Здесь, видя её, унижаемую и мучимую злобными врагами, он кинулся к ней на помощь. Освободить! Даже ценой своей жизни.
Цену — заплатил. Освободил. От всего.
Они умерли в один день, в один час, в объятьях друг друга. Счастливая сказка со счастливым концом.
Мир их праху.
В тот момент у меня было более интересное занятие: мы вступали в бой.
Едва Башкорд взобрался к своей супруге, как вся масса кипчаков в восторге завопила. Интенсивнее зашевелилась, активнее полезла на засеку. «Ура! Мы побеждаем!».
Я глянул вдоль нашего обрыва. Там, среди красных стволов заснеженного леса, почти у края площадки, но невидимо снизу, с поля, стоял Любим. И жалобно посматривал — то на меня, то на побоище внизу перед нами.
И я кивнул ему.
Идея «засадного полка» — такая древняя! Но каждый раз — как новая. Для тех, кому «засаживают».
Про то, что засадный полк должен быть обязательно конным — у Исаака, сами знаете которого, не сказано. Закона — нет. А про пулемётные и артиллерийские засады — я слышал.
На Земляничном ручье был Любим. И была наша первая турма: три с половиной десятка мальчишек-лучников. Стрельцы. Мощные блочные луки, тяжёлый колчан на 30 стрел. У каждого. Тысяча. У всех.
Они выдвинулись цепью на край обрыва и, по негромкой команде Любима «врозь!», неторопливо начали метать стрелы. В спины степнякам правого крыла орды, в сплошную стенку людей и коней, копошившихся перед засекой в ручье.
Мои люди стояли в тени. В тени леса от света поднявшейся луны. Дистанция была приличная — до трёхсот шагов. Но стрелки сверху попадали хорошо. «Возвышение с понижением» — проходили. Они не доставали до центра линии боя, но им и задача так не ставилась.
Традиционно степняки не закрывают спины доспехами. Это считается трусостью. Да и не было у очень многих здесь броней. Более опытные воины, лучше вооружённые — лезли вперёд. Сзади оставалась неопытные, неудачливые. Бездоспешые. И много — молодых. Первогодки. Был бы опыт — сразу бы поняли, что их бьют в спину, но… Надо знать — куда смотреть, что ты можешь увидеть.
Это — опыт. Как вспомню своё столкновение с половцами под Черниговом… ох и глуп же я был! Бегущий полон за кипчакскую пехоту принял! Стыдобища!
Едва первые всадники на правом крыле орды стали падать из сёдел со стрелами в спинах, как я снова кивнул. В другую сторону. И даже рукой помахал. Указывая цель. И радостный, взволнованный Салман, кинулся к своим. Другая турма — тяжёлая копейная конница.
Два десятка здоровых парней на высоких конях. В закрытых шлемах, усиленных панцирях, с длинными копьями. На конях в боевых масках, закрытых попонами.
За ними, во втором ряду разворачиваются «отроки». И кони — поменьше, и брони — полегче, и копий — нет.
Салман осторожно вывел свой отряд по промоине к югу от меня, выстроил за изгибом сугробов и потихоньку повёл через поле к противоположному краю.
Все всё видят: небольшой, тёмный на снегу, плотно построенный в две шеренги отряд лёгкой рысью неторопливо пересекает поле. Не блестят, не кричат, не гонят галопом… Видят. Но не понимают. Внимание обращено вперёд, к засеке, к линии боя. А сзади… А что там может быть интересного? Мы же там уже ездили.
Маразм? — Безусловно. Четыре десятка всадников атакуют левый фланг орды. Да там же тысяча воинов!
Ага. Было. В начале.
Летопись сохранила обращение легкоконных берендеев (числом в полтысячи) к переяславской дружине (полсотни гридней): «Не ездите вы наперед, вы есте наш город, а мы пойдем наперед стрелци».
Полутысячный авангард и полусотенные основные силы… Непривычно. Хотя, если сравнивать гридня с танком, а торка с мотоциклистом… Кому в разведку идти?
Из тысячи, примерно, джигитов на левом фланге орды две трети уже спешились и перебрались на ту сторону ручья. Остались… трусы, лентяи, бестолочи, коноводы… Не бойцы.
