— Да… Он очень сильно горевал. Сначала не верил. Потом — злился. Гнев заставил его выжечь себя…

— Это случается со всеми Светочами, которые теряют свою пару. Свою любимую женщину. Жену. — Глухо произнес мужчина. — И только единицам удается, как Аркадиану, это пережить.

— Со всеми? Но… Это неправильно! Это как-то странно.

— Это… сложно объяснить. Но каждому из нас дается только одна любовь. Мы — однолюбы по своей природе, Лайона. Каждый из нас может принять и взять в жены только одну, предназначенную именно ему женщину — если найдет ее. Если встретит. Я — встретил…

— Тогда не сомневайся в нашей любви, слышишь? Если ты веришь, что я — та, которая тебе предназначена, то почему допускаешь мысль, что я могу разлюбить и оттолкнуть тебя?!

Он судорожно вздохнул и спросил с надеждой:

— А ты не можешь?

— Не могу. — Твердо, уверенно ответила девушка. — И никогда не смогу.

Плечи мужчины немного расслабились. В темных глазах появились синеватые отблески.

— Тогда поцелуй меня, Лайона, — попросил он. — Дай мне почувствовать свою любовь…

Лайона потянулась, прижалась губами к его губам. Потом — к подбородку. Проложила дорожку из легких прикосновений по шее, ключицам, груди. Потрогала языком и чуть прикусила губами темные чувствительные соски.

Валлиан лежал, не шевелясь, и только его все более глубокое рваное дыхание выдавало нарастающее в нем желание. Но Лайона и не думала останавливаться. Она вернулась к середине груди и двинулась ниже: по узкой борозде между кубиками пресса. По аккуратной впадинке пупка. По дорожке темных волос, начинающихся от пупка и спускающихся вниз — к средоточию мужественности.

Она не спешила трогать уже отяжелевшее и восставшее орудие мужской страсти. Она играла, дразнила, целуя нежную кожу живота по обе стороны от подрагивающей, напряженной плоти. Спускалась все ниже, пока ее голова не оказалась между его бедер. И тогда она… лизнула напряженные, подтянувшиеся округлые мешочки. Втянула в рот один мешочек, затем другой. Пощекотала их кончиком языка.

Валлиан уже не мог лежать неподвижно: мышцы его живота то напрягались, то расслаблялись, бедра начали невольно приподниматься и опускаться, создавая вместе с прессом волнообразное движение.

Лайона не торопилась: продолжала сладко терзать своего мужчину, целуя внутреннюю поверхность бедер, облизывая и поглаживая округлые мешочки. Потом потихоньку двинулась вверх — провела теплым бархатным язычком по восставшему, пульсирующему, жаждущему прикосновений стволу. Обняла губами головку, слизнула с нее капельку влаги…

Валлиан, уже не в силах сдерживаться, застонал. Ее пальчики обхватили подрагивающую плоть, начали двигаться вверх и вниз, а одновременно двигались и ее губы…

Мужчина никогда еще не испытывал таких мощных, острых ощущений. Никогда еще его возбуждение не достигало таких высот. Он уже забыл обо всех своих тягостных мыслях, сомнениях и заботах. В голове было пусто и гулко, а все внимание невольно сконцентрировалось там, между ног, где двигалась темная головка жены, заставляя его то взмывать к облакам, то падать в темную бездну, стонать, комкать в кулаках простынь, выгибаться и толкаться в темную влажную глубину женского рта…

Быстрее. Пожалуйста, быстрее! Чуть больше. Чуть глубже. Еще, еще и еще!

Экстаз приближался, как цунами: величественно, неторопливо и необратимо. Он уже видел эту гигантскую волну, которая накроет его, закружит, унесет. Еще несколько прикосновений… еще несколько судорожных движений бедрами — и волна пришла. Подхватила. Вознесла на свой гребень и вытолкнула куда-то за пределы атмосферы, где он и начал взрываться, рассыпаться волнами света, ощущая себя вселенной и огнем, солнечным ветром и вакуумом. Свободой и предопределенностью…

Он был настолько переполнен новыми ощущениями, настолько глубоко и полно освободился, что прямо из космоса рухнул, провалился в сон. Впервые за то время, что они были женаты, Лайона увидела, как ее любимый мужчина уснул сразу после оргазма. Она была довольна, как кошка, наевшаяся сметаны: наконец-то ей удалось довести мужа до настоящего, полного, абсолютного освобождения. Такого, после которого нет сил не то что пошевелиться, а хотя бы сохранять ориентацию в пространстве и времени. Глубокий, мирный, целительный и дарящий силы сон. Она тихонько, чтобы не разбудить Валлиана, скатилась вбок, поднялась выше, пристроила голову на подушку и, закинув на мощную грудь мужчины руку, тоже уснула.

