– Стой! Там злая собака и хозяин с вилами...
Он только криво усмехнулся. Вошел и встал посередине двора. Собака испуганно скулила, прижавшись к своей конуре.
– Бери. Да поаккуратней. В НЕМ сейчас, при растущей луне, много силы.
Ольга подошла к курятнику, наклонилась к куриному лазу и пошарила рукой. В душе ее еще теплилась искра безумной надежды – не найдет. Но ОНО словно только ее и дожидалось. Само легло под руку. Большое и неестественно холодное.
Вынув яйцо, Ольга оглядела его. Странные знаки с четырех сторон, которые, как ей казалось, она стерла, чернели на белой поверхности яйца, видные даже при лунном свете.
Цебеш поставил яйцо в золотую чашу и посадил на него огромную жабу сразу же, как только они вернулись в дом.
«Странно, что жаба сидит на яйце совершенно неподвижно. Только изредка хлопает глазами. И свечи эти все никак не прогорят. Даже короче они, кажется, не стали», – про себя удивилась Ольга. Однако перипетии дня так измотали ее, что она была уже не в силах смотреть на магические манипуляции Цебеша и отправилась спать. Удивительно, но ее ждали не ночные кошмары, а глубокий целительный сон.
На следующий день, шестнадцатого октября, Цебеш пошел в деревенскую кузницу, а вернувшись оттуда, гвоздями прибил к двери и к косяку железные скобы. Многозначительно посмотрев на Ольгу, он закрыл комнату на висячий замок, а ключ спрятал в карман камзола:
– Отдыхай. У нас есть несколько дней, пока жаба высидит яйцо. Набирайся сил. Они нам скоро понадобятся... Денег я тебе больше не дам, а то снова кого-нибудь начнешь подкупать. А если тебе что нужно из вещей или еды, обращайся к Томасу. Он гостит сейчас у своей тетки, вон в том доме, – Старик махнул рукой на драночную крышу и ровненький забор, видные из окна. – Все устроит тебе в лучшем виде: парное молоко, свежий хлеб, чистое белье. Можешь еще прогуляться на болото, если, конечно, захочешь. – Увидев, как Ольгу передернуло, он улыбнулся. Сочувственно, но в то же время как-то удовлетворенно.
«Никакого водяного здесь действительно не было, – пыталась осмыслить случившееся Ольга. – Камин и стены целы. Нет и следов на полу... На чердаке, конечно, полный разгром. Но ведь это я его устроила, размахивая косой. А каминная труба стоит целехонька.
Но если это мое прошлое и никакой магией здесь не пахнет, то что же вчера произошло? Что-то страшное и решающее, что чуть не свело меня с ума. Или это Цебеш все подстроил с водяным, чтобы меня напугать, как тогда с пояском-змеей? Ну хорошо, допустим, что он талантливый гипнотизер. Я поддаюсь внушению, и он пользуется этим. Но как тогда Цебеш нашел дом, в котором я спрятала яйцо? Как он его подсветил? Или это все-таки трюк?
Где в этом мире кончается магия и начинается моя больная фантазия? Ни одна собака не посмела укусить Цебеша вчера. Они просто выли от ужаса, когда он читал свои заклинания. И люди не посмели выйти, а ведь проснулась, наверное, вся деревня.
Хотя это мог быть обычный страх перед нечистой силой. Ох, сообщат местные жители куда следует, и нагрянет к нам инквизиция. Скорей бы уже вылупился этот чертов птенец...
Нет. Цебеш просто волевой человек. Он умеет управлять другими, умеет казаться страшным. Ведь и в нашем мире встречаются подобные люди. Кашпировский или тот же Дэвид Копперфилд. Происходит много необъяснимых, странных и порой даже страшных вещей. Просто мы не относимся к ним так мистически. А здесь, в начале семнадцатого века, люди слишком бессильны перед природой, перед случайностями и друг перед другом. Они так испуганы и беззащитны, что весь мир для них наполнен магией, божественным духом и дьявольской силой.
