Через неделю после того, как Джейк видел след на снегу, они на мгновение столнулись лицом к лицу с человеком в черном. В это мгновение, которое растянулось на целую вечность, стрелку показалось, что сейчас он поймет тайный смысл самой Башни — смысл, чреватый любой возможностью.
Они продолжали держаться юго-западного направления: прошли, наверное, уже полпути по исполинскому горному кряжу, и вот когда в первый раз стало казаться, что подъем грозит сделаться трудным (прямо над ними нависли обледенелые выступы скал и острые срезы гранита; при одном только взгляде на них у стрелка начиналось неприятное головокружение), путешественники набрели на удобный спуск вдоль стенки узкой расщелины. Извилистая тропа спускалась загзагом по дну каньона, где в своей первозданной безбрежной мощи бурлил ледяной поток, стекающий с необозримых вершин.
В ото день, ближе к вечеру, мальчик вдруг остановился и поглядел на стрелка, который задержался у речки, чтобы ополоснуть лицо студеной водой.
— Я чувствую, он где-то рядом.
— Я тоже, — сказал стрелок.
Как раз перед ними высилось неодолимое с виду нагромождение гранитных глыб, уходящее в бесконечность, затянутую облаками — последняя баррикада, которую горы возвели у них на пути. Стрелок так и ждал, что в любое мгновение очередной поворот горной речки выведет их к водопаду или к отвесной и гладной стене гранита — в тупик. Но здешний воздух обладал этим странным увеличительным свойством, присущим любому высокогорью, и прошел еще день, прежде чем они с мальчиком добрались до стены громоздящегося гранита.
И снова стрелка захватило уже знакомое пугающее ощущение: ожидание, предвкушение — как бывает, когда ты уверен, что то, за чем ты так долго гнался, наконец у тебя в руках. Он еле сдержал себя, чтобы не пуститься бегом.
— Постойте! — Мальчик внезапно остановился. Они замерли у крутого изгиба ручья. Поток пенился и скипал в своей неизбывной энергии, обтекая громадный выступ выветренного песчаника. Каньон постепенно сужался. Все утро они шли в тени гор.
Джейка била неудержимая дрожь. Он весь побледнел.
— В чем дело?
— Пойдемте обратно, — прошептал Джейк. — Пойдемте обратно. Быстрее.
Лицо стрелка как будто окаменело.
— Пожалуйста? — Лицо парнишки осунулось. Он с такой силою стиснул зубы, подавляя крик боли, что его нижняя челюсть дрожала от напрядения. Сквозь тяжелый занавес камней до них по-прежнему доносились раскаты грома — размеренные и монотонные, точно гул механизмов, скрытых глубоко под землей. Тоненькая полоска неба, еще не загороженная гранитными стенами сузисшегося ущелья, тоже вобрала в себя этот готический серый оттенок. Серое небо зыбилось и подрагивало в противоборстве холодных и теплых воздушных потоков.
— Пожалуйста, пожалуйста!
Мальчик поднял кулак, как будто хотел ударить стрелка.
— Нет.
Мальчик изумленно взглянул на него.
— Вы хотите убить меня? Он убил меня в первый раз, а теперь вы тоже хотите убить меня!
Стрелок почувствовал у себя на губах вкус лжи и все-таки произнес ее:
— Все с тобой будет в порядке.
И еще одну ложь:
— Я позабочусь об этом.
Лицо у Джейка вдруг стало серым, и больше он ничего не сказал. Нехотя он протянул стрелку руку, и, обогнув вместе изгиб ручья, они вышли к последней отвесной стене гранита и столкнулись лицом к лицу с человеком в черном.
Он стоял не более чем в двадцати футах над ними, справа от водопада, который с грохотом ниспадал из громадной, с зазубренными краями дыры в скале. Невидимый ветер трепал полы его черного былыхона. В одной руке он держал посох, вторую вскинул над головою в пародийном приветственном жесте. Застывший на каменном выступе под этим подрагивающим серым небом, он был похож на пророка — пророка погибели, а голос его был как глас Иеремии:
— Стрелок! Ты, я смотрю, в точности исполняешь древние предсказания! День добрый, день добрый, день добрый!
— Он рассмеялся, и смех его прокатился по скалам гремящим эхом, перекрыв даже рев водопада.
Не раздумывая, стрелок вытащил револьверы. Это случилось так быстро, что даже внутреннее реле, управляющее движениями его тела, кажется, не успело сработать. У него за спиною, чуть справа, мальчик съежился испуганной маленькой тенью.
Только после третьего выстрела Роланду удалось овладеть своими предательскими руками. Эхо отскочило бронзовым рикошетом от камня скал, что громоздились вокруг. Перекрыло свист ветра и рев воды.
Осколки гранита брызнули над головой человека в черном; вторая пуля ударила слева, третья — справа. Стрелок промахнулся трижды.
Человек в черном рассмеялся. Громким, искренним смехом, который, казалось, бросает дерзкий вызов замирающим отзвукам выстрелов.
— Ты ищешь ответы, стрелок? Думаешь, их найти так же просто, как выпустить пулю?
— Спускайся, — сказал стрелок. — Ответы есть.
И снова смех, иронический, громкий.
— Я не боюсь твоих пуль, Роланд. Меня пугает твоя одержимость найти ответы.
— Спускайся.
— На той стороне, стрелок. На той стороне мы с тобою поговорим. Долго-долго.
Взглянув на Джейка, человек в черном добавил:
— Только мы. Ты и я. Вдвоем.
Джейк отшатнулся, издав тихий жалобный всхлип. Человек в черном рывком отвернулся — его плащ взветнулся в сером свете, точно крылья летучей мыши — и скрылся в расщелине в скале, откуда могучей струей низвергалась вода. Стрелок проявил непреклонную силу воли и пулю вслед ему не послал — думаешь, что ответы найти так же просто, как послать пулю, стрелок?
Остался только свист ветра и рев воды — звуки, которые разносились по этим скорбным и одиноким скалам вот уже тысячу лет. И все-таки человек в черном был рядом. После всех этих двенадцати лет Роланд увидел его вблизи, поговорил с ним. И человек в черном над ним посмеялся.
На той стороне мы с тобой поговорим. Долго-долго.
Мальчик смотрел на него тупым и смиренным взглядом перепуганной овцы. Его била дрожь. На мгновение стрелку представилось даже, что на месте лица парнишки возникло лицо Элис, той женщины из Талла со шрамом на лбу, проступающим точно немое, безгласное обвинение. Его вдруг охватила животная ненависть к ним обоим(и только потом, много позже, его осенило, что шрам у Элис на лбу располагался точно на том же месте, где и гвоздь, пронзавший лоб Джейка в его кошмарах). Джейк как будто прочел его мысли или, может быть, уловил только общее настроение стрелка, и с его губ сорвался тяжелый стон. Сорвался и тут же замер. Мальчуган скривил губы и не сказал больше ни слова. У него есть все задатки для того, чтобы стать настоящим мужчиной, может быть даже, стрелком — по праву. Если только ему дадут вырасти.