— Этот подарок, — улыбнулся я, — а ежели потребуются ещё, пишите мне, договоримся, мы их в столице продавать намерены после получения привелегии.

Расстались мы лучшими друзьями, Демидов долго тряс руку мне как Резанову и стоял, провожая нас взглядом, покуда мы не свернули за угол.

Спустя два дня я на закате приказал остановиться в приуральской степи, мне хотелось проверить прохождение радиоволн именно здесь, за каменной преградой Уральского хребта, отделяющего Европу от Азии. Как ни странно, первой отозвалась Кончита. Я назвал пройденные пункты, зная, что девушка по моей подсказке отмечает их флажками на карте, как это делали мы в моем времени, следя за экспедициями. На душе посветлело. Затем отрапортовали «Юнона», которая уже неделю как стояла у пристани на Неве у моего, то есть Резанова особняка в Санкт-Петербурге, а следом Новоархангельск и форт Росс: у всех порядок.

В нижнем Новгороде я разыскал Ивана Петровича Кулибина под предлогом заказать бинокулярные трубы, а коли получится, то и полноценные бинокли для флота Русско-американской компании. Гениальный механик, как увидел нарисованную мною на скорую руку на оберточной бумаге оптическую схему пришел в неописуемое волнение, принялся тут же, в соседней комнате, где у него оказалось оборудовано нечто вроде домашней мастерской, прямо на дощечках городить рабочую модель и, как я не торопился, а пришлось по ходу подсказывать как да что. Зато мне удалось под благовидным предлогом узнать мнение на тот момент наверное единственного в мире знатока мостовых конструкций возможность проложить мост между Россией и Америкой, грандиозность замысла увлекла воображение Кулибина и он обещал проделать тщательные расчеты, что мне и надобно было.

Пошли пить привезенный мною свежайший чай, пуд которого я презентовал механику к его вящей радости, и тут я поинтересовался:

— Иван Петрович, а давайте-ка сделаем наш общий светоснимок, — и показал ему как образец тот, что видел Демидов. Кулибин живо заинтересовался и мы снялись прямо в горнице за самоваром. Пользуясь случаем я посетовал, что светописателю приходится вручную возиться с крышкой на светописце, чтобы сделать снимок, что плохо влияет на качество получаемых светокартин, вот бы придумать механический затвор: в виде диафрагмы или шторки, который отмерял бы время точными порциями. Кулибин ощупал аппарат, мы открыли заднюю стенку, показали устройство, механик-самоучка поразился простотой, предложил ряд усовершенствований, обещал такое приспособление изготовить. Мы переглянулись с Лангсдорфом и я спросил, может ли господин механик изготовить пяток улучшенных светописцев и получили заверения, что к октябрю сможем забрать.

А на десерт, так сказать, я выложил на стол рубик, показал как работает. Иван Петрович молча встал, глянул на головоломку с одного боку, зашел с другого, оглядел сверху, потом взял и проворно собрал, я аж сморгнул от изумления. А морщинистое лицо механика пробороздили лучики улыбки:

— Ну, твоя Светлость, благослави Тя Бог, потрафил старику! Теперя есть чем голову вечерами занять.

А пока я, памятуя о поразительной бескорыстности механика, попросил его помочь оформить привелегию на монокуляр и бинокль, получил горячее согласие, оставил полную оплату за первую партию в двадцать штук и светописцы, а сам со-товарищи со спокойной душой поспешил в Санкт-Петербург.

Ощущение, что дом принял, возникло сразу едва я вступил в прихожую: вихрем вылетел и повис на мне сынишка Резанова, пятилетний Петька, следом степенно вышла девочка помоложе, которая держала за руку совсем малышку с пальчиком во рту, смотревшую с любопытством и страхом — меньшая дочка Резанова, четырехлетняя Ольга. Меня сразу отпустила напряжение, которое росло весь последний участок пути, в то время как Резанов справа, в моём теле в нашем общем теле напротив, всё больше Успокаивался.

Потеплело на душе и у меня, когда облепили карапузы. Чтобы отделаться от этой напасти, пришлось выдать Каждому по кубику рубику. К слову сказать, через полчаса неведомым образом все 3 игрушки приняли вид груды запчастей, кучки маленьких сломанных деревянных кубиков. Теперь-то я понял, что я не был одинок, когда в детстве расчленял игрушки, которые взрослые не додумались как разобрать.

