Когда совсем стемнело, Чернозуб почувствовал, что жар уходит, как вода сквозь песок. В углу камеры стоял пустой ночной горшок, напоминающий очертаниями свинью. Сразу же после полуночи охранник принес ему кувшин воды, но ни крошки еды.

Чернозуб принял еще одну пилюлю. Близилось время расстрела, и Чернозуб не сомневался, что они сдержат свое обещание. Но почему-то от этих мыслей он впал в дремоту. Этой ночью ему снова снилась Эдрия. Она ждала его под водопадом, пока его старый друг, белый мул, щипал травку неподалеку. В расщелинах растительности почти не было, но мул все же что-то жевал. В горле у него была дыра, как рана; у Эдрии тоже были раны, которые она показывала Чернозубу.

– Где ты был? – спросила она на церковном. – Куда ты идешь? – поскольку Чернозуб знал, что Эдрия не говорит на церковном, в сонном забытьи он понимал, что она ему снится.

Той ночью, когда Чернозуб был полон сонных видений, небольшой отряд фермеров оседлал коней, большинству которых пришлось вставить затычки, и двинулся к лагерю крестоносцев папы. Среди них были фермеры, которым довелось пережить гибель своих семей и скота в бойне, устроенной тексаркской солдатней. И теперь их снедало чувство мести, но удовлетворить его они могли лишь по отношению к антипапе, чьи армии, по словам разведчиков, направлялись на юг, к Ханнеган-сити и Ред-Ривер. Они не сомневались, что Чернозуб лжет. Отряд налетчиков убил одного из них, а другого взял в плен. Они хотели того же, что и Дикие Собаки вкупе с Кузнечиками, – крови и мести. Стояли последние дни сентября, и луны не было видно. Как только сгустилась темнота, сорок всадников покинули город – они двигались при свете звезд, рассчитывая на свое хорошее знание пути. Они не раз ездили по этим дорогам, которые ныне вели к их брошенным и разрушенным фермам.

Тем временем папа начал терять все надежды на заключение мира. После долгих и шумных похорон шамана воины Кузнечиков истово жаждали крови. Среди них было много пьяных, и, хотя папа не видел церемонии погребения, Коричневый Пони подозревал, что многие из них попробовали печени и легких шамана.

– Ты должен понять, что мой эмиссар отправился в город, чтобы заключить с ним мир, – сказал он Элтуру Браму. – Вы имеете в виду Нуйиндена. Нимми.

– Моего кардинала, – сказал Коричневый Пони. – Члена моей курии.

– Значит, кардинала Нимми, – сказал вождь Кузнечиков.

Он сидел вместе с его святейшеством у заднего бортика папского фургона, наблюдая, как вокруг главного лагерного костра орут и беснуются воины. Для Кочевников обилие топлива, пусть и сырого, было в новинку. Пламя вздымалось все выше и выше.

– Они хотят отомстить, – сказал Элтур Брам. – Можете ли вы осуждать их? Могу ли я запрещать им? Они хотят мести, она нужна им, как трава лошадям.

– Победа Церкви удовлетворит их жажду мести, – сказал Коричневый Пони, но, произнося эти слова, он понимал, что сам не верит в них. По грязной земле вокруг них метались тени; небо было заплетено ветвями. Коричневый Пони мечтал о четких очертаниях и открытых горизонтах пустынь и прерий. Здесь, в лесу, звуки и запахи обступали со всех сторон.

Тра-та-та. Воины вздымали ружья к небу, звездные россыпи которого еле виднелись между деревьями. Вождь Кузнечиков был вынужден выдать своим бойцам только по два патрона, но он знал, что у Коричневого Пони есть боеприпасы, которые магистр Дион в соответствии с договором оставил в караване.

– Вы должны раздать им остатки медных пуль, ваше святейшество, – с любезной улыбкой добавил Дьявольский Свет. Амен II отрицательно покачал головой.

– Им придется дождаться возвращения моего эмиссара. И затем твои воины смогут с триумфом въехать в город, – строго говоря, Коричневый Пони уже испытывал беспокойство. Он понимал, что если к утру Чернозуб не вернется, то он, скорее всего, убит. Может, даже повешен в соответствии с приказом об изгнании, который оба они подписали при освобождении из зоосада в Ханнеган-сити.

