А тут еще ром, который не опьянил его, но понемногу превратил в беспомощную жертву, обезумевшее от страха насекомое, зажатое в огромном кулаке.

И в конце концов, все эти люди никогда ничего не поймут. Не поймут и его реакции или, скорее, отсутствия реакции: ведь, обнаружив труп Констанс, он сперва был лишь раздосадован, а потом убежал, гонимый страхом ареста, сожалея, что рядом с ним нет Луизы.

Его мучило одиночество. Признавшись в этом, он рассмешил бы присяжных. Но это была правда. Одиночество было ему нестерпимо, а он всегда был одинок!

Конечно, не по вине этой бедной женщины, его матери, не похожей на других матерей. Малыш Луи прекрасно помнил — ему не было пяти, и что он мог тогда натворить? — как она с отчаяньем закричала на него:

— Навязался ты на мою голову!

Мэр селения Ле-Фарле терпеть не мог Малыша Луи и всякий раз напоминал полевому сторожу[3], чтобы тот получше приглядывал за сорванцом. И все они так. А уж парни из Марселя, Жэн и его дружки, и вовсе ничего не понимали. Они не сомневались, что Малыш Луи для того и связался с ними, чтобы стать членом шайки.

Да ведь и любовь была для Луи не увлечением женщиной, а просто жизнью вдвоем, избавлявшей от одиночества.

«Баста!» — говаривал он себе, чтобы избавиться от неприятных мыслей. Он и нынче с утра до вечера мог повторять «баста».

Но вот что раздражало больше всего — не успевал он прогнать одну мысль, как появлялась другая, не менее мрачная, тогда как все окружающие жили своей повседневной дурацкой жизнью, ни о чем не догадываясь и с безразличными лицами слоняясь по улицам.

Смекни он сразу, как все получится, — удалось бы ему вовремя удрать в Италию или нет? Уж так ли необходимо было возвращаться за ключом, на котором остались отпечатки его пальцев? Позарились ли «марсельцы» на. старухины деньги и нашли ли их? А может быть, просто хотели ему отомстить? Сумели ли они увезли Луизу?

А если…

Факты утрачивали реальность, а он с больной головой, как после кошмарного сна, все думал, беспрерывно возвращаясь к исходному пункту, стараясь обрести ясность мысли, ни на что не обращать внимания.

Он невольно пожимал плечами, заметив вдруг чье-то безмятежное лицо, бог весть зачем промелькнувшее в людском потоке.

А причиной всему — ключ в двери, труп, кровь…

Он находил решения, отбрасывал их и вдруг спохватился, что совершенно забыл о перчатках и остром ноже на кухонном столе.

В комнате на зеркальном шкафу он видел вместительный чемодан. Констанс говорила, что купила его еще в прошлом году к лыжному сезону.

Таких подробностей громоздилось сотни и тысячи. Они путались в сознании, и Луи пытался привести их в порядок.

Кстати, на месте ли квитанция на норковое манто?

Он-то знал, где она хранилась, и подумал: а знала ли об этом Луиза? Если знала, то, конечно, должна была прихватить ее.

В тот день Луи не обедал. Дождавшись половины десятого, он вошел в виллу Карно и поднялся по лестнице с видом возвращающегося к себе жильца. Его тут не раз видели, и никто на него не обратил внимания.

Полиция могла находиться в доме, устроить засаду, но никого там не было, и коридор тоже был пуст.

Луи надел перчатки, дотронулся до ключа, и в то же мгновение соседняя дверь отворилась и выглянула Нюта, освещенная сзади так, что он лишь смутно различал ее лицо.

— Это вы? — спросила Нюта.

Он не сразу нашелся, что ответить, и она пробормотала, притворяя дверь:

— А я думала, что после такой ссоры вы больше сюда не вернетесь.

Час от часу не легче! Может быть, Констанс отбивалась от убийцы, а соседям послышался шум ссоры?

Наступит день, когда ему начнут перемывать косточки, с возмущением разглагольствовать о его чудовищном хладнокровии. А что он сможет возразить? Он сделал то, что требовалось. И ведь в самом деле Малыш Луи все предусмотрел, ничего не оставил на волю случая, даже бессознательно поступая так, как нужно.

Например, когда он относил в чемодане верхнюю часть туловища убитой, тщательно завернув ее в одеяло, он с полчаса дожидался, пока разойдется публика после киносеанса.