Следом за детворой с теплой материнской улыбкой появилась их гувернантка.

Фернандо, который балагуря следовал за мною, завис словно в моё время тугодумный компьютер. Несмело, что последнее время ему не свойственно, дёрнул меня за рукав и шепнул:

— Сеньор Резанов, Представьте меня сеньорите.

— Ах да, Акулина, прошу любить и жаловать: это мой секретарь, Фернандо. Фернандо, это гувернантка моих детей и экономка дома, властительница дома этого, — Я обвел рукой обширные владения, — Акулина Игнатьевна.

Дом сиял чистотой и порядком, но и теплом, мягкостью от него веяло — чувствовалась женская рука.

Фернандо по неистребимой испанской привычке, изящным жестом скинул берет, Однако косясь чтобы перо в очередной раз не сломалась, взмахнул и поклонился как истинный Идальго:

— Рад знакомству, сеньорита А-ку-ли-на Иг-на-то-вна, — старательно выговорил незнакомое имя.

— Николай Петрович, что это он лопочет? Какая такая сеньорита? — улыбаясь спросила домоправительница.

— Это в их краях означает девушка, — пояснил я гувернантке, та зарделась, а я повернулся к парню:

— Амиго, Фернандо, друг мой, Акулина не сеньорита, а сеньора. А вон её девочка четырех с половиной годков Наташа. — лицо парня поблекло. Но следующие мои слова опять включили в нём электричество, словно сработал выключатель: — К несчастью, её достойный супруг погиб в схватке с немирными горцами на Кавказе, мы с покойной моей супругой уговорили её воспитывать наших сынишку с дочуркой, Вот теперь она живёт здесь, управляет домом в моё отсутствие.

Парень глядел на молодую женщину во все глаза.

Сидор, который оказался наконец дома, принялся расселять прибывших с хозяином, а я с размякшим камергером внутри принялся за громадье ожидающих дел.

Всю инициативу я отдал покуда Резанову, поскольку в городе плохо ориентировался, этот Санкт-Петербург совсем не тот, что в моё время.

К моей радости Резанова ждал пакет с привелегиями на светописец из Австрии, Германии и Англии. Лангсдорф незамедлительно упылил с неразлучной треногой светописца и в сопровождении двух пыхтящих слуг с неподъёмными чемоданами, под завязку набитыми светоснимками в Академию наук, да по другой своей научной братии.

И, пока Резанов перебирал бумаги, обдумывал порядок визитов по своим неотложным заботам, я стаскал наше общее тело на пристань, узнал у Еремы и Анисима про особенности поведения паровой машины и кристадина в условиях северного морского перехода. Хвостов с офицерами занимали крыло дома, поэтому ещё в первый день доложил, что ценности, как значилось в распечатанном при прибытии пакете, складированы в укрепленном подвале, а команда распущена на побывку. Посетовал Николай Александрович лишь на то обстоятельство, что днище «Юноны» обросло ракушками, а такелаж требует серьёзнейшей ревизии, я с согласия со-владельца организма камергера твёрдо обещал в зиму поставить судно в док на верфи.

На другой день Резанов отдал распоряжения по усадьбе и мы с ним в едином теле убыли по делам. Макар, пользуясь отлучкой начальства, ущипнул Акулину за бок, ожидая обычной для их сестры реакции. Но молодая женщина степенно обернулась, как это умеют делать только русские женщины и некоторые английские королевы, обморозила проказника взглядом и по-кошачьи проворно схватила его за ухо. Тот взвыл, из глаз брызнули слёзы, а экономка нащупала позади себя на столе толстенную книгу и ребром ткнула его в лоб. Как будто легонько. Так бывалый плотник бьет молотком по гвоздю: на сторонний взгляд небрежно, но забивает с единственного удара по самую шляпку. А на лбу макара немедленно взбух кровавый рубец. Ещё с секунду молодая женщина рассматривала его словно поймала гадкое насекомое и решала как с оным поступить, наконец брезгливо оттолкнула: