Из захваченных огромных трофеев мы помогли всем, в буквальном смысле каждому кочевью, каждой семье севернее хребтов Танну-Ола. А вот, что делать с теми, кто бежал из кочевий южнее хребтов, я совершенно не знал. В «лучших» традициях цинских войн Чжан Цзинбао приказывал уничтожать всех и всё на пути своей армии, были уничтожены все кочевья к югу от хребтов, два самых старых хурээ и даже ставка амбын-нойона, который, даже будучи цинским чиновником, решил не испытывать судьбу и исчез. Причем исчез бесследно. И в серой зоне фактически была настоящая пустыня, все население было уничтожено или разбежалось.

Мерген докладывал, что почти никто не хочет туда возвращаться, все бояться мести властелина Поднебесной. И только когда он стал говорить, что появится пограничный военный лагерь в Самагалтае, несколько десятков в семей решили рискнуть и вернуться.

В один из дней мы с Ерофеем после трудов праведных чаевничали, ожидая возращения из Турана Лонгина. Он поехал туда по контрразведывательным делам, мы заканчивали демобилизацию своей армии, в Туве оставалось пока три гвардейских сотни и один дивизион и Лонгин поехал проверять военный лагерь в Туране, где расквартировались две сотни и артиллерия.

Мы удобно расположились на берегу Енисея в восстанавливающемся Усть-Элегесте. Кондрат выздоровел физически и морально, и со дня на день мы ожидали начала работы угольной шахты, десяток шахтеров уже вернулся в свой поселок. Дело шло не так быстро как хотелось, хорошее подготовленное дерево приходилось возить из долины.

В этот раз Лонгин против своего обыкновения не спешил начать рассказ о своей поездке, он необыкновенно долго приводил себя в порядок после дороги, задал кучу непонятных вопросов Прохору и Митрофану, и только после этого подошел к нам.

— Господа-товарищи как я хочу чаю, в Туране почему-то не сложилось с чаепитием и я всю дорогу мечтал о чашке хорошо заваренного чая, — перл про чай был конечно перебором и полковничье терпение начало резко заканчиваться, но Лонгин уловил этот момент.

— И так, господа, у меня два известия. Думаю, они хорошие, — первая новость я был уверен будет о визите окружного начальника. Я его несколько раз приглашал к нам, но он под различными предлогами уклонялся от визитов.

— Да, ваша светлость, вы совершенно правы, к первому сентября к нам обещались прибыть господин окружной начальник, — Лонгин хитро посмотрел на нас и не выдержав, с нескрываемым торжеством закончил. — И по агентурным данным моя идея очень благосклонно принята и в Минусинске и выше, самим господином губернатором.

Лонгину пришла в голову сумасшедшая идея отправлять пленных китайцев в Россию. Я пару дней подумал и согласился предложить это окружному начальнику, но отправлять только тех, кто примет православие и российские власти должны дать гарантии, что эти люди не будут закрепощены. Мы быстренько послали в Минусинск секретное письмо с этим предложением. Летом наша почта до Минусинска доходила иногда дня за три-четыре, сутки до Порожного, а затем спуск по Енисею. Мужики со сторожевых постов иногда до Минусинска добирались за двое суток.

Никанор Поликарпович еще по осени прислал весточку, что появилось много недовольных нашей деятельностью, слишком много людей стало уходить к нам, а когда началось строительство завода в Кузнецке, жалобы в канцелярию губернатора полились рекой. Отбоя от желающих работать у нас просто не было.

Наша войнушка в России вызвала панику, губернатор рвал и метал, но спешить докладывать в Петербург не стал. После разгрома цинской армии я сразу же послал известие об этом в Минусинск. А вскорости Лонгин получил донесение, что в Улясутае паника и что среди монгольских князей началось нужное нам брожение.

