— Я готов поверить тебе, — сказал он. — Ты проявила умение в обращении с сильным полом. Только ведь я отличаюсь от тех мужчин, которых ты знала прежде, правда? И ты, если и не боишься меня, то уж, во всяком случае, опасаешься. Тебе надо быть осторожной со мной. И советую тебе последовать моему совету и сесть, иначе я сам усажу тебя в кресло и не посмотрю ни на какие протесты.
София села, плотно обернув вокруг ног длинную, чересчур большую для нее рубашку Грэйсона. А усевшись, подумала, что странно как-то все выглядит: она находится наедине с мужчиной в его спальне, практически раздетая, и при этом неплохо себя чувствует, как будто так и надо.
— Я знаю, что Кимберли-холл принадлежит тебе, а не твоему брату, графу Нортклиффу, — заявила София, резко сменив тему разговора.
— Что? — удивленно спросил Райдер. — Какая чушь! Откуда у тебя эти сведения?
— Слушай внимательно, Райдер. Кимберли-холл принадлежал твоему дяде Брэндону. После смерти дяди наследником его имущества стал ты. В свое время Оливер Сассон по невнимательности или нерадению не обратил внимания на этот вопрос и, когда послал завещание в Англию, не указал, кто является действительным наследником, и, таким образом, автоматически Кимберли-холл перешел во владение твоего старшего брата как собственность семьи. Никто не стал вникать в подробности; кроме того, насколько мне известно, вскоре умер твой отец и разбираться в юридических тонкостях было некогда.
— Боже мой, — только и мог сказать Райдер.
— Разве ты не богат?
— Отчего же? Для второго сына в семье я достаточно обеспечен.
— Ну а теперь ты стал еще богаче. Кимберли-холл принадлежит тебе, а плантация, между прочим, приносит немалый доход.
— Я вижу, что общение с Оливером Сассоном не прошло для тебя даром.
— Естественно.
— Я как-то объяснял Эмилю, что если люди поступают каким-либо образом, то у них есть на то вполне определенные причины. К тебе это относится в особенности. Ты практичная девушка, Софи, и не стала бы терять хорошую репутацию просто так.
— Пойми меня правильно, Райдер: по сути дела, мне абсолютно безразлично, принадлежи тебе хоть весь остров Ямайка. Но мой дядя захотел присоединить твою плантацию к своим владениям и решил использовать меня в качестве средства для достижения своей цели. Он надеялся, что я помогу ему уговорить тебя продать плантацию, что если ты сначала и отреагировал бы негативно на такое предложение, то потом все равно поддался бы моим чарам, не устоял бы и согласился на сделку. Мой дядя полагал, что ты не задержишься долго на Ямайке — какой интерес для молодого англичанина из богатой аристократической семьи жить на этом острове? — продашь плантацию, положишь в карман денежки и отбудешь в Англию.
— В нужный момент Оливер Сассон собирался известить меня, что Кимберли-холл является моей собственностью, а не брата, так?
— Да.
— А я, заполучив тебя в качестве любовницы, а также и другую, неизвестную мне женщину с пышной грудью, должен был обязательно согласиться на сделку, выгодную твоему дяде? Собирался ли он отдать тебя мне в собственность навсегда, чтобы я прихватил тебя с собой в Англию?
— Какие у него были планы на этот счет, мне неизвестно.
— А почему ты, собственно говоря, согласилась стать орудием в руках своего дяди? Играть эту незавидную роль в его корыстных интересах?
— Ты меня удивляешь, Райдер, — холодно ответила София. — Ты, такой умный и проницательный, так хорошо разбираешься в мотивах поступков людей, а тут вдруг не можешь сообразить, что к чему? Я тебе объясню: дядя пообещал, что, если я буду сотрудничать с ним, помогать ему, он сделает Джереми наследником; в противном случае он грозился выкинуть меня и моего брата на улицу. Джереми из-за его хромоты не удалось бы здесь, на Ямайке, заработать себе на жизнь.
— А тебе удалось бы?
— Скорее всего да.
— Все это очень любопытно, Софи. Скажи мне такую вещь: дядя Теодор Берджес выбрал тебе в любовники лорда Дэвида с той целью, чтобы он облапошил Чарльза Грэммонда?
— Совершенно верно, и у лорда Дэвида это прекрасно получилось.
— А Чарльз Грэммонд? Он получил право на твои ласки потому, что Теодор Берджес рассчитывал прибрать к рукам и его плантацию? Грэммонда ты тоже должна была уговорить, как и меня?
