– Вот видите, сударь. И так почти каждый день. Тэрцо очень любит свою мамочку и... Он же не виноват, что у него такой нос, как у какого-то араба... А я говорил вам: не вмешивайтесь. Ду давно его задирает. Вот ведь незадача. Представьте, с какими ослами приходится работать.

– Да уж, – просипел Ульбрехт, все еще держась за живот.

– Умберто! Ты меня уважаешь?

– Я горжусь тобой! – Уно обнял Ульбрехта одной рукой за плечо, а другой снова наполнил бокалы.

– Но ответь мне, ответь... Почему ты так ик... исключительно против того, чтобы мы обыскали эту вашу телегу... Вот у меня в предписании». Смотри. Смотри сюда, дурья твоя голова! «Называют себя албанцами. Уно – коренаст, нос картошкой, усы на немецкий манер...» А! У тебя тоже усы на немецкий манер!

– И у тебя! – И Уно радостно схватил Ульбрехта за ус.

– Гы-гы-гы! Тут подойдет кто угодно... Но ты не сердись, друг. Мы ж всех того, проверяем... Друг!

– Не друг ты мне, – горячо воскликнул Уно, – не друг... но брат! – И он, притянув Ульбрехта за усы, поцеловал его взасос.

Выпущенный из цепких объятий Уно, Ульбрехт в изнеможении рухнул на стул и почти моментально захрапел. Уно сплюнул на пол и махнул рукой Ду и Тэрцо. Те моментально выскочили из-за большого дубового стола, за которым пьяные солдаты инквизиции уже орали веселую песенку.

– Уходим.

– Говоришь, сам читал? Гаденыш! Я оторву тебе оба уха и нос, если не сознаешься, кто тебя подговорил! – Пальцы Цебеша цепко держали мальчишку за ухо.

– Отпустите, пан! Я больше не буду... А-аа! – Извернувшись, он вырвался из рук Старика и, хлопнув дверью, стремительно припустил по коридору.

Ухо Питера покраснело и распухло. По щекам текли слезы.

«Два талера за такое, пожалуй, мало. А если бы этот старикашка вообще его оторвал?! Дурак, вот дурак. Если пан скажет хозяину, меня же отсюда в два счета прогонят. Позарился. Впредь буду знать. Надо научиться аккуратно срезать эти печати. Говорят, тощий Шпинглер умеет...»

Одиннадцатого октября, так же как и десятого, Ольга и Цебеш ужинали вместе, в отдельном закутке, в трактире. Ольга, которая накануне прекрасно слышала вопли Питера, сидела тише мыши. У нее даже аппетит пропал. В голове вертелась одна мысль: неужели он догадался?

– Я догадался.

Ольга вздрогнула и выронила из рук вилку.

– Догадался, кто подкупил мальчишку и вскрыл мое письмо. Одного только не пойму – зачем? Чего тебе еще не хватает? Куда ты все время лезешь? Хочешь все испортить, навредить мне, да?

– Да! – Она плотно сжала губы. – Я не хочу, чтобы вы выращивали это чудовище. Мне страшно... Я хотела помешать этому безумию. Если вы ЭТО создадите, то оно же нас первых сожрет, спалит или еще что-нибудь сделает. А вы ведь хотите, чтобы я попыталась им управлять... Я боюсь этого еще не родившегося василиска гораздо сильнее, чем вас, пан Цебеш, можете вы это понять?

– Хорошо. – Цебеш вытер платочком рот. – Я понял. Понял, где ошибся. Не надо было тебе все рассказывать. Женщинам не доступна логика. Только эмоции – надежда, ненависть, страх... Так вот, я проведу этот опыт вне зависимости от того, что ты об этом думаешь и что ты собираешься делать. Но если ты попытаешься, только попробуешь, мне помешать, то я тебе устрою такой кошмар, что объятия василиска покажутся раем... Пойдем.

Цебеш встал из-за стола и за руку поволок Ольгу за собой наверх, в ее комнату. В глазах Цебеша была холодная решимость. И от этого взгляда Ольгу начала колотить мелкая дрожь.

Закрыв за собой дверь, Цебеш сорвал с ее платья матерчатый пояс и сжал его, недобро улыбаясь, в обеих руках. Его лицо исказилось, как тогда, в пещере у костра.

– Если не будешь слушаться, она тебя укусит, – прошипел он вполголоса. – Запомни это. Запомни... запомни... запомни... – Слова эхом отдались у нее в голове. Цебеш бросил пояс на пол. Только теперь уже это был не пояс, а живая, мерзко блестящая змея.

