Кроме того, что Чернозуб был болен и телом, и духом, побегу мешал и другой фактор. Далеко вне поля зрения за линией южного горизонта на восток параллельным курсом двигался другой караван, а за ним мог появиться еще один. Было слишком много шансов попасться. Обычно пыль от другого каравана была видна и днем, а ночами мерцали костры, которые разводили караванщики. Когда фургоны поднимались на невысокие холмы, вдали появлялись смутные очертания повозок и всадников. Некоторые из фургонов поблескивали на солнце, словно были сделаны из металла, но в конце дня из-за жары казалось, что даже холмы отлиты из докрасна раскаленного железа. Конные Кочевники держались поодаль от таинственного каравана – так им было приказано. Никто из тех, с кем доводилось разговаривать монаху, ничего не знал о нем кроме того, что он вышел из Нового Иерусалима вскоре после папского каравана, а кто-то, кто знал кого-то, кого знал Вушин, сказал, что он везет секретное оружие и что его возглавляет магистр Дион.

Через несколько дней Чернозуб убедился, что они вступили в страну высоких трав, в прерии. Для этого ему не нужно было даже вставать с мешка с кормом, на котором он лежал у заднего борта дергающегося на ухабах фургона. Он знал – и потому, что проезжающие мимо воины начали говорить на диалекте Кузнечиков, и потому, что рядом с ними бежали собаки. Псы отнюдь не проявляли дружелюбия при первых встречах с Дикими Собаками и громогласно облаивали церковников и жителей Нового Иерусалима. Именно из-за них Чернозуб стал устраиваться на ночь не под фургоном, а внутри его.

Как-то утром в задок фургона вцепился догнавший его человек, который, отчаянно вопя, отбивался от своры животных, смахивавших на волков. Чернозуб помог ему забраться внутрь. Рычащий пес не собирался отпускать его голень. Либрада зарычала. И кугуар, и монах одновременно кинулись на собаку. Нога человека была обтянута штаниной военного мундира, и он продолжал орать, пока Чернозуб лупил пса оглоблей, одновременно придерживая огромную кошку.

– Слава Богу! И спасибо тебе, Нимми. Я и не знал, что ты с нами.

– Аберлотт! Какого черта ты здесь делаешь?

– Всего лишь участник крестового похода. Вушин разрешил мне присоединиться к команде. Черт возьми, никак идет кровь. Это все твоя кошка.

– Ты все время был в караване?

– Конечно, но сегодня первый день, как я свободен.

Чернозуб задумался. Когда напекая команда церковников покинула Новый Иерусалим, их сопровождали семнадцать фургонов и «элитный» боевой отряд из Мятных гор, люди, чья безусловная верность папе гарантировалась лишь пугливым уважением к Вушину, их генерал-сержанту – титул, случайно придуманный правящим понтификом в момент игривого настроения. На мундире, пожалованном ему Аменом И, морщинистый старый воин носил золотые шевроны и звезду. То, что Аберлотт числился в так называемых штурмовых частях, лишь усилило недоверие Нимми, но студент поклялся, что говорит чистую правду. Чернозуб был рад его обществу, пусть всего лишь на день.

– Ты готов снова смыться? – спросил студент. – Как в прошлом году.

Нимми фыркнул.

– В прошлом году некий сумасшедший кардинал вел толпу любителей. В этом году наместник Христа ведет воинов трех орд и две небольшие армии.

– Две? А где вторая армия?

– Она идет к югу от нас.

– А, ты имеешь в виду цистерны. Это совсем другое дело. Даже знай я что-то о нем, и то не стал бы говорить. Но я ничего не знаю.

– Цистерны? Секретное оружие?

– Насколько я знаю, цистерны для воды. Нам ее много понадобится.

Когда они шли через земли Кузнечиков и папа поглядывал на небо, Барреган так часто кружил над процессией, что стал для Кочевников предметом шуток. За это время к Нимми несколько раз являлся папа Амен I, предупреждая, чтобы он не упорствовал в своем противлении хозяину. Когда он отвечал старому черному кугуару, Битый Пес обвинял его, что он разговаривает сам с собой, и обращался к Вушину с требованием прислать к монаху целителя. Выяснилось, что явившийся медик – личный врач самого папы, хотя пациент никогда раньше его не видел и не мог даже предположить, к какой из медицинских школ принадлежит доктор. Подобно Кочевникам, он был весь в коже и ругался сквозь зубы, как Кочевники, но у него была с собой черная сумка, полная трубочек, игл, пинцетов. Кроме того, ему было присуще обаяние, характерное для древней мистической школы аллопатов.

