— А что сделал ты, Пауль, чтобы сюда загреметь? — спросил я, бросая на пол свою сумку.

Он усмехнулся и разгладил пышные усы:

— Я был здесь с самого начала эпидемии. А вот Шуко[25] и Розалинда привлекли к себе внимание законников, за что их отправили подальше с глаз Ордена.

— Наши неприятности — это ерунда, — сочным баритоном произнес мускулистый чернявый цыган с рубиновой серьгой в ухе. — Мы с Рози, по сравнению с тобой, Синеглазый, всего лишь провинившиеся младенцы. А ты наворотил серьезных дел, и если бы не Карл, прикрывший тебя, все могло закончиться гораздо более плачевно. Магистры в этом месяце явно не в духе.

— Что может быть хуже города, подыхающего от юстирского пота?

— Твоя смерть, — негромко проговорил Пауль. — До меня дошли кое-какие слухи. Ты нарушил прямой приказ и попытался спрятать какого-то парня. В Братстве на ушах стояли. Так что тебе повезло. Очень сильно. Можешь мне поверить.

Я вспомнил Хартвига, лежащего в окровавленных лопухах, не стал ничего объяснять, сел на свободный стул и сказал:

— Привет, Рози. Извини мои дурные манеры сегодняшней ночью. Я рад тебя видеть. С каждым днем ты становишься все красивее и красивее.

— Спасибо, дорогой. Ты, в отличие от этих мужланов, умеешь говорить комплименты, — сверкнула девушка улыбкой.

Рози прекрасна, как только могут быть прекрасны уроженки Тивиты, самой солнечной провинции Нарары. Миндалевидные глаза, оливковая кожа, красивый рот, тонкие брови и чудесная фигура. В последнее время Розалинда предпочитает носить шляпы-треуголки и стрижется коротко, так, что на голове остается лишь колючий острый ежик, но ее это нисколько не портит.

— Я говорю тебе комплименты все пятнадцать лет, что мы женаты, — хмыкнул Шуко и налил мне граппы. — Выпьем за встречу.

Я слишком устал в дороге, так что от граппы сразу же зашумело в голове, хотя вкус изюма был очень приятен.

— Мы говорили о душах. — Живой, подвижный Шуко подмигнул мне. — О том, когда мы их увидели впервые. Когда ты встретил свою первую душу, Людвиг?

— Черта с два я тебе скажу об этом, — ответил я ему.

— Это такая тайна? — полюбопытствовала Розалинда.

— Нет. Скорее неприятные детские воспоминания.

— Они у всех неприятные, — согласился Пауль. — Моя первая душа была темной, и, признаюсь, я перепугался до чертиков. Мне было восемь лет, и ползун выглядел крайне отталкивающе.

Я усмехнулся и вопреки собственному желанию сказал:

— Мне было шесть, и на центральной городской площади только что сварили в кипятке королевского повара-отравителя. Зрители были довольны до писка. Варили парня долго и со вкусом, а я вместе с уличными мальчишками залез повыше, чтобы видеть эшафот. Так что когда рядом со мной появился сваренный вкрутую преступник, я едва не умер от страха. На следующий день меня забрали из приюта в Братство. Твое любопытство удовлетворено, Шуко?

— Вполне. А еще хотелось бы знать…

— Отстань от него, — перебил Пауль, вставая из-за стола. — Не видишь разве, что Людвиг не в духе? Завтра пойдем с тобой в госпиталь, Синеглазый. Там полно мертвечины, и темные сползаются со всех частей города, словно крысы к зернохранилищу. Пойду, обойду территорию. Тигр, за мной!

Мастино тут же вскочил и последовал за хозяином.

— Старый дурак, — проворчал Шуко, опрокинув в глотку еще одну рюмку.

— Полегче, милый, — попросила Рози. — Он все-таки мой учитель.

Страж скривился и тут же пояснил:

— Прости, если обидел тебя, но Солезино не то место, где ты должна быть. Пауль знал, что нас посылают сюда, половина совета числится у него в друзьях. Он мог замолвить за тебя словечко перед магистрами.

— Мог бы, — согласилась она, наблюдая за тем, как я подвинул к себе блюдо с инжиром, виноградом, хлебом и сыром. — Но тогда бы ты отправился один, а я, как ты знаешь, не осталась бы в стороне.