Ольга хотела завизжать от ужаса, но крик словно застрял у нее в горле.

Змея, высунув раздвоенный язык, подвигала головой в разные стороны и уползла под кровать, чуть коснувшись ее ноги.

– Не ходи никуда. Слушайся меня, и все будет в порядке. Спокойной ночи. – Старик криво улыбнулся и вышел вон.

Несколько минут Ольга стояла, боясь пошевелиться. Потом нагнулась посмотреть, как там, под кроватью, поживает змея.

Под кроватью, в пыли, лежал ее пояс от платья.

За окном уже была ночь. Тлела почти догоревшая свеча. Ольга сидела на стуле и читала купленный вчера во время прогулки рыцарский роман.

– Нет. Это просто невозможно.

Тристан, обольщающий Изольду, был совершенно неправдоподобен, а из-под кровати на Ольгу в два красных глаза смотрела змея. Она только прикидывалась поясом от платья, когда на нее внимательно смотрели. Но, глядя боковым зрением, Ольга отчетливо видела змею, высовывающую иногда раздвоенный язык, покачивающую чуть поднятой над полом плоской головой.

Клонило в сон. Но она даже представить себе не могла, что сможет заснуть, пока у нее под кроватью ЭТО.

«Сидеть и ждать, пока она... Интересно, Цебеш действительно превратил мой поясок в змею или это такой гипноз? А если превратил, то тогда почему я вижу то змею, то пояс? Что будет, если она меня укусит? Призрак меня еще ни разу не кусал... А если все-таки не призрак? И чувствует ли Цебеш, видит ли то, что вижу я?»

Ольгу знобило. Ей стало казаться, что она сходит с ума. В завываниях ветра снова послышался тот пещерный шепот, от которого мурашки по коже. Только к нему теперь примешивались не звуки бубна, а шипенье змеи.

– Да сколько можно, в конце-то концов! – Она решительно встала, взяла со стола лучину, свечку и, то и дело оглядываясь на расположившуюся под кроватью змею, начала разводить в камине огонь.

Через четверть часа, когда огонь стал гореть ровно и ярко, Ольга схватила большие каминные щипцы и тихонько присела возле кровати. Где там у нее голова?

Перед ней в скопившейся под кроватью пыли лежал матерчатый поясок от платья.

– Врешь. Меня теперь так легко не обмануть! – Она вцепилась щипцами в поясок и, резко дернув, кинула его в горящий камин. В полете кусок ткани стал извиваться, как настоящая змея, а упав на горящие головни, зашипел и забился, корчась в жарком пламени...

В комнате было жарко, но Ольгу все еще бил озноб. Змея сгорела, а пепел Ольга разбросала по камину кочергой, а потом с видом победительницы уселась на отвоеванную кровать. Через некоторое время озноб прошел. Дрова в камине прогорели, а новых в комнате не было, и Ольга сама не заметила, как провалилась в сон.

Ей снилось, как человек в черной сутане, с головой, покрытой капюшоном, читает молитвы, склонившись над пентаграммой. А в пентаграмме шипит, извиваясь, большая огненная змея.

На следующий день, с утра, Питер принес ей завтрак и стал требовать два талера в качестве компенсации за опухшее ухо.

Появившийся следом Цебеш довольно усмехнулся, взглянув на ее осунувшееся лицо, и, не сказав ни слова, ушел к себе.

Ольга сидела за столом, ковыряя вилкой в капустном салате, и все никак не могла решить, что же ей теперь делать.

В письме, которое Ольга вскрыла, но не сумела прочесть, был ответ Адама Ковальского: его устраивало предложенное Цебешем место свершения сделки. Он не хотел взамен никаких знаний. Только деньги – двенадцать тысяч золотых цехинов, как и сговаривались предварительно, через Морица Бэйнерда. Прочитав ответ Адама, Старик зло выругался и сел перепроверять свои расчеты.

Без четверти двенадцать Цебеш отложил в сторону ворох исписанных бумаг, Ветхий Завет, Апокалипсис, катрены Нострадамуса и астрономические таблицы. Он встал, пристегнул к поясу ножны со стилетом, положил заряженный пистоль в саквояж, накинул плащ и взялся за дверную ручку.

– Господи, ты знаешь, что я собираюсь сделать. Так останови меня, если я не прав, – прошептал он и вышел в коридор.