Он положил документ на стол перед судьями.

Начались прения сторон.

Адвокат Докье в очередной раз выразил сожаление, что суд уклонился от сути дела в силу хитроумных уловок, не имеющих отношения к жалобе его клиента. Факты остаются фактами: брат обвиняемой среди бела дня был разорван волками в ее усадьбе, и никто не пришел к нему на помощь. Слуги же подтвердили, что обвиняемая предавалась дьявольским ритуалам в субботнюю ночь, укрощая и подчиняя своей воле волков.

Суд удалился на совещание. Двери закрылись.

Жанна находилась в пятнадцати шагах от Докье. Она разглядывала человека, который с такой злобой пытался отправить ее на костер. Он же делал вид, будто не замечает ее, и беседовал со своим адвокатом.

Словно век прошел.

Судьи вернулись в зал, и зрители встали. Судьи заняли свои места, и зрители сели.

– Мы, судьи первой инстанции Дворца правосудия, постановляем в пределах данных нам прав…

Сердце Жанны перестало биться.

Докье вскинул голову, уверенный в своем триумфе.

– …Что госпожа Жанна, урожденная Пэрриш, в первом браке де Бовуа, ныне баронесса де л'Эстуаль, советница парижского муниципалитета, проживающая в собственном доме на улице Бюшри, обвиненная сьером Докье…

Жак взял ее за руку.

– …Полностью невиновна, свободна в действиях своих и избавлена от какого бы то ни было наказания…

Она зарыдала.

– …Что, напротив, сьер Паламед Докье признан виновным в тяжкой клевете, каковая могла привести к казни обвиняемой огнем, а также лишению всех прав. Вследствие сего преступления имущество его будет конфисковано, а сам он препровожден в тюрьму Шатле, где проведет в заключении три года без права на помилование…

– Измена! – закричал Докье.

Лучники уже шли вдоль стен по направлению к нему.

– Он приговаривается к выплате ответчице из конфискованного имущества пятнадцати тысяч ливров, а судейскому казначейству – пяти тысяч ливров за оскорбление служителей правосудия, прочее же отойдет королевской казне…

Докье лишился чувств.

Зал гудел от возбуждения. Председатель продолжал бесстрастно читать приговор:

– Будучи повинен в содомии, что доказано свидетелями защиты, он подвергнется наказанию в сорок ударов кнутом…

Адвокат Докье растерянно уставился на председателя.

– Слуги Батист и Мари, виновные в клятвопреступлении и лжесвидетельстве, будут также заключены в тюрьму на два года, а двести экю, полученные ими от сьера Докье, будут конфискованы в пользу городского совета Ла-Шатра… Именем Бога и короля…

Лучники схватили слуг, вопивших:

– Пощадите! Пощадите!

Фавье, Фландрен, Гонтар, Итье и секретарь городского совета Ла-Шатра обступили Жанну. Она сотрясалась от рыданий. Фавье взял ее за руку.

– Спасибо, – пробормотала она.

– Ну, – сказал Фавье, – я времени даром не терял.

– Этот мерзавец не знал, как много добра вы сделали, мадам, – произнес Гонтар. – Именно это вас и спасло.

– Это еще и ошибка моего собрата, – добавил Фавье. – Он думал, что запугает суд, сославшись на принадлежность покойного к партии дофина. Он не учел, что судебное ведомство проникнуто духом независимости.

Жак повел Жанну к выходу. Толпа расступалась перед ними. Какая-то женщина протянула ей розу.

Жанна чувствовала, что ноги у нее подкашиваются.

Это было ужасное испытание. Если она и совершила преступление, отдав брата на растерзание волкам, то полностью его искупила. Теперь она улыбалась редко. Плохо спала, кричала во сне.

– Я уже сталкивалась с человеческой низостью, но так и не смогла закалиться, прости меня, – говорила она Жаку.

Наступила осень.

– Увезите ее куда-нибудь, – посоветовала Жаку госпожа Контривель, когда оказалась с ним наедине.

– Куда?

– Не знаю. В Италию.

– У нас маленький ребенок, и я не знаю, как он вынесет такое долгое путешествие по холоду. К тому же мы не можем бросить мануфактуру и фермы.