Шуко и Рози закончили учебу на два года раньше меня, и сколько я себя помню, всегда были не разлей вода, хотя многие не понимали, что может связывать цыгана, пускай и крещеного, и женщину из вполне уважаемого в Тивите рода. Они были странной, привлекающей к себе внимание парой, но благодаря тому, что являлись стражами, плевали на законы и те предрассудки, что были против цыган во многих странах.

— Если тебе интересно мое мнение, Людвиг, то мы занимаемся бесполезным делом, — сказал Шуко после недолгого молчания. — Мы спасаем людей от злобных душ, но горожане все равно гибнут сотнями. Двадцать пять тысяч умерло за неполный месяц. Почти восемь тысяч в неделю. И это только в Солезино.

— У меня для тебя нет слов утешения, — ответил я.

— А у Пауля они есть. Он говорит, разумно думать, что мы уничтожаем души для собственного благополучия, продлевая свои годы. Клянусь Богом, Солезино великолепная кормушка для нас. Ничуть не хуже, чем для других падальщиков! Мы жируем, словно гиены, потому что ни одна душа не желает существовать в таком виде и после таких мучений. Они все приходят к нам и умоляют о милосердии.

— Не заводись, Шуко, — сказала Рози. — Мы ничего не можем сделать, кроме того, что умеем. Мне так же обидно, как и тебе, что, спасая людей от душ, мы не можем спасти их от болезни, и они погибают.

— Не удивлюсь, если Пауль притащил тебя и меня заодно, чтобы мы подкопили пару лишних лет.

— Я не исключаю такой возможности, — дипломатично ответила Розалинда. — Но не думаю, что это причина, по которой мы сюда попали. Орден начали раздражать наши лица, и Братство поспешило сменить для нас обстановку.

Она встала со своего места, гибко потянулась:

— Идем, Синеглазый, я покажу тебе твою комнату.

— Мы решили ее выбрать для тебя, благо в последнее время в палаццо они все очень быстро освободились, — невесело усмехнулся цыган.

— Откуда вы знали, что я здесь появлюсь?

Я поплелся за ними, уже мечтая, как грохнусь в постель и забудусь сном.

— Гертруда сказала.

— Вы видели ее?! — удивился я.

— Мельком. Тебе письмо от нее.

Она протянула мне совсем небольшой конверт, запечатанный знаком — стилизованным цветком эдельвейса. Я поблагодарил, убрал его во внутренний карман и спросил:

— В городе я наткнулся на странную темную душу, и мне не удалось ее прикончить. Она словно бы облита жидким перламутром. Вы с таким в Солезино не сталкивались?

— Нет, — тут же ответил Шуко.

— А вот я помню, что один из Видящих, прежде чем умереть, говорил о демоне из перламутра, — задумчиво заметила Розалинда, — но я не придала этому никакого значения. Поинтересуюсь у Пауля, когда он вернется, если тебя это беспокоит. Вот твоя комната. Постарайся выспаться, времени у тебя не так уж много.

Они ушли, я запер дверь, исключительно по старой привычке, сел на кровать и вскрыл письмо от Гертруды. На бумаге была всего лишь одна строчка:

Я попытаюсь все уладить. Пожалуйста, будь очень осторожен.

Возможно, последняя фраза всего лишь простое беспокойство. Но с учетом того, что я знаю о Хартвиге, и что магистры на меня крайне злы, она приобретает несколько иной оттенок.

Очень для меня неприятный.

Всю ночь мне снилась перламутровая тварь, заглядывающая в мое окно. Она беззвучно скалилась, но даже ее зловещая ухмылка не заставила меня проснуться. Я слишком устал для того, чтобы охотиться за душами.

После того как я нашел тело Хартвига и вернулся в деревушку, Карла на постоялом дворе уже и след простыл. Много позже я был рад этому обстоятельству, потому что наша встреча могла закончиться очень скверно для нас обоих. Старина Карл это прекрасно понимал, потому и исчез.

В письме, которое он передал, магистры предлагали нехитрый выбор: или немедленно вернуться в Арденау, где мне придется предстать перед судом, обвиняющим меня в несоблюдении интересов Братства и попытке нарушить его благополучие, или отправиться в Солезино и подчиняться приказам Пауля. Разумеется, я выбрал меньшее из зол, пожелав нашим магистрам всего самого наилучшего.