— Да.
— А как тебе удалось избавиться от лорда Дэвида?
София, вспомнив ту забавную сцену, когда она до смерти напугала лорда Дэвида возможностью заболеть страшной болезнью, невольно улыбнулась. Улыбка была озорной и, Райдер понял это, вполне искренней.
— Я сказала лорду Дэвиду, что у меня сифилис.
— Ну и ну, какая находчивость!
— Я бы и тебе, наверное, заявила то же самое после продажи твоей плантации дяде.
— Однако результат получился бы другой, не так ли, Софи? Я бы, в отличие от лорда Дэвида, не удовольствовался твоим заявлением. У болезни есть соответствующие признаки, и я бы поискал их у тебя.
— Именно это я и сказала дяде. Я пыталась убедить его в том, что ты не похож на других мужчин, во всяком случае, на тех, которые живут здесь, в Монтего-Бей. И я предупреждала его, чтобы он был с тобой осторожным, но он не желал меня слушать.
— Он вел себя чересчур самоуверенно и напрасно не прислушался к твоим словам. Что ж, тем хуже для него.
— Дядя подходит ко всем со своей собственной меркой, он судит по себе. О тебе, Райдер, шла слава покорителя женских сердец, бабника, волокиты, у которого нравственных устоев не больше, чем у кота. Вот дядя и рассудил, что с тобой у него не будет особых хлопот, раз ты такой любвеобильный.
— Я не… — хотел возразить Райдер, но запнулся, замолчал, сжав кулаки. Справившись со своей досадой, он заметил: — Тео Берджес ошибся, верно?
— Ошибся, посчитав тебя похотливым котом, не способным думать ни о чем другом, кроме женщин?
— Да.
— Разумеется, он был не прав. Ты оказался не таким примитивным, как он надеялся, иначе ты бы никогда не заподозрил обмана, а ведь остальные трое даже и не догадывались, что их дурачат.
— Ты хочешь сказать, что с ними тоже спала не ты, а та, другая женщина?
— Разве ты поверишь мне, если я скажу, что так оно и было?
— Вряд ли, — решительно заявил Райдер и сделал протестующий жест, запрещая Софии говорить. — Пойми, Софи, я обладаю достаточным опытом в любви и отлично знаком со всеми женскими уловками и приемами, и ты, между прочим, вполне владеешь искусством соблазнять мужчин, что, безусловно, несколько необычно, учитывая твой юный возраст. И не возражай, я испытал это на личном опыте. И хватит об этом, меня больше интересуют планы твоего дяди. Никак не могу привыкнуть к мысли, что Кимберли-холл — мой.
— Я сказала тебе правду, Райдер.
— Ну, хорошо. А что произошло бы в том случае, если бы на Ямайку приехал не я, а мой старший брат?
— Дядя Тео сильно сомневался в такой возможности. Он в курсе дел твоей семьи, он даже нанял человека и послал его в Англию, чтобы он следил за тем, как вы живете, и докладывал ему.
— Он обзавелся этой информацией еще до того, как начал устраивать фейерверки у нас на плантации?
— О да, конечно. Для дяди не было секретом, что Сэмюель Грэйсон — очень суеверный человек, и он рассудил, что старика можно легко напугать и использовать в своих целях. Он все рассчитал заранее, и в результате вышло именно так, как он задумал: Грэйсон, обеспокоенный странными явлениями, немедленно написал в Англию и попросил помощи; он даже советовался по этому поводу с моим дядей, и тот поддержал его суеверные страхи. Подлил масла в огонь.
— Мне кажется, что твой дядя вполне заслуживает того, чтобы я его вздернул на какой-нибудь кокосовой пальме.
— Тот человек, которого нанял дядя для слежки за твоей семьей, написал ему, что граф Нортклифф чрезвычайно занят и поэтому скорее всего не сможет предпринять путешествие на далекий остров; твой младший брат учится в Оксфорде, так что остаетесь ты и твоя пятнадцатилетняя сестра. Следовательно, единственным членом семьи, который мог отправиться в путешествие, был ты. Расчет прост, и он оказался верным. Дядя все предусмотрел, но просчитался в одном: он недооценил тебя. Он-то думал, что ты такой же шалопай, как лорд Дэвид, самовлюбленный, недалекий, беззаботный, думающий только о собственных удовольствиях. Думаю, мой дядя даже сейчас не желает признать своего поражения. Ты ведь с самого начала скептически отнесся к тем странным явлениям, которые так напугали Сэмюеля Грэйсона.