Словно чья-то невидимая рука подхватила крест и с силой швырнула вниз. Он падал беззвучно, и целую секунду, дыша в шерстяной платок, повязанный на лицо, я гадал — удалось или нет?

Затем раздался вой. Он поднялся на недосягаемую высоту, превратился в визг, который точно острый нож резанул мне по ушам и внезапно стих, оставив в голове лишь неприятный звон.

Мое сердце билось тяжело и быстро. Удалось. Получилось!

Спуск, как это обычно и бывает, получился тяжелее подъема. Мои руки уже порядком устали, пальцы, несмотря на теплые перчатки, окоченели, а ветер так и норовил швырнуть вниз. На середине пути пришлось остановиться и перевести дух.

Проповедника и след простыл. Львенка тоже не было видно. Сохраняя осторожность, я обошел церковь и увидел демона, в спине которого, точно копье, торчал большой крест. Тело адского создания полностью потеряло форму и теперь больше всего напоминало желе или медузу, которую выбросило на берег прибоем. Все «поводки» оказались оборваны.

Вильгельм находился шагах в тридцати от Цэкутула, но его не интересовал мертвый демон. Возле входа в церковь стоял хозяин постоялого двора. Он выглядел растерянным.

— Зачем? — спросил Львенок у человека. — К чему это все?

Тот, ничуть нас не боясь, усмехнулся:

— Вы все равно не поймете.

— А ты попытайся!

— Потому что бургомистр этого городишки был лживым сукиным сыном! — внезапно выкрикнул тот. — Он невзлюбил меня, как только я вернулся в родные земли! Не давал вести дела, хотел закрыть постоялый двор! Видите ли, я привечаю проходимцев, разбойников да воров! А всего лишь мое заведение было лучше, чем его, и ему пришлось закрыть свое! Он мешал мне! А я хотел начать новую жизнь! Без колдовства! Помогать людям!

— Ты помог, — презрительно процедил Львенок и сплюнул в снег. — И что? Это, по-твоему, хорошая месть?

— Бургомистр подкупил отца Орта. Тот говорил на проповедях, какой грех я развожу, и велел никому не ходить ко мне. Будто в моем заведении нет благочестия. И я всего лишь хотел показать, что благочестия в нем самом меньше, чем мой мизинец. Хотел вызвать демона, чтобы все увидели, что он не сможет его остановить своей верой! Чтобы поняли, что и он, и бургомистр — мерзавцы и лжецы!

— Надо полагать, потом демона должен был остановить ты, — сказал я. — Вот только что-то пошло не так. Справиться ты с ним не смог и перетрусил.

— Я всего лишь хотел справедливости, — пробормотал тот.

— Справедливость не достигается убийством младенцев.

— Прикончить Цэкутула. Ну надо же! — раздался сиплый голос за нашими спинами. Демон сидел на корточках на кладбищенской ограде, словно какая-то ужасающая голая птица с растрепанными пепельными волосами, которыми играл ветер. Вся нижняя часть его лица, шея, грудь и руки были залиты кровью. — Не думала, что вы, смертные, способны на такое.

Было непонятно, рассержена ли наложница дьявола. Мертвый голос, идущий из ее груди, совершенно не менялся и звучал монотонно. Проповедник, увидев, кого к нам принесла метель, попытался прочитать молитву.

— Заткнись, светлый! — рявкнула тварь, да так, что старый пеликан со страху щелкнул зубами. — У меня нет власти забрать тебя с собой, но я выверну этих двух стражей наизнанку, если ты произнесешь хоть одно слово!

Проповедник внял внушению и, подумав, сделал несколько шагов назад, чтобы не раздражать демона.

— Кто здесь у нас? — Изуродованная женщина шагнула к нам. — Колдунишка?

Взгляд ее немигающих глаз сверлил белого от ужаса, медленно отступающего человека. Она не дала ему убежать, взяла за шею, легко подняла над землей:

— Мясо. Оно так глупо. Так забавно. Оно замахнулось на то, с чем не могло справиться, ошиблось в ритуале, и в гости пришел совсем не тот, кого оно ожидало. Ну разве не смешно?

То, что произошло дальше, было одним из самых неприятных зрелищ в моей жизни. Она встряхнула жертву, дернула рукой, одним движением содрав с человека кожу. Окровавленный, хрипящий колдун упал в снег, который тут же стал красным. Его кожа оказалась брошена к нашим ногам.

