– Слышал алмьярское выражение «работа по-меналийски»? – мрачно ответила Тай. – Это когда делают только то, что входит в обязанности, и ни капельки сверх. Вот этим я и занималась. Приходила к нему в таком же платье, как и прочие девицы, специально сочиняла дешевку с кучей блесток. Никаких тебе больше флейт и ожерелий из крыжовника. Ложилась под него, получала очередной подарочек, а потом изо всех сил изображала, что это он меня обслужил, а вовсе не я его. То еще развлечение было… К концу срока он стал совершенно беспощаден, но я все еще питала какие-то иллюзии – что, мол, взять с демона? И только в последний раз словно глаза открылись – я поняла, что он самым натуральным образом убивает меня. Это я тебе даже показать не сумею – у меня сознание почти все время гасло, иначе бы я с ума сошла. Понятия не имею, как я тогда выстояла, разве что на одном своем знаменитом упрямстве. На прощание я ему сказала: «Считай, что тебе объявлена война». А у него вдруг плечи поникли, и он произнес так глухо: «Я эту войну уже проиграл по всем статьям. Будь свободна, горькая хризантема». Вышла я от него, изумленная по самые уши, и с тех пор вот… живу свободно. Вот и сказка вся.

– А мне почему-то кажется, что еще не вся, – задумчиво проронил Джарвис. – Эта история настолько нелогична, что похоже, в твоей картине мира недостает нескольких важных кусков.

– Ничуть не сомневаюсь, – согласилась Тай. – Но знаешь ли, я не тот человек, который готов жизнь положить на их поиски. Найдутся – славно, не найдутся – тоже не помру. Все страшное, что могло со мной случиться, уже случилось, – последние слова она произнесла с такой твердой убежденностью, что Джарвис даже вздрогнул. – Ладно, давай спать. Ложись ближе и грей, как обещал, а то народ в Замке уже волнуется, куда я запропала.

Принц покорно исполнил просьбу девушки, снова ощутив запах ее кожи. Горькая хризантема… Этот сукин сын Элори промахнулся совсем чуть-чуть.

– Тай, а ты знаешь, что пахнешь своим именем? – шепнул ей на ухо Джарвис. – Горьким миндалем…

В ответ раздалось сдавленное, но от того не менее гнусное хихиканье.

– Да вы поэт, мой рыцарь! – насилу выговорила Тай, отсмеявшись. – Знаешь, какое вещество дает этот запах? Синильная кислота! – и, видимо, всем телом ощутив недоумение Джарвиса, пояснила: – Сильнейший яд. Три раза вдохнул ее пары – и все, тушите свет!

Еще через несколько дней Джарвис и Тай без особых приключений добрались до Менаэ-Соланна, главных морских ворот Новой Меналии.

Та исповедальная ночь в подмокшем шатре сблизила их, но как-то странно – с людьми, живущими более рассудком, чем сердцем, такое бывает. Теперь они подолгу болтали на самые различные темы – от обычаев разных народов до тонкостей ремесла Тай и алмьярских философских трактатов. Но все это были темы отвлеченные, а личного они, словно сговорившись, касаться избегали.

Тела их, единожды слившись, разом потеряли друг для друга ауру запретности – когда за шиворот Тай провалилась древесная гусеница-шерстянка, она, ни секунды не раздумывая, попросила помощи у Джарвиса, – но к новой близости это не привело. Джарвис, правда, на первом же постоялом дворе сделал попытку повторить однажды пройденное, однако Тай без малейшего смущения отстранила его: «Извини, но у меня до сих пор между ног болит. Девственность – ее в семнадцать лет терять хорошо, а к двадцати восьми там все уже толще крокодильей шкуры. Да вдобавок верхом каждый день… Так что или пошли в Замок, или дождись, пока заживет.»

Идти в Замок Джарвису категорически не хотелось, пришлось ждать. Поэтому, чтобы не дразнить себя лишний раз, они с Тай пока что свели телесный контакт к соединению рук, лишь изредка позволяя приласкать другого легким поглаживанием. Впрочем, как любым людям рассудка, связь разумов позволяла им обходиться без связи тел, почти не страдая.

