— Йер?.. Комиссар полиции?.. Алло! Я хотел бы поговорить с комиссаром… Да… Это Боннэ из Поркероля…

Это вы, господин комиссар? — Он подмигнул Луи. — Имею честь доложить важную новость… По поводу преступления в Ницце… Вы в курсе?.. Так вот, убийца у меня в кабинете. Скажите, пожалуйста, что я должен делать дальше?.. Ах, так. Прекрасно. Буду на месте.

Он повесил трубку и, в замешательстве посмотрев на арестованного, произнес:

— Думаю, в мои обязанности не входит допрашивать вас официально. Комиссар должен мне позвонить с минуты на минуту. Ему нужно только получить указания из Ниццы.

В комнатке, украшенной литографией президента республики и покрытой пылью и чернильными пятнами статуэткой Марианны[5], было прохладно. Внезапно подойдя к окну и раздвинув занавески, Боннэ заорал:

— Если вы немедленно не разойдетесь, я прикажу очистить площадь!

Итак, до трех часов все шло по-хорошему и казалось Луи даже занятным. Но в три часа двое полицейских, которым поручили доставить задержанного, сошли с парохода. Один был молодой, свежевыбритый, подтянутый.

На него Луи нечего было жаловаться. Другой, толстый, уже под мухой, одно плечо выше другого, вялый и болезненный с виду, сразу подошел к арестованному и злобно гаркнул:

— Так вот он, паршивый кот, который убивает старух!

При этом он нарочно наступил Луи на ногу, но тот даже не шелохнулся и выдержал его взгляд.

— Уж не собираешься ли ты задирать передо мной нос, подонок!

Бац! — и он влепил Луи пощечину, но тот только сплюнул на пол.

— Так ты еще плюешься! Может, посмеешь мне ответить?

Заводить толстяка не приходилось, он заводился сам.

Не спеша сбросил китель и начал избивать задержанного.

Ни один мускул не дрогнул на лице Луи. Когда процедура закончилась, у него оказалась распухшей верхняя губа и огромный синяк на левом виске. Полицейский сорвал с него галстук, разодрал воротничок рубашки.

— Погоди, я подправлю твою смазливую харю!

В пять часов полицейские препроводили Луи на пароход, до которого нужно было пройти лишь двести метров. Любопытные стояли группами, молчаливые и потрясенные, и в конечном счете вся церемония прошла довольно торжественно.

Опасаясь, как бы Луи не бросился в море, его сразу поместили в каюту, пропахшую мазутом. Пассажирам пришлось остаться на палубе.

В Тур-Фондю представителей власти ожидало подкрепление — лейтенант полиции и бригадир с машиной.

Через полчаса прибыли в Тулон. Арестанта быстро доставили на вокзал и не замедлили посадить в экспресс Париж — Ницца.

Луи ничего не ел и не пил с одиннадцати утра, но разозлился бы на себя, если бы ему изменила выдержка.

На вокзале в Ницце дежурили десятка полтора журналистов и фотографов. Арестанта поспешно затолкнули в машину и несколько минут спустя доставили в уголовку.

Около часа он просидел в помещении, где работали инспекторы. Они звонили по телефону, беспрерывно входили и выходили, причем каждый вновь входящий бросал на него любопытный взгляд. Давно уже включили настольные лампы. Двое полицейских в штатском велели принести для себя кружки с пивом, но и не подумали угостить Луи.

Наконец раздался звонок, и один из мужчин, поднявшись, подал ему знак:

— Заходи!

Открылась обитая дерматином дверь. За ней стоял совершенно круглый человек, с круглым туловищем, круглым лицом, круглыми глазами, носом и тремя маленькими подбородками, слоившимися под обрюзглым ртом.

— Оставь нас, Жанвье! Закрой дверь. Скажи, чтоб никто мне не мешал.

И тут Луи заметил в углу второго человека, того самого инспектора, который однажды побывал на квартире у Констанс. Он молча держался в сторонке, словно ни во что не желал вмешиваться и находился здесь как простой наблюдатель.

Его звали Плюга. Малыш Луи его знал. Он знал также, что сотрудники прозвали его Плюгавик, так как весь он был какой-то тусклый и серый, бедно одетый, неряшливый и плохо выбритый. Говоря, он брызгал слюной, обнажая желтые гнилые зубы, и у него скверно пахло изо рта.

