Меню на экране. Что ещё можно кинуть?

Диадема. Мимо. Я стиснула зубы, сняла ожерелье. Если смогу порвать, будет много мелких снарядов. Лишь бы удержаться.

Смогла. Натянутая нить хлестнула по лицу. Когда я осознала, что сумела удержаться, из рассечённой губы шла кровь, а во рту было два кусочка янтаря. Остальные раскатились по всему полу.

Попала первым же. Хорошо, что цель крупная — видимо, чтобы даже трясущимися руками можно было выбрать нужный пункт с первого раза.

Позволила себе отдышаться. Ноги ныли нестерпимо — нет у меня привычки висеть вот так, вверх ногами, в распоре.

Продиктовала номер, успела перепугаться, что забыла последовательность огоньков. Нет, не забыла. Всё так же неизвестный голос велел повторить семь цифр и отключился.

Ну же…

Я дважды продиктовала номер.

Связь прервалась. Позади и вверху тихо щёлкнуло.

Упав на пол, я едва не свернула шею. Попытавшись подняться — едва не свернула вторично, подвернув ногу на кусочке янтаря.

Посидела на полу, отдышалась. Ну и разгром я тут устроила… Ладно. Ради чего я рисковала жизнью?

Огоньки не горели. Проклятье, надо успеть подлечить губу — скоро выступать. Потом гляну. Надеюсь, новых бомб там нет?

Новых не было.

Какое счастье.

Я бросила свёрток под кровать, всё ещё ошарашенная. Справилась!

Всё, хватит с меня! Я пинком отправила разряженную мину (вырвала с мясом все проводки) под кровать. Потом разберусь, что там за клад. Иначе, если придёт обслуга и увидит всё это — открытую панель, капли крови, разбросанный янтарь и прочее…

Уборкой придётся заняться после выступления. А сейчас — в душ!

Если верить инструкции, стиральный комплекс может действовать и без моей помощи. Правда, собираться пришлось в жуткой спешке. Надеюсь, мой запрет на проведение уборки всё ещё в силе — не очень хочется, чтобы кто-нибудь заметил мину-ловушку и свёрток под кроватью.

Ф-ф-фу, едва успела!

В сто пятой, «предбаннике», было уже людно. При моём появлении произошла некоторая, к счастью, короткая, суматоха. Майстан (припомнила я почти сразу), главный администратор, тут же подошёл ко мне, вежливо поклонился. Я ответила, как положено. На этом формальности были закончены — и хорошо. Устала я от поклонов и церемоний за сегодня. Вообще казалось, что из дому я вышла дня три тому назад.

Имя я могла бы и не вспоминать. У нас, оказывается, часть традиций Южного Союза уже соблюдается. Например, ответственные стали носить опознавательные значки — кто такой, за что тут отвечает и так далее. Я представила, как должен был бы выглядеть мой значок, и едва не прыснула со смеху.

— Рад вас видеть в прекрасном расположении духа, — улыбнулся Майстан (точно, ему уже сообщили про нововведения в поддержании чистоты у меня в апартаментах). — Вот текст вашей речи. Всё, как было согласовано. Если захотите что-то добавить, будем признательны.

Да знаю я, знаю. Вот оно, доказательство того, что я марионетка: говорить то, что якобы велела сказать Её Светлость. А на деле — Министр внутренних дел Южного Союза, в который графство формально входит как автономия.

— Если можно, — указала я на свою губу. Кровь удалось остановить, но скудного запаса средств первой помощи на большее не хватило.

— Ох, какое несчастье, — Майстан дал знак и ко мне тут же подошли двое — один в бело-зелёном халате, врач. Смутно помню лицо, значка не вижу. Должно быть, под халатом.

— Не извольте беспокоиться, тахе, — он присел передо мной и раскрыл небольшой чемоданчик, который ему подал напарник. — Будет немного жечь. Закройте глаза, ненадолго…

Я послушалась. Приятный запах… мазь? Мне осторожно нанесли её на ранку. Больно не было, было страшно щекотно. Чего мне стоило усидеть на месте!