К Менаэ-Соланну они подъехали в час предвечерья, когда солнечный свет едва-едва начал наливаться вязким закатным золотом. Горы остались далеко позади. Древняя столица Новой Меналии стояла на плоской равнине, покрытой виноградниками и оливковыми рощами, так что маяк Двух Богов, по праву считавшийся одним из чудес света, был виден издалека. Вход в устье Скодера наполовину перегораживал большой мол, и на этом молу, плечом к плечу, высились две огромные фигуры из розоватого камня – мужчина держал факел левой рукой, женщина правой. Этот-то факел и освещал путь кораблям, ищущим дорогу в тумане…

– Менаэ и Налан, – выдохнула Тай, испытывая почтение не к ушедшим богам, но лишь к величественному творению человеческих рук. – Воистину лучше один раз увидеть, чем сколько хочешь раз услышать. Жалко, лица к морю обращены…

– Увидишь и лица, когда отплывем, – пообещал Джарвис. – Ты знаешь, что хоть маяк и строили в основном мои сородичи, но у обеих статуй лица простых смертных?

– Читала, – кивнула Тай. – Причем у Налана лицо Кедаона Триумфатора, тогдашнего великого князя. Я, когда маленькая была, спрашивала мать Лореммин – почему так? А та сказала, что боги всегда выглядят как жители той земли, которую взяли под свою руку, поэтому на Драконьих островах Менаэ и Налан были подобны долгоживущим, у нас же – прекраснейшим из смертных. Кстати, а по кому из двоих служители добираются до факела? – прибавила она уже своим обычным тоном. – Небось по Налану, чтобы не осквернять чистоту богини?

– Точно не знаю, но вроде бы можно по обоим, – замялся Джарвис. – В те времена мой народ думал о надежности как минимум не меньше, чем о святости. Может, потому и процветал…

Произнеся это, принц отвел взгляд. Оба почувствовали, что разговор соскальзывает в запретную плоскость, и продолжили путь молча.

Город, совсем не похожий на шумную столичную Дану, встретил их прохладой садов и теплыми золотыми отсветами на стенах домов из желтоватого песчаника. Копыта лошадей звонко цокали по булыжнику. Тай заикнулась о том, чтобы поискать гостиницу, но Джарвис решительно направил коня в сторону порта.

– Если не отплывем сегодня, найти ночлег всегда успеем, – объяснил он своей спутнице. – А если отплывем, то никакая гостиница не понадобится.

Ближе к морю становилось оживленнее, улицы шли слегка под уклон. Крыши и зелень деревьев застилали обзор, поэтому море распахнулось перед ними лишь за последним поворотом улочки, откуда уже начинались портовые сооружения. Тай издала сдавленный возглас. Еще несколько лошадиных шагов, еще немного – и вот она, гладь, что синее неба, вся в блестках солнечного золота, а лица овевает ветер, напоенный одновременно свежестью и разложением, извечным круговоротом жизни…

– Сейчас выедем на набережную, и почти сразу же… – начал Джарвис, но Тай перебила его:

– Помолчи и дай посмотреть. Это ты у моря вырос, а я… – не договорив то, что было и так понятно, она ударила Тучку каблуками и немного обогнала принца, стремясь оказаться один на один с чудом много чудеснее маяка Двух Богов.

Если бы не следы, оставленные годами, и не вислые седые усы, то правильностью рубленых черт лица Ихо Заглар мог бы поспорить с каменным Наланом. Такие лица, как правило, бывают у людей одновременно сильных и кристально честных. Неудивительно, что в качестве начальника таможни Менаэ-Соланнского порта Ихо вот уже восемнадцать лет действовал на нервы куче самого разного народу. Четыре года назад Джарвис совершенно случайно спас этого человека от шестерых типов с куда менее приятными лицами, которым, видимо, вышла боком его честность. Придя в себя, Заглар заявил, что отныне вечный должник меналийского рыцаря и готов сделать для него все, что не противоречит служебному долгу.

Джарвис знал, что люди такого склада помнят добро до самой смерти. Знал он и то, что Заглар – едва ли не самый осведомленный человек в порту.