А Келсона опять повел в королевские покои, где ждали Морган, Дугал и Нигель. Там они оба рассказали, как и что решилось, и король распорядился продолжать приготовления.

Веселое сердце благородно, как врачевство, а унылый дух сушит кости.[20]

В течение последовавших полутора недель Келсон избегал любых встреч со своей нареченной, надеясь, что время, полное размышлений, поможет ей приучиться не лить слез в связи с предстоящим исполнением их обоюдного долга. Постоянное присутствие при ней Риченды оказалось благословенным, ибо вскоре Сидана стала предпочитать ее общество обществу любой другой дамы при дворе, несмотря на суровую истину, что Риченда была женой Дерини. Келсон не спрашивал, воспользовалась ли Риченда какими-то особыми способами, чтобы установить дружеские отношения с принцессой; для его совести было достаточно знания, что его собственное сватовство свершилось без применения деринийских дарований.

Однако Риченде это удалось; и бурные приступы с рыданиями постепенно уступили каменному терпению, безучастной покорности, и порой даже робкому волнению, когда, скажем, кроились и примерялись наряды, а Риченда начала участливо наставлять свою молоденькую подопечную касательно некоторых привилегий, равно как и обязанностей ее новой жизни. Единственный крупный срыв приключился посреди недели, когда после встречи наедине с братом она устроила припадок с криками и воплями. Услышав об этом, Келсон запретил им впредь видеться до самого дня свадьбы и попросил Риченду все это время находиться при девушке день и ночь. Морган тосковал в пустой постели, но дела с Сиданой отныне пошли настолько лучше, что он счел жертву оправданной. Однажды, проходя мимо покоев Сиданы, он даже услышал, как девушка поет вместе с Ричендой. Келсон, когда ему об этом рассказали, сиял весь вечер.

Церковные и военные приготовления также шли полным ходом все остающиеся до свадьбы дни. Наутро после Рождества архиепископы предприняли новый шаг для того, чтобы поставить Лориса на колени, распространив отлучение мятежных епископов и Меарской семьи на всю Меару, то есть, провозгласив общий интердикт. Келсон сомневался в оправданности этой меры, было мало похоже, что Лорис хотя бы ухом поведет, но позволил разослать это решение вместе со своим объявлением войны, которая начнется весной. Желая соблюсти приличия, он также послал в Ратаркин извещение о своем намерении жениться на Сидане: в письме воспроизводилось оглашение, сделанное в Ремуте в то утро и засвидетельствованное почти дюжиной епископов и государственных мужей.

Не приходилось опасаться, что меарцы сорвут свадьбу, ибо ни один посланец не смог бы домчаться в Ратаркин и вернуться в столицу до начала обряда; а все дальнейшее должно было решиться весной.

— Ее родители, вероятно, предпочли бы увидеть ее мертвой, — мрачно заметил Келсон, потягивая терпкое фианнское вино с ближайшими из друзей вечером накануне венчания. — Возможно, она тоже. Подозреваю, что Ллюэл — наверняка. Да, пожалуй, и меня.

Дугал, на которого непринужденность вечеринки произвела куда большее действие, чем на короля, покачал головой и прыснул, многозначительно переглянувшись с Морганом и Дунканом.

— Разумеется, Ллюэл вовсе не против твоей смерти, государь, — беспечно откликнулся он. — Ллюэл ее брат. А разве брат может счесть какого угодно мужчину достаточно хорошим для своей сестры?

— Был некогда один, достаточно хороший для моей сестры, — вставил Морган, глядя поверх своей чаши на Дугала с печальной задумчивой улыбкой.

Эти слова ошеломили обоих юношей: Дугал понятия не имел, о чем говорит Морган, а Келсон знал подоплеку слишком хорошо. Когда король, очевидно, опечаленный воспоминанием, опустил глаза, Дугал оборотил растерянный взгляд к Дункану, который вздохнул и слегка приподнял свою чашу.

— За Кевина и Бронвин: быть им вместе на веки вечные. — Нахмурился и выпил, не глядя ни на кого. Морган и Келсон присоединились к его тосту. Дугал, еще более озадаченный, обернулся к Келсону с немым вопросом.

