордовых и сливочно-белых панталонах то и дело появлялся и вновь исчезал мяч. Игроки, пытаясь вырваться из-под опеки соперников, придумывали то одну, то другую хитрость, но каждая из сторон смогла отойти от центра поля не больше чем на десять шагов, лишь для того, чтобы мяч вновь вернулся на нейтральную территорию.