Не успел Керриган вернуться от Джека Штамма, как в его кабинет вошла Мария Лопес. К тому времени большинство сотрудников прокуратуры уже разошлись по домам, а небо за окном Тима начало хмуриться – собирался дождь.

– У тебя не найдется свободной минутки? – спросила Мария.

– Конечно, найдется.

– Ходит слух, что тебе поручают руководить обвинением на процессе против Дюпре.

– Это не слух, – со вздохом ответил Керриган. – Я уже согласился.

Мария собрала всю энергию в кулак.

– Я тоже не хочу остаться в стороне. Ты не мог бы взять меня в качестве помощника? Мне нужен шанс отплатить ему.

– Я не знаю...

– Никто не знает Дюпре лучше, чем я. Я смогу подсказать тебе, кто будет наилучшим свидетелем на этапе определения меры наказания и где искать необходимые доказательства серьезной общественной опасности преступника. – Она постучала себе по виску: – Эти сведения у меня хранятся здесь в готовом виде. Любому другому юристу придется потратить часы и дни на поиски того, что я могу выдать тебе прямо сейчас.

Все сказанное Марией было правдой, однако у нее не было никакого опыта работы с преступниками, которым грозил смертный приговор. С другой стороны, ее страстное желание участвовать в процессе могло оказаться очень полезным. Ведь в случае подготовки смертного приговора юристам, как правило, приходится работать по шестнадцать часов в день и по семь дней в неделю.

– Ладно, – сказал он. – Беру тебя. Ты будешь мне ассистировать.

Лопес просияла счастливой улыбкой:

– И ты не пожалеешь о своем решении, босс. Мы прижмем Дюпре к ногтю, я тебе обещаю. Мы заставим его зарыдать!

Тим Керриган позвонил Хью Кертину в начале восьмого. Хью принадлежал к породе холостых трудоголиков, и Тим прекрасно знал, что сможет распить с ним стаканчик в любое время и в любом месте, если, конечно, у Кертина не было назначено свидание с одной из его бесчисленных подружек. Они договорились встретиться в "Хардболле", баре, расположенном неподалеку от бейсбольного стадиона и посещаемого в основном рабочими. Вероятность встретиться здесь с кем-то из коллег или начальства была ничтожно мала.

Тим подождал, пока его глаза привыкнут к темноте, и стал искать своего друга среди посетителей бара. На это ему понадобилось всего несколько секунд; он обнаружил Хью в небольшой нише поблизости от заднего выхода. Заметив Керригана, Хью налил ему большой бокал из графина. Тим проскользнул в нишу и первым делом опрокинул половину. Правда, как только он опустил бокал на стол, Хью снова долил его до краев.

– Итак, – начал Хью, – я жду объяснений, по какой такой причине ты оттащил меня от телеэкрана, от двадцать восьмого по счету просмотра "Хищника" с моим любимым Джесси Вентурой в главной роли?

– Мне нужен твой совет.

– Ничуть не сомневаюсь.

Графин опустел, и Кертин сделал знак официанту, чтобы тот принес новый. В колледже Тиму случалось быть свидетелем того, как Хью выпивал по нескольку литров пива без каких-либо серьезных последствий.

– Тут на днях я посещал ежемесячный обед в компании отца в "Уэстмонте".

– И как я вижу, остался жив и здоров.

Тим кивнул:

– Помимо наших семей, на этот раз прибыли и другие гости. Отец пригласил Бертона Роммеля и Харви Гранта. – Тим сделал паузу, потом продолжил: – Руководство партии хочет, чтобы я баллотировался на место Гарольда Тревиса на следующих выборах.

Рука Кертина с бокалом пива застыла в воздухе.

– Ты шутишь!

– Не веришь, что я справлюсь? – спросил Керриган дрогнувшим голосом.

– Конечно, справишься. Вспомни тех кретинов, что десятилетиями заполняют конгресс. Просто твоя новость застала меня врасплох. Черт, если рядом со мной сидит будущий сенатор, нужно вести себя повежливее. Ты же можешь в любой момент натравить на меня налоговую службу.

Керриган улыбнулся. Хью продолжил:

– Главный вопрос, насколько я понимаю, состоит не в том, сможешь ли ты, а в том, должен ли ты. Пост сенатора связан с астрономическим престижем, и, кроме того, у тебя будет возможность сделать много хорошего для большого числа самых разных людей. Но на сенаторском посту тебе придется работать почти по двадцать четыре часа в сутки. Ты забудешь про дом и про семью. Меган будет очень тяжело без тебя. А тебе – без нее. Ты не заметишь, как она вырастет. И все-таки шанс стать сенатором Соединенных Штатов... Это вызов, серьезный вызов. А как к такой перспективе относится Синди?