Валлиан проснулся поутру с чувством, что произошло что-то невероятное. Что-то такое, что способно сдвинуть все его миропонимание. Он несколько секунд лежал, прислушиваясь к ощущениям, к легкому напряжению внизу живота (а как же — утро!) Потом вдруг вспомнил… прикосновения языка… губ… тихие влажные звуки… То, как он взорвался — прямо там, в темной глубине ее рта. Как его унесла огромная стена цунами. Теперь он знал, что его женщина принимает его. Принимает всего — всю его сущность, и телесную, и духовную. Все, чем он является. Все, чем он может являться.

Тело вспыхнуло, содрогнулось от прилива желания. От острой необходимости войти в женщину, лежащую рядом, заполнить ее собой — всю, до последней клеточки. Отдать ей весь жар, всю силу стремления, всю мощь рвущихся мускулов…

Она лежала рядом, свернувшись калачиком. Он потянулся, проник пальцами между влажными складками, убедился, что она может принять его. Жена сонно вздохнула, чуть прогнула спину, раскрылась навстречу его пальцам. «Нет-нет, котенок, не отстраняйся», — прошептал ей в ухо. Прижал к своим бедрам округлые женские ягодицы, толкнулся, вошел как можно глубже и замер, запрокинув голову и оскалив зубы: новая волна возбуждения грозила взрывом. А было еще рано. Переждал, отдышался немного. Задвигался, удерживая Лайону на боку, прижимая к своим бедрам одной рукой и лаская нежные полушария грудей — другой. Впиваясь губами в уголок между шеей и плечом. Стремясь проникнуть… наполнить… слиться. Его отзывчивая девочка не заставила ждать долго: несколько минут, несколько прикосновений, несколько движений — и вот она уже улетает от него, мчится куда-то на крыльях взорвавшейся страсти, но он не даст ей улететь одной! Рывок, другой, третий — и вот он уже летит следом, чтобы снова оказаться рядом с ней там, в мерцающей звездами тьме, которую он вновь заполнит своим собственным светом…

После ночи и утра, наполненных бурными ласками, двигаться не хотелось. Порадовались, что до девяти еще далеко и решили поваляться и побездельничать. Это было ново и очень приятно — просто лежать, обниматься, дарить друг другу легкие ласки, не столько провоцирующие, сколько игривые. Тереться носами. Изображать всякие странные звуки и глупо хихикать над ними. Рассматривать тела друг друга, считать родинки и пытаться определить, на что они похожи… Пытаться прочитать судьбу по линиям на ладонях, хотя оба ничего толком в этом не понимали. От этого было еще смешнее. «Я вижу четырехлучевую звезду на холме Марса, — шутливо вещала низким гнусавым голосом Лайона. — Это означает, что Вы — великий воитель, способный победить сонмы тьмы, зажечь в сердцах миллиардов людей свет надежды на лучшее будущее для многих поколений!»

Отсмеявшись, взглянули на таймер и поняли, что пора собираться. «Эх! Кофе уже не успеем найти и сварить!» — с досадой вздохнула девушка. «Ничего, у Саймона наверняка найдется», — утешил ее муж.

К Саймону, как и было велено, явились точно к девяти утра. Тот был свеж, бодр и щеголял совершенно не растрепавшейся за ночь прической, которую соорудила ему накануне Лайона. Она, увидев косу, тайком вздохнула: не отказалась бы заняться расчесыванием и заплетанием этой белой гривы еще раз, прямо с утра. С другой стороны — может, и хорошо, что не получилось: муж только расслабился, только успокоился, не хотелось вновь заставлять его хмуриться.

Саймон взглянул на парочку с каким-то веселым восхищением, с каким-то намеком, но… ничего не сказал, только провел в гостиную, усадил на диван перед накрытым столом: