— Почему ты исчез и позволил мне думать, будто тебя нет в живых?

— Ну что я могу тебе ответить, моя девочка? Мне подвернулся шанс, и я им воспользовался. Мы ведь дошли до такой стадии нашей бурной жизни, когда продолжать ее не было смысла.

— А ты не думал о том, что мне… что я совсем пропаду?

Порлок рассмеялся.

— Напротив, дорогая. Я был уверен, что моя Линнет найдет себе новое гнездышко. И ты в самом деле его нашла — причем куда более надежное и комфортабельное. Совсем как в той песенке — «В золоченой клетке птичка…»

Линнет Оукли ударила его по руке — это действительно походило на птичий клевок. Он снова засмеялся.

— Не валяй дурака! Я знаю, что тебе нелегко сейчас, но мы не можем обсуждать это целый день. Когда мы расстались, ты была на семь лет моложе и лет на десять красивее. Тебе хватило ума счесть меня мертвым и не составило труда найти гнездышко, о котором я говорил. Но если ты сейчас натворишь глупостей и подорвешь свое весьма удобное положение, я даже представить не могу, что с тобой произойдет. Не смотри на меня с таким ужасом — тебе вовсе незачем что-то менять в твоей жизни. Полагаю, ты сказала Мартину, что ты вдова?

Миссис Оукли заплакала.

— Я так и думала. Я действительно считала тебя мертвым.

В глазах Порлока снова заплясали искорки.

— Боюсь, наши законы жестоки: суд может потребовать свидетельство о смерти. Естественно, ты надеялась, что я умер, так как это позволяло тебе выйти замуж за Мартина. Люди склонны верить тому, чему хотят верить, но мне кажется, суд не отнесется к этому с сочувствием. Сколько времени ты надеялась на мою смерть, прежде чем выйти за Мартина — шесть месяцев?.. Неужели целых девять? Едва ли я мог ожидать, что меня будут оплакивать дольше. Но закон настолько консервативен, что до сих пор не одобряет двоемужие.

Миссис Оукли опять заплакала, и Порлок стал опасаться, что перегнул палку. Плач был отнюдь не громкий — для этого она была слишком испугана, — но любой плач, если его услышат, необходимо как-то объяснить. Он сменил поддразнивающий тон на искренний и дружелюбный.

— Тебе незачем опасаться меня, Линнет. Я не больше твоего хочу раскрывать карты — это не соответствует моим деловым планам. Конечно, закон нарушил не я, а ты. Но я не хочу расстраивать свои планы, поэтому у меня нет причин расстраивать твой брак. У тебя есть сын, не так ли?

В ее глазах мелькнул новый страх.

— Да, Марти…

— Не бойся — никто не собирается ему повредить. Теперь слушай меня внимательно. Ты можешь держать язык за зубами?

— Могу.

— Я бы в этом усомнился, если бы речь шла о чем-то другом. Но так как на карту поставлено все, что у тебя есть, ты, по крайней мере, постараешься. Не вздумай проболтаться Мартину, рыдая у него на плече, потому что, если ты это сделаешь, он выставит тебя на улицу, а я подам на тебя в суд за двоемужие. Поняла?

— Да, Глен…

— И не называй меня Глен, иначе ты когда-нибудь брякнешь это на людях. Запомни: мое имя Грегори Порлок, а друзья зовут меня Грег. Так что думай и говори обо мне, как о Греге, пока это не станет для тебя естественным. И, ради бога, не смотри на меня так, словно я собираюсь тебя убить!

Миссис Оукли действительно напоминала существо, которое видит занесенный над ним нож и понимает, что помощи ждать неоткуда — мышцы напряглись, в глазах застыл ужас. При каждом движении Порлока она вздрагивала. Он успокаивающе похлопал ее по плечу.

— Ты никогда не блистала умом, девочка моя, но если ты возьмешь себя в руки и выслушаешь меня, то тебе станет легче. Повторяю: я не хочу расстраивать твой брак с Мартином Оукли. Понятно?

Она кивнула.

— Вот и отлично. Лучше никому не знать, что мы когда-либо встречались. Если ты придержишь язык, то я и подавно. Но если ты проболтаешься Мартину или любой живой душе, сделка лопнет, и мне придется принять меры. Понятно?