– Она хочет, чтобы я баллотировался.

– Думаю, что вопрос о том, как к твоему выдвижению относится папаша Керриган, задавать не стоит?

– Он тоже стремится, чтобы я вступил в гонку. Мне показалось, что отец вот-вот лопнет от возмущения, когда я не выразил особого энтузиазма по поводу этого предложения.

– Но ведь ты же ему сказал, что тщательно обдумаешь представившуюся возможность?

– О да! Мне же не хотелось, чтобы его тут же хватил инфаркт.

– Для него это будет очень много значить, Тим.

– Да, папаня сможет хвастаться, что у него в семье есть сенатор.

– Он желает тебе добра.

– Нет, прежде всего он желает добра человеку по имени Уильям Керриган.

– Ты несправедлив к отцу.

– Он очень сложный человек. И всегда таким был. Что бы я ни делал, отец всегда оставался недоволен моими достижениями. Даже когда я завоевывал все те призы на футбольных чемпионатах. А окончательно его достало то, что я не стал профессионалом, отказавшись от выгодных, с его точки зрения, перспектив. И когда мама умирала, он очень редко бывал дома. – Тим сделал большой глоток из своего бокала, а потом продолжил, не отрывая взгляда от блестящей поверхности стола: – Я всегда подозревал, что отец проводит время с одной из своих любовниц. Однако мне до сих пор трудно в это поверить. Моя мать умирает от рака, а он развлекается с одной из своих красоток...

– Ты же ведь не знаешь наверняка...

– Да, не знаю. Но слишком уж быстро отец нашел маме замену.

Керриган не мог заставить себя произнести вслух имя женщины, которая пришла на смену его матери.

– Возможно, я и ошибаюсь, возможно, я несправедлив к нему, только какое дело могло быть столь важным и неотложным, чтобы он был не в силах отложить его в то страшное и тяжелое время? Ведь мама умирала, черт возьми. И он прекрасно знал, что ей остается совсем немного. Почему отец не смог провести с ней ее последние дни?

– Значит, Синди тоже хочет, чтобы ты баллотировался? – спросил Хью, пытаясь отвлечь друга от мрачных воспоминаний. – Твой отец хочет, чтобы ты принимал участие в выборах, партия хочет. А чего же хочешь ты сам?

– Я не уверен, что смогу справиться с сенаторскими обязанностями. – Хью увидел совершенно искреннюю боль в глазах друга. – Почему именно я, Исполин?

– Я отвечу на твой вопрос, хотя вряд ли тебе понравится мой ответ.

– Поэтому-то я тебя и спрашиваю. Ты всегда был искренен со мной.

– Они выбрали тебя, потому что думают, что ты можешь победить, а это единственное, что имеет значение в политике. И они также полагают, что победить ты сможешь, потому что ты – Блестящий. И ведь уже давно пора понять и принять тот факт, что Блестящий Игрок – часть твоей личности, твоего "я", нравится тебе такой имидж или нет. Прошло почти десять лет с тех пор, как ты получил приз Хайсмана. Я знаю, ты считаешь, что получил его незаслуженно, но ведь очень и очень многие люди – и я, кстати, принадлежу к их числу – считают иначе. Настало время и тебе самому освоиться с мнением окружающих и прекратить так решительно отвергать его. Тебе следует взглянуть на представившуюся перспективу под новым углом зрения. Тебе дан шанс все начать с самого начала, совершить нечто, по-настоящему значимое, и доказать, что ты и в самом деле Блестящий. И как мне кажется, именно это и пугает тебя. Ты боишься, что победишь, но в конечном итоге не сможешь справиться с плодами своей победы. Ты знаешь, как я люблю цитировать Оливера Уэнделла Холмса: "Жизнь – это страсть и деятельность, и каждый должен участвовать в страстях и деятельности своего времени, в противном случае он рискует оказаться никогда не жившим". Я с ним совершенно согласен. Ты вот уже несколько лет продолжаешь прятаться от мира в своей прокуратуре, но ведь когда-нибудь все равно придется выйти из своего укрытия. Конечно, страшно расставаться с надежным убежищем, дружок. Всегда есть риск неудачи, провала. Правда, кто знает, может быть, тебе удастся удивить самого себя.