Салман, без криков, шума и воплей выводит свою турму в затылок левому крылу орды. Именно там сейчас самая кровавая сеча. Там — ниже обрыв, там — мельче ручей. Там дрались самые отмороженные: литовцы, нурманы, черемисы, русские язычники…
Кипчаки уже рубились наверху засеки, уже одолевали, когда первый ряд всадников Салмана воткнулся в спины стоявших на южном берегу ручья ордынцев.
Этот момент слитного, единого удара разогнавшейся конной массы в другую… Стоящую, не ожидающую… этот звук столкновения…
Вы любите «живой звук»? А когда — «живой», переходящий в «мёртвый»? В последний в жизни, в предсмертный…?
Когда два автомобиля влетают друг в друга — звук… жестяной. Будто два ведра стукнулись.
Когда два конных отряда на галопе сталкиваются лоб в лоб, слышен гулкий деревянный удар. Потом — треск ломающихся копий, начинается крик, в котором прежде всего звучит ярость. Потом — нотки боли.
Хронист пишет о битве между византийцами и венграми, произошедшей полгода назад, летом 1165 г.:
«Сначала несколько времени бой продолжался на копьях с той и с другой стороны, производили нападения и давали отпоры. Потом, когда копья были поломаны и на промежутке между войсками из груды сломанных древков вдруг образовалась как бы изгородь, с обеих сторон обнажили длинные мечи и, снова устремившись в бой, продолжали сражаться. Когда же и это орудие притупилось, потому что и те и другие войска были закованы в медь и железо… римляне, схвативши железные булавы… стали поражать ими венгров. И эти удары, наносимые в голову и лицо, были очень удачны. Многие оглушенные ими падали с лошадей, а другие истекали кровью от ран»
Здесь — не так. Кипчаки не были «закованы в медь и железо» — мягенькое мясцо под овчинкой. Они не «производили нападения» и не «давали отпоры». Их ударили внезапно, в незакрытые спины.
И звук — другой. Вопль изумления, звук… чавкающий. Полные ужаса ржание коней и крики людей.
Вам приходилось попадать в вагоне поезда или в салоне автобуса под резкое торможение? Когда вдруг явившая силу инерция несёт вас по проходу, вы пытаетесь уцепиться за поручни, за сидения, и только удивление — «да что ж такое происходит?!» и страх — «только бы не упасть — затопчут».
Здесь — поручней нет. Есть лошади. Которым и уцепиться нечем. А впереди — семь метров ледяной воды. В которой не только затопчут, но и утопят. И вас несёт туда. Масса. Слитная. То самое многоголовое существо, частью которого вы были совсем недавно. Когда с общей яростью и ненавистью кричали «Месть! Смерть!».
«И бысть ту сечя зла, и бе, аки гром от ломления копейнаго и от звука мечнаго сечения, и от щитовнаго скепаниа, и кровь, аки вода, лиашеся».
Копьё в конной атаке — вещь одноразовая. Воткнул во врага да там и оставил. Но всадники вытаскивают свои длинные кавалерийские однолезвийные палаши, «отроки» уже крутят ими, входя в зазоры между бойцами первой линии, расширяя фронт атаки на флангах, вырубая ошалевших противников, случайно оказавшихся позади первой линии. Всадники которой продолжают проминать, продавливать, прорывать… толпу врагов. Своими высокими, массивными конями в железных масках с нарисованными акульими зубами, своими длинными клинками. Втаптывать в текущий ледяной водой и горячей кровью Земляничный ручей.
«Вы звали Смерть? — Я пришла».
Заскочившие наверх засеки половцы, кинулись назад. Вниз, к своим коням, к своим со-ордынцам. Наши разноплемённые отряды, собранные на этом фланге, уже нервно ожидавшие неминуемого разгрома, радостно завопили и рванули вдогонку. Швыряя в спины отступающих всё, что не попадя.
Отступление на левом фланге орды превратилось в бегство, распространилось в центр, где последние нукеры погибли при безуспешных попытках вытащить тело хана, захлестнуло правый фланг, где кипчаки поняли, наконец, что их расстреливают в спину… Орда побежала.