— Садись, Малыш Луи. Вот сюда. Хочешь сигарету?

Начальник уголовной полиции г-н Балестра шагал по кабинету, обдумывая, с чего начать. Он помог прикурить Малышу Луи, с которого все еще не сняли наручники, потом коснулся лежащего на письменном столе бланка:

— Это постановление на арест. Показываю тебе на всякий случай. Знаю, как любят адвокаты искать блох.

Учитывая это, постановление уже в три часа передали по телеграфу в Поркероль, так что все в порядке.

Плюгавик сидел в углу, притворяясь, что внимательно просматривает записки в засаленной, растрепанной записной книжке, стянутой резинкой.

Луи мучила жажда, но он скорей дал бы отрезать себе палец, чем признался бы в этом. Насупясь, он смотрел то на начальника, то на инспектора, словно подчеркивая всем своим видом, что не боится их.

Держаться настороженно он стал не сразу. Конечно, он не позволил Балестра обмануть себя добродушной простотой — его ведь не впервые допрашивали в полиции, и он наперед знал всю эту волынку. После каждого вопроса он на минутку задумывался и не мог удержаться, чтобы не бросить на Плюгавика взгляд, как будто между ними было что-то общее.

Было слышно, как в соседнем кабинете выражали свое нетерпение и спорили журналисты. Один из них диктовал свое сообщение по телефону в Париж и кричал так громко, что в комнату доносилось каждое слово:

— Сейчас, когда я звоню, негодяя искусно допрашивает господин Балестра, деятельный начальник уголовной полиции в Ницце. Балестра: Берта-Аргюр-Леон…

Луи чуть улыбнулся, постарался это сделать и Балестра, Потом начальник спохватился, открыл дверь и гаркнул, вращая глазами:

— Эй, вы там, потише!

Все головы повернулись к двери, чтобы посмотреть на Луи, сидевшего перед столом. Но дверь снова закрылась.

— Итак, я спрашиваю: сколько она тебе давала в месяц?

Луи нахмурился. В третий и четвертый раз ему задают все тот же вопрос. И видно, не случайно. Он чуял ловушку, но не мог угадать, где она.

— Я не на жалованье был, — усмехнулся он.

— Может, на сдельщине? — пошутил шеф. — Скажи, а когда она тебе подарила бриллиантовое кольцо, что у тебя на пальце?

— А я почем знаю? Наверное, с выигрыша.

— Играла она по крупной, не так ли?

Луи медлил с ответом. Он знал, что Констанс не делала больших ставок. Не все ли равно — по крупной или по маленькой? Однако полицейский настаивал:

— Играла она по крупной?

— Может, и по крупной. Не вечно же я у нее за спиной торчал.

— Понятно, ты ведь ведал ее перепиской и счетами.

Значит, был ее любовником, но прежде всего — секретарем.

Луи не нравилось решительно все. Уже половина одиннадцатого вечера, а ему не задают ни одного из ожидаемых им вопросов. Даже самого главного. И не подумали спросить: «Ты убил госпожу Ропике?» Или:

«Чем ты кокнул старушенцию?»

И ни малейшего намека на историю в Лаванду и его связь с бандой «марсельцев». Ни слова об обеде в день рождения Констанс в ресторане, где был и Плюга, хотя сидел он поодаль.

Можно было подумать, что инспектор не ввел своего начальника в курс дела. Да нет, раз уж он находится здесь, значит, явился неспроста. Чего же они все-таки добиваются?

— Я хотел бы дать показания, — буркнул Луи, бросив недобрый взгляд на инспектора. — Впрочем, вот он скажет, если…

— Постой! — прервал его Балестра. — У тебя будет сколько угодно времени для дачи показаний. А сейчас допрашиваю я и не желаю меняться с тобой ролями.

В бумажнике, который у тебя изъяли, я нашел квитанцию из ломбарда. Она датирована двадцать первым августа и выписана на имя госпожи Ропике. Стало быть, двадцать первого августа она была еще жива, раз отнесла свое норковое манто в залог.

Молчание. Луи хотел попросить бумагу и карандаш, чтобы уточнить даты. Сколько дней он провел, бездельничая на Поркероле, и не удосужился на всякий случай подготовить ответы на такие вопросы.