Еще один молчаливый кивок.

— Сделка выгодна прежде всего для тебя. Ты сохраняешь Мартина и его деньги, свое положение и репутацию, наконец, своего ребенка и не попадаешь в тюрьму. Это немало — верно? Взамен я прошу только о двух услугах. Первая — держи язык за зубами. Любопытно, удастся ли это тебе. Вторая… — Он сделал паузу, внимательно глядя на нее.

К этому моменту страх миссис Оукли немного отступил, как приступ боли, который, впрочем, мог начаться снова в любую минуту. Когда Порлок с улыбкой откинулся на спинку дивана, она ощутила приближение очередного приступа.

— Вторая услуга состоит в следующем. Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала. В этом нет ничего сложного, и когда ты сделаешь это, я больше не стану тебя беспокоить. Мы с Мартином — деловые партнеры, но у каждого из нас есть собственные интересы. Мне бы не мешало узнать кое-что из того, что известно Мартину. Когда он сегодня вернется домой, у него в «дипломате» будут кое-какие бумаги, на которые я бы очень хотел взглянуть.

— Нет! Я не могу… Не могу!

— Ну, заладила… Это же совсем просто. Когда Мартин идет переодеваться к обеду, где он обычно оставляет свой «дипломат»?

— В кабинете. Но я не могу… к тому же он заперт…

— Кабинет находится как раз под этой комнатой?

— Я не могу!..

— Дорогая Линнет, я не хочу выходить из себя, но если ты будешь бессмысленно повторять одно и то же, мне придется это сделать, а тебе это никогда не нравилось, не так ли?

Миссис Оукли задрожала всем телом. Сцены из прошлого предстали перед ней во всей своей чудовищной неприглядности. Только тот, кто видел Глена, вышедшего из себя, мог понять, насколько это ужасно.

Он снова засмеялся.

— Отлично. Ты сделаешь то, что тебе сказали, и у тебя не будет никаких неприятностей. Пока Мартин будет переодеваться, ты пойдешь в кабинет, возьмешь «дипломат», положишь его на подоконник и оставишь окно незапертым. Вот все, о чем я тебя прошу. Это займет всего полминуты и не потребует никакого риска. «Дипломат» снова окажется на столе в кабинете, прежде чем вы закончите обед, и Мартин никогда не узнает, что его выносили из дому. Будет неплохо, если ты после десяти вечера заглянешь в кабинет и запрешь окно.

— Я не могу это сделать! — испуганно сказала миссис Оукли.

— Но ведь это совсем легко.

— Хотя я плохо разбираюсь в финансах, но я не так глупа, как ты думаешь. Если я позволю тебе взглянуть на эти бумаги, ты получишь деньги, а Мартин их потеряет.

— Совершенно верно — и притом порядочную сумму. Но постарайся ненадолго поумнеть. Сколько, по-твоему, заплатил бы Мартин, чтобы спасти твою репутацию и избавить тебя от скамьи подсудимых, не говоря уже о спасении сына, которого, публично признают незаконнорожденным? Думаю, он бы не поскупился. Ведь Мартин любит тебя, верно?

— Да.

— А мальчика?

— О, Глен!..

— Если ты еще раз назовешь меня Гленом, я действительно тебя убью! Ну-ка быстро скажи: «О, Грег!»

Она повторила это испуганным шепотом.

— Так-то лучше! Ну, это и будет та сумма, которую заплатит Мартин за душевное спокойствие жены, сына и свое собственное. Думаешь, он стал бы ворчать, если бы узнал об этом? Не стал бы — даже если бы сумма была вдвое большей. Право же, я, как бывалый авантюрист, удивлен собственной скромностью и великодушием.

Линнет Оукли понимала, что ей придется это сделать — она не могла отказаться, не могла потерять Мартина, а тем более отправиться в тюрьму. Мартин этого бы не допустил. Он заплатил бы за нее или за Марти сколько угодно. В такой ситуации деньги не главное.

— Если я соглашусь, ты обещаешь, что Мартин ничего не узнает? — спросила она.

Грегори Порлок весело рассмеялся.

— Мне казалось, дорогая, даже ты в состоянии понять, что откровенничать с Мартином не в моих интересах!