Первым делом Луи подумал, что лучше всего отделаться от ноши, бросив ее поскорее в море где-нибудь на другом конце Английской набережной. Но как назло не было ни ветра, ни волн — значит, сообразил он, чемодан будет завтра же обнаружен.

Вот почему Луи предпочел дойти до порта: он знал, что там глубоко — пароходы причаливают прямо к набережной.

У него был один большой чемодан, и нужно было освободить его для следующего раза. Дважды он привязывал тяжелый камень к свертку, как делают, когда топят собак.

На виллу Карно он возвратился около четырех утра.

Войдя в квартиру, просидел там довольно долго, совершенно обессиленный. Машинально закурил сигарету, налил себе вина и подумал: «Только бы не заснуть». Открыл окно, чтобы глотнуть свежего воздуха.

А затем так усердно принялся за уборку, что сверху постучали, чтобы он перестал шуметь.

Он вымыл пол, обтер мебель, привел все в порядок, старательно уничтожил малейшие следы и ни минуты не переставал думать о «марсельцах», не сомневаясь, что это дело их рук. Не обнаружив ни денег, ни драгоценностей, Луи нашел бумаги Констанс, сложил их в собственный чемодан вместе с бельем, костюмами и галстуками.

Больше всего его злило исчезновение Луизы. В такие минуты он мог еще злиться! Ему казалось, что исчезновение Луизы входило в дьявольский умысел Жэна: бросить его одного, совсем одного, не оставив иного выхода, кроме постыдного бегства. Ведь после покупки перчаток у него осталось пятьдесят франков.

Луи сел у окна, нетерпеливо поглядывал на наручные часы — подарок Констанс. Ровно в шесть утра, когда в квартале раскрылись первые окна, он вышел на улицу, нашел на ближайшем перекрестке такси и, подъехав к дому, распорядился:

— Подождите здесь минуту, я сбегаю за вещами!

Весь план был продуман заранее; он поднялся по лестнице, затем вскоре спустился, нарочно грохоча чемоданом, распахнул парадную дверь и потом постучал консьержке:

— Мадам Сольти! Садам Сольти! Выгляньте, пожалуйста, на минутку.

Малыш Луи знал, что она еще спит и появится заспанная, с мутным взглядом, плохо соображая. Открыв застекленное дверное окошко, консьержка не могла не услышать шум мотора и, увидев Малыша Луи с чемоданом в руке, спросила:

— Уезжаете?

— Да, вместе с госпожой д'Орваль. Она уже в машине. Сначала поедем в Париж, потом, скорее всего, в Голландию. Квартира заперта. Если не вернемся к сроку, вышлем вам квартирную плату.

Выслушав все это, консьержка и не подумала выйти на улицу. Она не усомнилась, что квартирантка сидит в машине.

— На вокзал! — бросил Луи шоферу, затем, наклонившись к нему, вежливо попросил:

— Пожалуйста, побыстрее! Моя приятельница уехала раньше, чтобы успеть сдать крупные вещи в багаж.

На вокзале он протянул шоферу последний пятидесятифранковый билет, но у того, как на грех, не оказалось сдачи. Шоферу пришлось идти в кафе менять деньги.

Малыш Луи дожидался его на тротуаре.

Ярко светило солнце. На вокзале было людно, сразу прибыло два поезда. Малыш Луи минут десять потолкался среди пассажиров, потом спустился в туннель и вышел в город.

Первым делом он занес чемодан в кафе, чтобы развязать себе руки, но оставил при себе некоторые документы, принадлежавшие Констанс, и среди них — квитанцию на норковое манто, которую час спустя предъявил хозяину ателье, где оно было сдано на хранение.

Луи опасался, что возникнут трудности, но ему тут же вручили бланк на выдачу, который он подписал первой пришедшей на ум фамилией — Мариани.

Он не чувствовал ни усталости, ни угрызений совести, ни страха, ровно ничего, загипнотизированный необходимостью срочно раздобыть деньги, чтобы поскорее уехать из Ниццы, где полиция и прежде не теряла его из виду.

В начале двенадцатого, держа в руке картонку с меховым манто, он направился в ломбард, как вдруг на углу чуть было не столкнулся с шедшей на урок Нютой.