В трубке незнакомый мужской голос спросил:

— Это Гретт?

— Да, здравствуйте.

— Как хорошо, что я сразу на вас попал, очень хочу поговорить с вами лично…

— А кто это?

— Это Сильвестр вас беспокоит, мне принадлежит фирма "Архитект", я непосредственный начальник вашего мужа.

— Что случилось? — моё сердце упало, но я не успела как следует испугаться, как мужчина продолжил:

— Ничего страшного, уверяю, звоню, чтобы лично пригласить вас на корпоративный вечер в следующее воскресенье. День рождение фирмы. Тристан один из лучших наших сотрудников, но, к сожалению, не уважает традиции, — два года подряд, с тех пор как у нас работает, он приходит без своей любимой супруги. На этот раз мне бы хотелось, чтобы вы тоже пришли. Это будет прекрасный вечер.

— Я?

— Да — да.

— Вы знаете…

— Возражения не принимаются. Если вы не придёте, я больше не доверю Тристану ни одного серьёзного проекта, — смешок, — считайте это ультиматумом. Я шучу. У нас сплочённый коллектив, почти семья, всем хотелось бы познакомиться и с вами тоже. Уважьте по — дружески. Решил вот лично пригласить.

— Спасибо, я… — ничего в голову вообще не приходило, я даже не успевала понять — надо мне это или совсем не хочется ехать на корпоратив, что убедительного сказать, чтобы отказ получился вежливым, а в телефоне молчание уже было вопрошающим и нужно было отвечать, — …с удовольствием принимаю приглашение. Почту за честь.

И противно для самой себя хихикнула, показывая неискреннюю признательность и радость. Повесив трубку, я с недоумением воззрилась на своё отражение в зеркале, села на стул:

— И что мне теперь делать?

Буквально тут же, через несколько секунд, раздался поворот ключа и в дверях нашей прихожей появился Трис. Он удивлённо приподнял брови, увидев меня прямо перед собой так сразу.

— Отдыхаешь?

— Только что звонил твой начальник, настаивая на том, чтобы мы были на корпративе вместе.

Он слегка дернул губой, закрыл двери и стал разуваться.

— Будет скучно. Ты хочешь пойти на этот раз?

— Не знаю. А ты хочешь, чтобы я пошла?

— Мне всё равно.

— Ты сегодня рано.

Тристан немного замешкался:

— Так получилось…

Внезапно мне в голову стукнул вопрос — на какой стадии его отношения с Моникой? Вдруг они уже любовники? А если это так, — моё сердце кольнуло, — то мне совершено невыносимо будет увидеть свою соперницу на этом вечере. Сейчас эта женщина была всё же немного абстрактной, чуть — чуть несуществующий, и потому это знание о влюблённости Триса было не таким болезненным, каким оно станет, если я увижу воотчую эту королеву.

— Три — и-ис? — вопросительно протянула я, чтобы он услышал меня с кухни, куда ушёл мыть руки, — а что мне одеть? В смысле как дамы на вечере должны выглядеть?

— Платье или костюм, не лишком пышно, но и не слишком строго.

— А у меня нет.

— Купи.

Я всё ещё сидела в прихожей, а Трис прошёл к себе в комнату и оставил дверь открытой. Теперь мы разговаривали так.

— А если я не дотяну до уровня?

— В смысле?

— Ты же понимаешь, я не той сферы человек, что твой круг в фирме. Я попроще, красивую одежду носить толком не умею…

— Нет там никакого уровня.

— Я имею ввиду, — тебе не будет за меня стыдно перед коллегами, если вдруг они разочаруются?

— Плевать я хотел на всё, что они думают.

Судя по звукам, Трис стал перебирать какие‑то листы с бумагой и калькой.

— А Моника?

— М? — кажется, он не расслышал вопроса.

— Моника. Боюсь, что если она меня увидит, на тебя в её глазах падёт тень. Мужчину всегда характеризует та женщина, которую он выбрал, — и если она увидит меня, твою жену, не самую — самую, то это может навредить твоей репутации идеального мужчины.

Шуршание бумагой затихло. Я ждала его ответа с замиранием. Он наверняка был удивлён, что я знаю имя его пассии, и удивлён вообще этой фразой. Мне так хотелось, чтобы он сказал что‑то… успокаивающее для меня. После долгой паузы я, наконец, услышала:

— Фирма не приглашает на корпоративные вечера клиентов.