– Значит, завтра, – сказал Элтур Брам, глядя в безлунное небо, скрытое кронами деревьев. Папа взял его за руку.

– Тебе придется контролировать их! – сказал он. По ту стороны поляны отблески костра падали на карету вождя с девизом «Я разжигаю пожары», намалеванным на дверце. – И пожаров не будет, Дьявольский Свет. Стоит фермерам увидеть твои силы, они тут же сложат оружие. Может, они уже сдались Нимми.

– Думаю, что нет, ваше святейшество.

– Словом, я не хочу никаких пожаров в Новом Риме. Я прибыл сюда, чтобы возродить город, а не уничтожить его, – папа сжал руку вождя. Их позы напоминали матч по армрестлингу, но папе было нужно не столько одержать верх над соперником, сколько показать ему, что он видит и знает намерения Кочевников. – Никаких пожаров, понимаешь?

– Понимаю, – сказал Элтур Брам. Высвободив руку, он встал и направился к своим воинам у костра.

– Я вызвал бурю, с которой не в состоянии справиться, – пробормотал папа, когда, вернувшись в фургон, стал готовиться ко сну.

Он разговаривал с Вушином, который стоял в тени рядом с фургоном. Желтолицый воин пожал плечами. Он-то не сомневался, что такова природа всех штормов и всех войн.

Фермеры подошли к лагерю, когда папа уже спал. Спешившись, они перевели лошадей через ручей, но проснулись собаки и разбудили воинов, которые вповалку спали вокруг тлеющих костров. Схватка была короткой, яростной и, если не считать вскриков и стонов, почти безмолвной. Кузнечикам не хотелось пускать в ход те несколько пуль, что у них имелись, и они схватились за ножи и дубинки, которые лежали рядом с ними там, где полагалось спать женщинам.

Когда рассвело, вода в небольших заводях у берега была красной от крови. Смерть от ножевых ран наступала не сразу, некоторые фермеры продолжали корчиться, хватая ртами воздух, как рыбы. Четверо из них попали в плен, не получив никаких ран, если не считать ременных уз, продернутых сквозь щеки. Связанные, они сидели в тени фургона – один плакал, а другие молча ожидали решения своей участи.

Проснувшись, понтифик увидел, что лагерь почти опустел. Воины Кузнечиков исчезли вместе со своими лошадьми и псами.

– Ты же сказал, что будешь ждать! – пожаловался он вождю Браму, найдя его за завтраком у костра.

– Они не оставили нам выбора, – военачальник пожал плечами. – Они попытались угнать наших лошадей.

Коричневый Пони ткнул ногой тлеющую головню.

– Всего лишь несколько идиотов. Ты мог просто прогнать их. Элтур Брам снова пожал плечами.

– За ними погнались собаки. Моим людям пришлось последовать за собаками. Хотя им отдан приказ не жечь город.

Коричневый Пони не поверил ему. И еще до полудня над стеной леса на востоке потянулся дымок, который шел со стороны города, все еще скрытого от глаз.

Свинья исправно толклась у решетки, но тюремщик так и не показывался. Просунув свой пятачок между прохладными прутьями решетки, свинья улеглась перед ней, глядя на Чернозуба, который тщетно пытался молиться.

Когда занялось утро, Чернозуб услышал вдали выстрелы, сопровождаемые криками, которые все приближались; на узкой улице за стенами тюрьмы раздались звуки шагов. У него еще были при себе шесть маленьких пилюлек, но запить их было нечем. Теплой воды в ведре у дверей он опасался, так что проглотил пилюлю, собрав остатки слюны во рту. Воды он попил лишь ближе к полудню.

Когда его заперли в камере, он уже хотел есть, и теперь голод становился просто нестерпимым. Прикинуть, сколько сейчас времени, было трудно, ибо солнце затянули дождевые тучи, из которых весь день на улицы сыпалась какая-то морось, превращавшаяся в грязь под ногами тех, кто случайно показывался на улице, – только собаки и ни одного человека.