Увидев, что Келсон направляется к месту напротив него, он ухмыльнулся и кивнул, положив сжатые кулаки на бедра, и готовясь повторить по новой все уже проделанные движения танца. Келсон сразу же уловил нужный шаг, позволив ногам нести себя, как бывало много лет назад, повторяя движения Дугала: сперва несколько деревянно, но затем все с нарастающей раскованностью, и зрители — родичи Мак-Ардри и рыцари с равнин — глядели на него в удивлении.

Когда они перешли к следующей части танца, и в более страстном ритме заплясали — каждый в своей четверти косого креста, а не вокруг концов веток, не касаясь веток стопами, Келсон опять ощутил, как пульсирует то, что их связало, и его движения ничем не отличались от движений Дугала. С поразительной самоотреченностью он позволил миру сжаться до порхающих стоп, вечнозеленых ветвей и радостной улыбки Дугала. Он лишь смутно догадался в какой-то миг, что мужчины и женщины вокруг хлопают и притоптывают в такт, поощряя танцоров, участвуя в волшебстве, которое не имело никакого отношения к Дерини.

Келсон едва не выдохся ко времени, когда они приступили к заключительной части танца, но не споткнулся, а легко перепрыгивал из четверти в четверть — на пятку, на носок, пока, наконец, ритм не переменился, и музыка не стала отступать и не завершилась одной долгой-долгой нотой — и тогда они с Дугалом поклонились друг другу с противоположных сторон зеленого креста и опустили ладони на бедра. Зал разразился неистовством.

Воины клана и их жены не унимались, а два юных широко улыбающихся танцора едва не падали друг на дружку, хватая ртом воздух. Почти все из свиты Келсона, не считая Эвана, выглядели ошеломленными. Кое-кто, правда, достаточно проникся обстановкой, чтобы добродушно присоединиться к ликованию, и не последним из них был барон Джодрелл. Конал сидел, нахохлившись, между ним и Эваном, сложив на груди руки и скривив губы, но во главе стола расплывался в улыбке вождь Мак-Ардри, явно забыв о прежней досаде. Как только Дугал и Келсон — рука в руке — спотыкаясь, взошли на помост, он протянул обоим вновь наполненный кубок.

— Айр до слайнте! — вскричал он, и остальные подхватили этот возглас, в то время как два названных брата отпили из одного кубка. — Ваше здоровье!

Ликующие вопли поутихли после того, как Дугал, подняв руку, призвал к молчанию, а он все еще не очень ровно дышал, когда поворачивал Келсона лицом к своей родне, обвивая одной рукой плечи короля.

— Родичи, это мой названный брат Келсон, — сказал он, улыбаясь во весь рот. — Как вы убедились, он — наш по крови, равно как и по моему выбору. То, что он также мой король — большая радость для меня, и я по своей воле обещаю хранить верность ему как государю, равно как брату и родичу. Не окажете ли вы ему подобную честь?

Возобновившиеся восклицания и шум были тем ответом, который и требовался Дугалу. Келсон отступил на шаг, довольный, все еще не восстановивший дыхание после пляски и пораженный, как здорово удалось их всех к себе расположить — этих суровых обитателей гор, которые обычно не спешат признать своим уроженца равнин. Дугал между тем вдруг обернулся и преклонил колена у его ног, скользнув сложенными ладонями в пространство меж ладоней Келсона и приложив их к своему лбу в знак вассальной верности.

Прочие один за другим попадали на одно колено, кто где стоял, без строгой последовательности. Некоторые даже улыбнулись, как улыбнется любой горец, когда обязан последовать чуждому обычаю. Лишь немногие сохранили хмурый и настороженный вид, но и они преклонили колена. Исключительность такой уступки не ускользнула от Келсона.

— Брат мой, благодарю тебя, — сказал Келсон, бережно поднимая Дугала и давая остальным знак подняться. — И тебе, мой родич, также моя глубокая благодарность. Прошу тебя поверить, я понимаю, какой чести удостоился. А если среди вас есть такие, у кого еще остались сомнения насчет спесивого выскочки с равнин, который вторгся к вам, я не могу вас корить. И не стану пытаться изменить ваше мнение словами. Мои действия, как я надеюсь, достаточно скажут за меня, и в них я всегда буду стремиться проявить себя как ваш истинный и великодушный повелитель.