Врач рассказал Чернозубу, что папа тоже чувствует себя не лучшим образом, хотя четырехдневная лихорадка, как ее называли, пока его миновала. Симптомы болезни папы напомнили Чернозубу последствия ночи в Мелдауне. Чернозуб описал приготовление жаркого из потрохов, рецепт которого приводил достопочтенный Боэдуллус. Доктор тут же сказал, что это давнее блюдо Кочевников, и искренне возбудился, узнав, как благотворно оно подействовало на Коричневого Пони. Покинув Чернозуба, он тут же направился к повару. Это жаркое из потрохов легло в основу папской диеты. Скорее всего, именно оно стало основанием для возведения Чернозуба в кардинальское достоинство, когда папа в очередной раз впал в игривое настроение.

Поскольку марш конных армий был в то же время и религиозной процессией, каждый день должен был начинаться с утренней мессы, в ходе которой Кочевники-христиане получали в виде облаток плоть Христову, после чего движение возобновлялось и длилось весь день. Из уважения к своему владыке Хонгану Эл-тур Брам целую неделю терпел это ханжество, после чего через его голову попросил у папы разрешения возглавить передовой отряд своих разведчиков. Если предположить, что вождь Кузнечиков замыслил что-то недоброе, то идея была не из лучших. Коричневый Пони прилагал все старания, чтобы относиться к этому человеку без предубеждений. Папа, взяв вождя под руку, завел его в палатку Ксесача дри Вордара.

Сначала Хонган Осле Чиир отверг просьбу главы Кузнечиков, но папа сказал:

– Пришло время избавить мощную ударную часть от бремени литургической службы, тем более что мы сближаемся с врагом. И враг отлично знает, что мы приближаемся.

– Это верно, – ответил Святой Сумасшедший. – И меня серьезно беспокоит, что мы не видим никаких его ответных действий. Но я еще не готов передать мои силы под командование вождя Брама. С разрешения Святого Отца я объединю вождя и всех воинов, которых он решит взять с собой, с равным количеством Диких Собак под моей командой, и мы двинемся к границе, чтобы провести разведку боем.

Папа повернулся к Вушину, который тут же одобрил план, но

добавил:

– Властитель Хонган прав – у него есть основания для беспокойства. Мы должны как можно скорее выяснить, где находится основная масса тексаркских войск, но до подхода наших главных сил разведчики должны избегать прямого столкновения с ними.

– Возможно, их боевые порядки оттянуты к востоку, – предположил папа. – Они не рискнут потерять контроль над Грейт-Ривер.

– В таком случае, – сказал Топор, – у Нового Рима слабая оборона. Мощные оборонительные линии будут вокруг Ханнеган-сити.

На том и сошлись. Оружие не менее шестисот воинов из двух орд получило последнее благословение папы; стоя на коленях, они выслушали последнюю перед битвой мессу. Вождь Брам и около двухсот неверующих – Кузнечики и Дикие Собаки – ждали на отдаленном холме окончания мессы. Затем обе группы объединились и поскакали на восток.

Раскинув свой двор среди поля подсолнечников в самом сердце земель Кузнечиков, папа назвал имя следующего кандидата в члены Священной Коллегии, где тот будет сражаться бок о бок с папой, после чего Вушин впал в транс наяву, а кардинал Йопо Омброз моргнул и отошел в сторону, что-то невнятно бормоча про себя. Папа громогласно объявил, что опала брата Чернозуба Сент-Джорджа закончилась и, впав в то же дурашливое настроение, которое заставило его придумать звание генерал-сержанта для своего телохранителя, он возвел Чернозуба Сент-Джорджа в кардинальское достоинство, сделав его дьяконом старой Римско-католической церкви Коричневого Пони – святого Мейси.