Губернатор успокоился и стал ожидать дальнейшего разворота событий. И вот тут-то Лонгину пришла в голову идея с китайцами. Одновременно с письмом окружному начальнику было послано еще более секретное письмо купцу Томилину. Оно было написано смпати́ческими черни́лами да еще и зашифровано. Никанор Поликарпович просьбу нашу выполнил, провел в нужном русле работу с властями и начал готовить общественное мнение. Поэтому окружной начальник собрался ехать к нам с чисто деловой целью.

— Это просто замечательное известие, — Ерофей мгновенно сменил гнев на милость. — Но я думаю, что это не всё. Наверняка за пазухой ты привез еще что-то, — догадаться об этом было не сложно, Лонгин всем своим видом показывал, что у него есть и другие известия.

— Да, Ерофей Кузьмич, вы совершенно правы, — Лонгин приосанился и начал рассказывать.

— Мои люди среди пленных китайцев доложили, что к пленным просочилась информация о наших планах по отправке их в Россию и они почти поголовно согласны на это, лишь бы не возвращаться в Китай. Естественно поголовное согласие перейти в нашу веру. И что самое интересное, наши китайцы попросили меня походатайствовать за них, в их среде появились опасения, что их мы тоже можем отправить в Россию, — Лонгин говорил на одном дыхании и сделал паузу, чтобы перевести дух. — Они пришли пять человек и в ноги упали, плачут, просят их оставить, говорят, мы все как один примем святое крещение.

Как поступить с пленными китайцами я уже почти решил и известия Лонгина последний штрих к моему плану. Небольшая часть поедет в Россию, они там будут свободными людьми и с них я начну формировать тот рынок труда, без которого невозможна настоящая промышленная революция.

Часть мы заберем к себе, не больше тысячи, рисковать пока не будем. Несколько тысяч поселяться во владениях Ольчея и на новых территориях. А основная часть в серой зоне. Главное условие — принятие нашей веры. За подозрение в измене — высылка в Китай, за измену — расстрел.

Сейчас все они трудились на наше благо, отрабатывали свои прегрешения перед нами, сначала навели порядок после своего вторжения, а потом начали строить, в основном дороги и укрепления, в больших количествах валит лес.

Но главной проблемой была предстоящая зима, чем прокормить такую прорву народа и одеть. Среди захваченных трофеев было огромное количество риса, большие стада баранов и большое количество лошадей и верблюдов. Всего этого богатства нам должно было хватить чтобы, не шикуя, перезимовать, единственное что меня беспокоило, а хватит ли пастбищ и сможет ли эта огромная масса животных прокормиться на подножном корме. Ольчей с Мергеном заверили меня, что раньше, до джунгарско-цинских нашествий в Туве было намного больше населения и соответственно всякого скота.

И естественно я думал о самом главном нашем пищевом ресурсе, как только подойдет сезон мы начнем заготовки кадровых орехов и они нас конечно выручат. Но точную картину наших перспектив должен дать Степан, который ведет перепись всех запасов еды и одежды.

Теперь я понимал, почему столько лет нас не трогал наш могущественный южный сосед, подготовить такой военный поход в наши края дело нешуточное и как ясный день было понятно, что у нас несколько лет чтобы подготовиться у отражению очередного карательного похода, а то что он последует, я не сомневался.

Осень 1805-го года. Светлейшему князю Григорию Ивановичу Крылову не здоровиться, разболелась старая рана полученная в Кашгарском походе и Мария Леонтьевна приказала с утра не беспокоить князя. Но, как снег на голову, в кабинет, куда князь ушел после завтрака, ворвался старший сын Иван Григорьевич. Он командовал Военно-Воздушными Силами княжества и денно и нощно пропадал в дирижабельном парке. В руках у него была радиограмма.

— Батюшка, Лонгин Андреевич сообщает, император Наполеон покинул Булонский лагерь.

Светлейший князь подошел к весящей на стене большой карте Российской империи и долго рассматривал её западные границы.

— Ваш воздушный флот к походу готов? — через дня светлейший запланировал провести последнюю инспекцию подготовленной армии для похода, вернее полетопохода в Европу.

— Да, батюшка, готов, — старший сын светлейшего лично все проверил.