— Они умерли или что-то еще? — прошептал он, изрядно протрезвев.

Келсон откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза.

— Что-то еще.

— Что это означает?

Морган со вздохом подхватил винный кувшин и стал тщательно наполнять свою и дунканову чаши, стараясь избегать чьего-либо взгляда.

— Бронвин была Дерини. Она — моя единственная сестра. Кевин, сводный брат Дункана, был человеком. Был также юный зодчий, состоявший при герцоге Джареде, по имени Риммель, которому приглянулась Бронвин, хотя в то время никто этого не знал, и менее всех — она сама. Так или иначе, Риммель проникся безумной ревностью к Кевину. За два дня до того, как Бронвин и Кевину предстояло обвенчаться, Риммель, по-видимому, решил, что нужно уничтожить соперника.

— То есть, он убил Кевина? — ахнул Дугал.

Морган помедлил с винным кувшином в руке, невидяще глядя в огонь.

— Не совсем, — проговорил он после недолгого молчания. — Он получил приворотное зелье от ведьмы, которая жила в горах. Она сказала, что зелье заставит Бронвин полюбить его, охладев к Кевину. Зелье было скверно составлено. Случился взрыв. Бронвин пыталась защитить любимого, и оба погибли.

— Ужасно.

Снова вздохнув, Морган покачал головой и принялся наливать вино королю, стараясь вернуться обратно из прошлого.

— Прости меня. Я думал, все знают. И у тебя я прошу прощения, мой повелитель. — Он поставил кувшин в очаг и взглянул на Келсона. — Едва ли это подходящая беседа для вечера в канун твоей свадьбы. Следовало бы поговорить о более счастливых парах: твои дядя и тетя, твои родители…

— А может, и о твоем браке? — спросил Келсон со слабой улыбкой, губы его раскраснелись от вина, он выпил уже порядочно.

Морган заколебался, и на его лице стремительно отразились какие-то весьма сложные чувства. Дункан сдержанно усмехнулся, а Дугал пьяно хохотнул и нетвердой рукой поднял свою чашу.

— Да-да, ваша светлость. Вы — единственный женатый среди нас. Расскажите-ка моему девственному брату, чего он вправе ожидать в свою брачную ночь!

— Сомневаюсь… что нашему королю нужны какие-то основательные наставления насчет таких дел, — заметил Морган после краткого раздумья, подозревая, что они как раз нужны, но не желая слишком вдаваться в подробности в присутствии явно одного из весьма опытных сверстников, да еще и когда все постепенно напиваются.

— Как сложится брак, решается не в первую брачную ночь, — продолжал он, — а несколько позднее. Я полагаю, что у Келсона все выйдет более или менее, как у других. Независимо от того, насколько он с его невестой в конце концов начнут дорожить друг другом, — а если Богу угодно, любовь к ним придет — будут хорошие дни и не очень хорошие, — он пожал плечами и улыбнулся. — Ко всему можно привыкнуть.

Келсон как-то странно на него посмотрел.

— И это — голос опытности, Аларик? — тихо спросил он. — Почему-то мне и в голову ни разу не приходило, что вы с Ричендой не испытываете сплошное безумное счастье. Казалось, у вас была такая любовь…

— Была и есть, — сказал Морган, задумчиво приподнимая бровь. — Однако это не означает, что порой мы не сталкиваемся с трудностями. Она умная и своевольная женщина, Келсон, а я самый своевольный мужчина, которого ты когда-либо видел. Я бы не солгал тебе, сказав, что у нас выдавались скверные дни, но уверяю тебя, ночи наши почти всегда хороши.

— О, еще бы! — захихикал Дугал, опять поднимая чашу и вызвав недоумевающий взгляд Келсона. — Я слышал о вашей жене, ваша светлость.

— В самом деле?

Сухой вызывающий тон Моргана был просто шуткой, ибо он знал, что Дугал не имел в виду ничего дурного, но тревога, появившаяся на лице у юного горца, когда он понял, что ляпнул глупость, была не такой, чтобы просто от нее отмахнуться. Что же, пусть усвоит, каковы последствия слишком обильной выпивки, пока он среди друзей, а не с чужими, которые, пожалуй, не преминут смертельно оскорбиться.