Все те немногочисленные чудеса, которые я действительно видела, вполне можно объяснить с материалистической точки зрения. Вряд ли даже переселение моей души сюда совершено каким-нибудь невероятным способом. Что если Цебеш действительно открыл какую-то закономерность, какую-то предопределенность событий? Что если эта предопределенность действительно существует? Ведь вопрос о том, есть ли у человека свобода выбора или все заранее за него решено в небесной канцелярии, и к двадцать первому веку остался неразрешенным. Одни верят в право выбора, другие в предопределенность... Выйдя в космос, автоматизировав все, что только можно, мы так и не сумели разобраться в самом главном – в себе.
Здесь католики и протестанты. У нас – мистики и материалисты. Люди готовы гореть на кострах за свою веру, но не могут, не умеют и не хотят разбираться в том, что же происходит у них внутри.
И я... я тоже боюсь понять. Если Цебеш прав, если я здесь не случайно и все предопределено... что же, покорно ждать своей участи или рисковать не родиться?.. Страшно... но ничего не делать еще страшнее!»
Весь день Ольга не находила себе места. Сходила пару раз за водой. Еще раз вымыла пол, но так и не нашла никаких следов водяного. Цебеш возвращался в дом несколько раз, заглядывал в комнату с яйцом, проверить, все ли в порядке, и снова уходил. Он и ночевать остался в соседнем доме, видимо познакомившись с приветливой вдовой. Ольге он заявил, что теперь, когда она вернулась на истинный Путь, ей ничто не страшно.
Может быть, он устроил ей что-то вроде проверки – попробует ли она проникнуть в запертую комнату, осмелится ли... Она не осмелилась. Да и зачем? День прошел в размышлениях и томительном ожидании неизвестно чего. То она начинала бояться приезда инквизиции, то слышала за запертой дверью чьи-то шаги, то в прошедшем мимо окна крестьянине ей чудился Ахмет, Хорват или даже толстяк Франко.
Пару раз она зашла в гости к тетке Томаса. Говорить с ней было скучно и тошно, тем более что в комнате неизменно присутствовал Томас. Он шевелил своими усами, как таракан, и сверлил Ольгу черным немигающим взглядом. После этих визитов, всякий раз, проходя мимо его дома, Ольга чувствовала на себе этот тяжелый взгляд.
Утром семнадцатого октября ее разбудил Цебеш. Следом появился Томас с парным молоком, хлебом, куском соленого сала и какой-то зеленью. После плотного завтрака все разбежались по своим делам, и Ольга решила, что неплохо ей было бы умыться. Самой натаскать и подогреть воду – это было нетрудно. Тем более что она никуда не спешила и могла потратить на это хоть весь день.
После второй ее ходки к колодцу ей нанес визит Томас.
– Зачем вам, фройлен Мария, столько воды? – спросил он с порога.
– А зачем вы следите за мной?
– Хозяин велел, я и слежу. Зачем вы ходите на колодец? Вот, еще собрались. – И он указал пальцем на приготовленные для новой ходки ведра, словно уличил ее в каком-то страшном грехе.
– Помыться я собралась. Хотелось бы целиком, в горячей ванне. Ну нет ванны, так хоть частями, в этих кадушках... Или сможешь достать ванну?
– Отчего же? – Томас широко улыбнулся. – Есть у меня большая бочка. Целиком в нее можно... Принести, что ли?
– Да уж, изволь.
Ольга снова взялась за ведра.
– Только не жди, что я буду воду таскать. Я все ж таки кучером у хозяина, а не слугой.
– Ладно, ладно. Неси свою бочку. Только обещай, что не будешь подсматривать за мной, пока я моюсь.
– Больно надо, – пожал плечами Томас.
– Так хозяин же велел тебе следить за мной, – поддразнила его Ольга.
– И то верно! – Он заскреб свой давно не бритый подбородок, обдумывая сложившуюся ситуацию, и через несколько секунд томительного молчания, хмыкнув в усы, махнул рукой. – Ладно. Как мыться начнешь, я отвернусь. Это позволительно вроде.
– Не отвернешься, – покачала головой Ольга. – Пялиться будешь. Обмануть меня решил, да только врать-то не умеешь. Даже следишь за мной так, что за версту заметно.
– Ох, можно подумать, голых баб я не видел! – взвился уличенный Томас, но увидел, что Ольга обиженно сжала губы. – Ладно. Пусть... Вот, чтоб мне треснуть! Христом Богом клянусь, не буду смотреть! – Томас решительно перекрестился. – Теперь веришь?
– Теперь верю.
– Ну, так я пойду принесу тебе бочку.