Я возненавидела Триса мгновенно — лютой ненавистью. Он не возразил мне! А это значит только одно — что он со мной согласился.

На следующий день, я долго — долго желала своим ученикам удачной сдачи экзаменов, и когда они все улетели из класса, я почувствовала и тут свою опустошённость. Конечно, я не тот учитель, который выпускает своих детей через десять лет, с малых лет ведя каждого по дороге знаний с семи лет и до семнадцати. На моих глазах эти великовозрастные дети не росли, особой привязанности не было, но всё же год… если совсем придираться, то десять месяцев в этой мастерской мы обсуждали великих художников. Я даже усмехнулась. А всё равно было чувство, что это мои ученики, и что они прошли меня как ступеньку, и будут шагать дальше.

Я прибралась в мастерской с чувством лёгкой горечи, а потом поехала к родителям. Для Гелены, к которой собиралась, как обычно, заглянуть позже, я накупила разных сухофруктов и орехов, а родителей решила угостить целым тортом, как на праздник.

У родителей было всё как обычно, и это меня порадовало, а вот Геле была более тихая, чем всегда. Она встретила меня у крыльца, молчаливо улыбнулась, с такой же улыбкой приняла пакет с гостинцами. Я шла за ней в дом, не в силах оторвать взгляда от мелькания чёрных пяток, видимо та возилась во дворе и все они были в земле, — с её свежим цветастым платьем это смотрелось великолепно. Она махнула мне рукой в сторону комнаты, а сама осталась в сенях оттирать ноги мокрой тряпкой.

— Поставить чайник?

— Ни в коем случае.

Птички зашумели, клетки закачались, и в солнечных лучах из окна заиграли вереницы пуховых пылинок. Как Геле всем этим дышит?

Старуха стала готовить чай на кухне, кормить птиц, а я ждала на своём месте. Гелена была именно притихшей, но в каком‑то задумчивом смысле, в мечтательном. Это ещё больше придавало ей юности. Мне казалось, я вижу перед собой не смертное создание, а фею, только в очень преклонных годах.

— О чём задумалась, Гретт?

— О том, что ты фея.

Геле как раз открывала коробку с конфетами, и снова улыбнулась одними своими губами — ниточкой.

— Нет, ты задумалась о чём‑то другом. В твоих глазах сейчас тоска черепашки, взирающей на полёт воробья. Чего ты хочешь?

— Я и сама не знаю.

— Что у тебя стряслось, рассказывай.

Мне было стыдно об этом рассказывать, потому что всё казалось глупым. За ночь в агентстве меня терзали разные мысли и грёзы. И только к утру, проварившись во всём, я поняла, что это именно глупо. Сначала я хотела категорически отказаться идти с Тристаном на вечер, придумывала уважительные отказы, и придумывала, наоборот, неуважительные доводы, чтобы не идти с ним. Потом решила, что всё‑таки пойду, и сделаю всё, чтобы все просто обалдели от меня на этом корпоративе, и Трис в том числе, чтобы я произвела неизгладимое впечатление на его коллег, на его начальника. Я думала, что за неделю преображусь, — найду себе платье, изящные лодочки, сменю причёску, сделаю маникюр, подберу тонкие духи и макияж… Отрезвев, я сама долго смеялась над этими планами, и даже удивлялась, как ещё час назад я могла серьёзно думать об этом? Мне стыдно было рассказывать Гелене о таком. Чего я хочу… преобразиться в глазах Триса как женщина? Поднять свою самооценку? Подтянуть свою внешность к тому стандарту элегантности, холёности и безупречности, который ему нравится? Это будет неправдой. Даже если он влюбится в меня такую, это буду не я, — не моя шкура. Чего же я хочу?

Я не отвечала на вопрос Геле, а она всё смотрела мне в глаза.

— О, вселенская печаль… мой тебе совет, Гретт, может, это плохой совет, а не хороший, но всё же говорю — не изменяй себе. Даже если ты в итоге останешься одна — одинешенька во всём мире, как я сейчас, не изменяй себе, как бы тебе ни было страшно, одиноко, больно, стыдно, сомнительно, даже безнадёжно, — никогда не изменяй себе.