Его люди заколотили по столам, выражая одобрение, но он опять вознес руку, требуя тишины.

— Но, хотя я и уроженец равнин, я все-таки житель границы, как вы, по праву выбора и крови, что уже сказал мой брат Дугал. И поэтому, уверяю вас, что когда только возможно, буду ставить выгоду клана выше моей собственной, если только это не окажется в ущерб другим, кого я поклялся оберегать и защищать. И в знак этого прошу вас принимать меня сегодня не как короля, но как родича, и вместе со мной поднять кубки во славу нашего благородного вождя. Пусть Мак-Ардри еще долго ведет своих детей к миру и процветанию. Айр до слайнте.

Это выражение Келсон помнил еще по прежним временам, и он был благодарен старому Каулаю за то, что тот сегодня освежил его память — оно вызвало желаемый отклик. На этот раз никто из траншийцев не остался в стороне.

Зал взорвался эхом древнего приграничного тоста, даже самые непреклонные из сородичей вознесли кубки, — с лицами уже более задумчивыми. Вскоре волынщики завели новую плясовую, и на середину повыскакивали один за другим лихие танцоры, жаждущие сплясать с новым обретенным родичем. Некоторые из девушек были прехорошенькие. Келсон откликнулся на несколько первых приглашений весело и добродушно, и честно попытался не подвести, но танец с Дугалом изнурил его, как телесно, так и душевно. И вскоре ему пришлось поклониться и удалиться под крылышко вождя. А Дугал остался среди танцующих.

Беседа с Каулаем была отличным способом закончить вечер, но он осушал три кубка вина в то время, как Келсон — один, и последствия не замедлили сказаться.

Возвращение к их прерванной беседе было в подобных обстоятельствах неуместным, и вскоре разговор свелся к шумным возгласам по поводу танцующих, да на рассказы о выходках Дугала или его планах на будущее, а Каулай чем дальше, тем больше ворчал и сетовал на здоровье. Ко времени, когда народ в зале начал засыпать у столов или стелить постели, Келсону с помощью магии удалось уменьшить степень своего опьянения до того, чтобы немного соображать, но Каулай вот-вот готов был рухнуть на стол. Дугал держался на ногах хуже Келсона, но по-настоящему пьян не был, как и он сам.

— Думаю, с него уже хватит, согласен? — промолвил Келсон, когда Дугал вернулся к столу, чтобы по новой наполнить кубок под медленный и жалобный наигрыш волынщика.

Дугал поглядел на отца, ухватившись за край стола: старый Каулай что-то бормотал и ухмылялся, и тогда его сын подал знак слуге, который головы на полторы возвышался над ним и над Келсоном. Этот парень сгреб своего вождя в охапку с не большим усилием, чем Келсон поднял бы трехлетнего малыша, и бережно понес его из зала и дальше по винтовой лестнице, а два юноши следовали за ними, и Дугал, чтобы не упасть, крепко держался за Келсона. Когда они уложили старика в постель, а слуга удалился, Дугал упал на скамью под окном и вздохнул, глядя на Келсона с усталой улыбкой.

— Ну, ты, безусловно, оставил след в жизни Транши нынче вечером. Клан будет судачить о тебе всю зиму… И с отменным красноречием!

Келсон улыбнулся и оперся об оконную раму, бросив шапочку на сиденье рядом с Дугалом. Пока они взбирались на башню, у него окончательно прояснилось в голове, и теперь в память опять хлынули заботы, которые занимали его нынче вечером. То, что он завоевал доверие клана, — прекрасно, часть стоявшей перед ним задачи выполнена, но он до сих пор не знает всего, что требовалось выяснить о меарской родне Каулая. А если Ител Меарский занят кознями…

— Хотел бы я знать, что они станут говорить обо мне, когда вспомнят, что я — отчасти Дерини, — протянул он, ломая голову, как бы вернее подойти к тому, о чем он хотел повыспросить. Но как бы он этого ни коснулся, Дугал, чего доброго, либо испугается, либо обидится.

Тот нахмурился.

— А какая разница? И с чего ты об этом вдруг подумал?