Лишний раз рисковать, относя бутылку, Хью смертельно не хотелось. Но он ухитрился извлечь из этой вылазки пользу. Он не только засек по часам в кабинете затраченное время и запомнил все изгибы лабиринта до мельчайших подробностей, но и взяв с собой куль, в котором были свитки, и который наверняка был значительно тяжелее ребенка. Куль он привязал к груди полоской материи, оторванной от украденного чехла читающего устройства в кабинете. Он сделал две такие перевязи: одну для себя и одну для Барбары, приспособив их так, чтобы привязанного ребенка можно было передвинуть на спину и нести по-папуасски.

Он обнаружил, что нести ребенка таким образом было довольно трудно, но вполне возможно, и отметил про себя места, где нужно было быть особенно осторожным и продвигаться потихоньку, чтобы не придавить "драгоценную ношу" и в то же время, чтобы не зацепиться за что-нибудь перевязью.

Выяснилось, что все это возможно и он вернулся к себе, не став будить Киску – сегодня он дал ей необычно большую порцию Счастья. Он положил на место свитки, спрятал ножи и светильник, промыл колени и локти и смазал их, затем сел и написал длинное дополнение к предыдущему письму к Барбаре, в котором объяснил, как найти бутылку. В дополнение высказывались некоторые соображения, возникшие в ходе дискуссии о философских воззрениях Хемингуэя, и отмечалось, что, как ни странно, в одном из своих произведений писатель говорит, что "свобода – это прежде всего одиночество", а в другом утверждается прямо противоположное… и так далее.

На следующий вечер он опять дал Киске усиленную дозу Счастья, сказав, что в бутылке осталось совсем немного и что ее нужно допить, а завтра он принесет новую.

– О, но тогда я совсем поглупею, – пробормотала Киска. – И перестану нравиться вам.

– Пей, пей! За меня не волнуйся, как-нибудь переживем. Для чего еще и жить как не для удовольствия?

Через полчаса Киска уже не могла даже без посторонней помощи добраться до постели. Хью побыл с ней до тех пор, пока она не начала всхрапывать. Потом встал, бережно прикрыл ее одеялом, поцеловал на прощание и некоторое время постоял, с жалостью глядя на нее.

Через несколько минут он уже спускался в люк.

Там он снял балахон, сложил в него все, что ему удалось собрать – пищу, обувь, парик, две баночки с кремом, в который был замешан коричневый пигмент. Он не очень-то рассчитывал на грим и почти не верил в него, но в случае, если их застигнет рассвет до того, как они дойдут до гор, он собирался загримировать их всех, сделать из балахонов какое-то подобие штанов и накидки, которые, как ему было известно, были обычной одеждой свободных крестьян-Избранных – "бедного черного отребья" – как называл их Джо, и попытаться продержаться в таком виде до темноты.

Одну из перевязей он нацепил на себя, другую положил в тючок и пополз. Он торопился, так как время теперь решало все. Если даже Барбаре удалось напоить товарок, если им без труда удастся забраться в туннель, если передвижение по туннелям займет не более часа – что довольно сомнительно, при наличии близнецов – им не удастся выбраться за пределы имения раньше полуночи. Тогда у них будет всего пять часов темноты, за которые они должны добраться до гор. Интересно, смогут ли они идти со скоростью три мили в час? Вряд ли, поскольку обуви у Барбары не было, а на руках у них обоих будут близнецы, местность им незнакома, а кругом темно. Горы, как будто, начинались милях в пятнадцати от имения. Им придется очень и очень трудно, даже если все будет идти по плану.

Он заторопился к помещениям прислуги, не жалея локтей и коленей.

Бутылки на месте не было – он ощупал место, где прикрепил ее. Тогда он расположился поудобнее и сосредоточился на том, чтобы унять бешено бьющееся сердце, замедлил дыхание и расслабился. Он попытался ни о чем не думать.

Это помогло, он даже начал впадать в легкую дремоту, но мгновенно пришел в себя, услышав, как поднимается крышка люка.