— Час до рассвета, стражи. Вы ведь не хотите, чтобы с вами случилось нечто подобное?

— Одно чудовище вызвало другое. Но, что радует, никто из них не дожил до конца этой ночи, — негромко сказал Львенок, когда мы миновали улицу.

— К сожалению, осталось еще и третье. Второй раз фокус с крестом не сработает. Здорово, что ты сообразил с церковью. Проклятие действует на шесть ярдов вверх…

— А крест на высоте двенадцати. Скверна его не коснулась. Эй! Что они здесь делают?!

Я увидел Хендрика и жену главы гильдии шелка, спешащих к нам.

— Почему вы ушли? — спросил Львенок.

— От греха подальше. Пилигрим совсем сбрендил. Бросился на госпожу де Виль с ножом и орал, что она ведьма.

Блондинка с затаенным страхом посмотрела на нас и шмыгнула покрасневшим носом:

— Это не я сделала, господа. Ведь вы мне верите?

— Верим, — произнес Вильгельм.

— Пришлось оприходовать его лютней по голове, — с печалью произнес Хендрик. — Произведение синьора Гуаданини разлетелось вдребезги. Хороший был инструмент.

— Людвиг, вам надо уезжать из города! — заныл крутившийся вокруг нас Проповедник.

— Мы замерзнем в буране, — терпеливо озвучил я ему эту прописную истину.

— Лучше замерзнуть, чем быть освежеванным этой голой бабой из ада! Дева Мария, да это же адская мука по сравнению с холодом!

— Ты точно всех проверил? — Я не обращал внимания на то, что студент и женщина смотрят на меня с испугом, словно ожидая, что я, как и пилигрим, вот-вот схвачусь за нож.

Проповедник закатил очи горе:

— Господи, за что?! — И покорно произнес: — Всех. Каждого человечка в этом паскудном городе. Каждый домик от чердака до подвала. И всех, кто был в зале постоялого двора.

Несколько секунд я смотрел на него со злостью, затем глубоко вздохнул и сказал очень-очень спокойно:

— Повтори последнюю фразу. Чтобы я был точно уверен в том, что услышал.

— Господа, от ваших разговоров с пустотой веет жутью, — с нервным смешком произнес студент.

Проповедник тоже уставился на меня со злостью и, цедя сквозь зубы, произнес:

— И всех, кто был в зале постоялого двора.

— Ага. Вот как.

— Да. Ты сказал проверить, и я проверил.

— А второй этаж? Комнаты?

Он взглянул на меня с испугом, потом жалобно произнес:

— А что, там разве оставался кто-то?

Я уже повернулся к Львенку:

— Женщина в чепце. Она сидела в комнате, и наш общий ответственный друг упустил ее в своих исследованиях. Я вытащил даму из петли.

— Но ведь ты сказал… — начал оправдываться старый пеликан, но я поднял руку, и он замолчал.

— Уже неважно. Нам надо вернуться на постоялый двор.

Львенок скептически цокнул языком:

— Дом развалили по бревнышку, старина. Если она оставалась в нем, то наверняка погибла. К тому же какой шанс, что это та, кого мы ищем? Сбежавшая из ада темная душа вряд ли будет кончать жизнь самоубийством.

— И все же следует убедиться.

— Тогда идем. Ваше высокопреосвященство, вы остаетесь здесь. Найдите укрытие и позаботьтесь о даме.

— Я бы предпочла пойти с вами, — негромко произнесла она то, что говорила нам меньше часа назад.

— Не стоит, госпожа де Виль, — поддержал нас Хендрик. — Только помешаем стражам делать их работу.

— Мы позже вас найдем, — пообещал Львенок.

Мы шли молча и быстро. Проповедник плелся за нами, словно провинившаяся собака, и я сказал ему:

— Забудь. Ночь адская. Я сам виноват, что не уточнил.

— Недосмотр есть недосмотр. Я старый дурак. Обегал весь город, но не посмотрел, что творится у меня над головой.

Постоялый двор после того, как на нем потоптался Цэкутул, представлял жалкое зрелище: от него уцелела лишь одна восточная стена, могильным памятником торчащая над грудой обломков, уже запорошенных снегом.

— Ни черта мы здесь не найдем, старина. — Вильгельм мрачно осмотрел укрытое ночными тенями место, сплюнул в снег. — Если она не сбежала, то лежит где-то под бревнами и камнями.