Через несколько дней Жанна сказала мужу:

– Я вижу, какой я стала, и мучаюсь оттого, что подвергаю такому испытанию тебя. Уедем вдвоем на несколько дней, только ты и я. Отправимся в Ла-Дульсад. Я должна изгнать демонов из этого места, иначе демоны его у меня отнимут. Мне нужно изгнать демонов и из себя самой, и сделать это я могу только с тобой вместе.

Ему не оставалось ничего другого, как согласиться на ее просьбу, однако он спрашивал себя, каким образом намерена она изгонять демонов.

Осень давно вступила в свои права. Три или четыре недели отделяли их от сильных холодов. Перед отъездом Итье заверил Жака, что они без труда найдут других слуг, которые заменят предателей, ныне прозябающих в тюрьме.

Они выехали верхом, поскольку в сундуках Ла-Дульсада было запасено достаточно одежды.

Добравшись до места, они на мгновение остановились, чтобы окинуть взором усадьбу, которую у них хотели похитить.

– Я тебе уже говорил, – произнес Жак. – Я всегда вынужден завоевывать то, что мне дарят люди или судьба. В борьбе с силами зла.

На следующий день Жанна сказала, что уедет одна на весь день и вернется к вечеру. Он не стал задавать вопросов.

Она пустила лошадь в галоп, направляясь к болоту, которое видела в свой первый приезд недалеко от Гран-Бюссара. Чертово болото, как назвал его Гонтар. На протяжении почти всего пути в лицо ей хлестал дождь.

Но дождь этот, казалось, был не просто прихотью Неба. Жанна ощущала его как жгучие слезы о мире, и конца не было этим слезам. Кто же рыдал так? Когда она подъехала к болоту, точнее, небольшому озеру, небо прояснилось. Листья золотистых буков, словно гербы неведомого королевства, пылали на фоне умирающей осенней лазури. Болото сверкало. Жанна подъехала к самому его краю. Одним прыжком в лесу скрылся олень. Она спешилась и сделала шаг к кромке воды.

Потом села, примяв траву. Взгляд ее блуждал по зеркальной глади – быть может, она искала ребенка, утонувшего здесь, если верить легенде.

Должно быть, он теперь улыбается. Ибо те, кто умер безвинным, в конце концов начинают улыбаться.

Мир медленно освобождался от воющих призраков, которых ветер злобы и беды рвал на части вокруг нее. Она даже не вспоминала их имен – так, какие-то звуки, слоги, затерянные в пучине прожитых лет.

В сердце Жанны наконец воцарилась тишина. Она наслаждалась ею, пока не погрузилась в нее целиком.

Надвинувшийся туман начал медленно сползать к воде и накрыл болото. Потом берега. Жанна словно запахнулась в эту молочную пелену, которую подсвечивали последние лучи солнца, делая ее сходной с какой-то ангельской материей. Жанна уже ничего не видела вокруг. Она подняла глаза и едва различила самые высокие ветви на деревьях. Наконец и эта последняя связь с реальностью исчезла. Лесные шумы стихли в обволакивающем мареве.

Это, наверное, и есть смерть, подумала она. Наверное, я умираю.

Жанна прислушалась, стараясь уловить другие голоса, не те, что несли горе и боль. Она различила какой-то неясный, непонятный, тонкий звук. Это было дыхание бестелесной субстанции, окружавшей ее. Быть может, голоса духов, собравшихся на болоте. Голоса исчезнувших душ. Они сливались с другими, еще не обретшими нового воплощения.

Возможно, они явились, чтобы поглядеться в зеркало болота.

Главное, Жанна ощущала, что она уже не одна. Ее овевало влажное дыхание великого множества душ. Они не произносили ничего внятного – ни утешения, ни упрека, ни сожаления, ни хвалы. Но они были рядом. Она чувствовала их незримое присутствие.

Жанна подумала о своих родителях. Наверное, они тоже были здесь.

В этой белизне, одновременно пустой и наполненной духами, ей стало наконец понятно, что и сама она – всего лишь дух среди прочих. Бессилие органов чувств позволяло видеть яснее. Страхи и унижения, горести и сожаления, истерзавшие ее, были всего лишь пылью. Даже имени у нее больше не было, и, однако, она чувствовала себя более реальной, чем когда-либо. Постепенно она очищалась. Становилась туманом.