Барбара действовала совершенно бесшумно. Она передала ему одного из их сыновей, которого он сразу же положил в туннеле, насколько хватило длины рук, затем второго – он положил его рядом с первым, затем протянула ему трогательный маленький узелок с пожитками.

Но поцеловал он ее только когда они оба были уже внизу – буквально через несколько секунд после – и когда крышка с легким стуком захлопнулась над ними.

Она, всхлипывая, прильнула к нему; он сурово прошептал ей на ухо, чтобы она не шумела и объяснил, что делать. Она тут же затихла: им предстояло заняться делом.

В таком тесном пространстве приготовиться к передвижению было мучительно трудно. Здесь негде было развернуться и одному, не говоря уже о двоих. Только безвыходность их положения позволила им сделать все, что нужно. Сначала он помог ей снять более короткое одеяние, которое носили прислуги, затем, она легла ногами в туннель и он привязал ей одного из близнецов. Затем он привязал второго на себя и все узлы были затянуты так, чтобы дети держались как можно крепче. Затем Хью сделал из ее одежды маленький узелок, а рукавами привязал его к своей левой лодыжке так, что при движении тот волочился за ним. Сначала он собирался привязать его к себе на пояс, но рукава оказались слишком короткими.

Когда все это было закончено (ему показалось, что прошли долгие часы), Барбара отползла еще дальше назад и он с неимоверными трудностями развернувшись в узкой шахте люка, ухитрился оказаться в нужном положении в туннеле, не ушибив при этом маленького Хьюги. Или, может быть, это был Карл Джозеф? Он забыл спросить. Во всяком случае, как бы то ни было, почувствовав маленькое теплое тельце ребенка, прижатое к его собственному телу, легкое сонное дыхание мальчика, Хью ощутил прилив свежих сил и отваги. Видит бог, они справятся! Если кто встанет у них на пути, то погибнет.

Он двинулся вперед, держа светильник в зубах и по возможности передвигаясь как можно быстрее. Он не останавливался, чтобы подождать Барбару и специально заранее предупредил ее, что не остановится, если она не позовет его.

Она так ни разу не окликнула его. Однажды узелок соскользнул у него с ноги. Они остановились и Барбара снова привязала его. Это и было их единственной передышкой. Скорость перемещения была довольно неплохой, но ему снова показалось, что прошла целая вечность, пока они не достигли узелка с его припасами, который он оставил возле своего люка.

Они отвязали детишек и перевели дух.

Он помог Барбаре приспособить перевязь так, чтобы ребенка теперь можно было привязать на спину, по-папуасски и объединил их припасы в один общий узел. Единственное, что он оставил при себе – это нож, балахон и светильник. Он показал ей, как нужно держать светящийся шарик между зубами, затем слегка раздвинул ей губы так, то наружу выбивался только тоненький лучик света. Потом она попробовала сделать это самостоятельно.

– Ты похожа на привидение, – прошептал он. – А теперь слушай внимательно. Я сейчас вылезу. Будь готова передать мне мою одежду. Я должен произвести разведку.

– Я могу помочь тебе одеться прямо здесь.

– Нет, если меня застукают вылезающим из люка, будет драка, и балахон замедлит мои движения. Да он в принципе и не понадобится мне до тех пор, пока мы не дойдем до кладовой, где у меня намечена следующая остановка. Если сейчас наверху все тихо, ты должна будешь быстро передать мне наши пожитки и ребенка. Учти, потом тебе придется нести и его и наши вещи – мне нельзя занимать руки. Понимаешь, милая, я не хотел бы никого убивать, но если кто-нибудь встанет нам поперек дороги, я убью его. Ты понимаешь меня?

Она кивнула.

– Значит, я понесу все? Хорошо, мой повелитель, я вполне справлюсь с этим.

– Иди за мной и не отставай. До кладовой около двух кварталов и скорее всего по дороге мы никого не встретим. Днем я залепил замок жвачкой Киски. Как только мы окажемся снаружи, я возьму часть вещей и посмотрим, не подойдут ли тебе мои сандалии.

– За мои ноги не беспокойся, с ними все будет в порядке. Чувствуешь, как они загрубели?