А потом действительно стало жечь. И ещё как. Мне потом сказали, что у меня было настолько спокойное выражение лица, что врачи даже подумали — не перепутали ли мазь. Нет, не перепутали. Минуты через три страдания окончились, я открыла глаза.

— Нет-нет, не надо облизывать, — всполошился врач, протягивая салфетку. — Не болит?

Я заглянула в зеркало, по правую руку; по традиции — латунное. Нет, всё в порядке, ранка зажила. Готова к представлению.

— Не болит, — встала я. — Мне уже пора?

— Нет ещё, тахе, — Майстан указал за спину. Да, чей-то голос всё ещё раскатывался над площадью — не помню, кто это, усилители немного искажают звук. Ну, ладно.

Я присела в кресло, чтобы не смущать остальных, прикрыла глаза. Впрочем, в Университете ко мне относятся намного проще. Почти как ко всем остальным.

Странно, но это приятно.

Как много людей пришло на церемонию открытия выпускного праздника!

Конечно, студентов в Университете намного больше. Но привилегия посещать праздники появляется только с шестого курса. Остальным придётся довольствоваться либо пересказами, либо просмотром записей — если будет, где смотреть. С ума сойти… восемь лет в школе, ещё восемь — в Университете… и не помню ни единого дня! Как такое может быть?

Я ощущала полнейшую беспомощность. Солнце освещало меня, тысячи людей смотрели на меня, позади воцарилась полная тишина. Листки лежат передо мной. Мне не придётся перелистывать их — есть для этого помощники. Мне нужно всего лишь прочесть всё, что там написано.

Ветерок коснулся моего лица, а я всё боялась начать. Горло пересохло.

Но стоило произнести первое слово и ощутить внимание слушателей, как оцепенение начало проходить. Должно быть, я выступаю не в первый раз.

Речь написана знатоком своего дела. Читается легко, и, содержание, в общем, предполагавшееся — о выдающемся вкладе графства и его достойных детей (основателя Университета, я надеюсь, тоже включили в число этих достойных) во всё на свете, о прогрессе и порядке, о новом и прекрасном, о древнем, но милом сердцу…

Я не сразу осознала, что последняя страница речи прочитана. Никто не торопился намекать мне, что роль моя сыграна. И люди внизу — они тоже ждали. Ждали чего-то ещё.

«Это» состояние — наподобие того, перед первым исцелением, у аптеки — пришло мгновенно и почти неощутимо. Уже сделал ко мне осторожный шаг улыбающийся Майстан, но…

— Сограждане, — произнесла я тихо. Мне показалось, что голос мой раскатился по-над площадью, словно раскат грома — хотя, конечно, этого быть не могло. Позади меня засуетились люди. Что-то там происходит не так, но силой выдворять меня ещё не нужно.

Внимание тех, кто слышал меня, кто смотрел на меня глазами и объективами камер, обволакивало; в нём ощущалось и тепло, и прохлада, и уколы, и жар — всё сразу.

— Сегодня я впервые увидела настоящий мир. Я не замечала его долгие годы, — продолжила я. Внимание усиливалось; воздух становился ощутимо плотнее, сердце билось так сильно, что я испугалась — какой меня увидят те, кто слышит мои слова?

— Мир, который изменился за одну ночь, — доносилась до меня собственная речь. — Мир, в котором многое изменится, но изменится так, что мы не пожалеем об этом.

Они были все — внимание. Невероятно, но я ощущала: они верят каждому моему слову. На чьё лицо ни падал бы мой взгляд, я видела — человек этот согласится с каждым моим утверждением.

— Я желаю нам всем, чтобы та мечта, ради которой мы живём, осуществилась, — слова возникали из ниоткуда; но сознание оставалось кристально чистым — это были всё-таки мои мысли, мои слова. — Я прошу вас запомнить этот день, что бы ни случилось впоследствии. Я говорю тем, у кого нет ещё мечты — прошу, прислушайтесь к себе. Вы просто не слышите её голоса. Но вы услышите его.

— Я рада оказанной мне чести, — я положила руки перед собой и люди внизу, все, шевельнулись, будто не желали, чтобы я уходила. — Мне будет недоставать этого дня, что бы ни случилось завтра.

И, поклонившись на три стороны света, я в который уже раз исполнила знак Всевидящего Ока.