— Возьми это кольцо, как печать веры; и, храня веру, оберегай и защищай Святую Церковь, Невесту Божию, — произнес Браден.

Морган был готов к тому, что когда Браден наденет кольцо на палец Дункану, вновь появятся образы, которые они с Дунканом выдели прежде: кольцо, надеваемое на иную руку в минувшие дни, — и смутный намек на присутствие другого, облаченного в темно-синие священнические одежды, преподносящего кольцо, нет — чашу — в ходе торжественной мессы.

Но было и нечто большее: туманный ореол серебристого мерцания вокруг головы Дункана возник на краткий миг, и почудилось касание призрачных рук, которое Моргану уже несколько раз доводилось ощущать на себе. Все исчезло, когда Браден и Кардиель возложили на голову Дункана митру, и Моргану осталось лишь моргать глазами, вопросительно косясь на Келсона, недоумевая, не померещилось ли ему то, что он на миг испытал.

Однако если и померещилось, то не ему одному, и даже не им двоим с Келсоном. Кто-то третий оказался вовлечен в контакт и сейчас испытывал потрясение, и даже ужас.

Дугал! В лице — ни кровинки, плечи одеревенели в слепом страхе. Келсон в тот же миг уловил этот отзвук его отчаяния, и поспешил обойти Дугала с другой стороны, чтобы тот оказался между ним и Морганом. Оба, как могли, попытались поддержать молодого горца.

Позади них в беспокойстве приподнялся Нигель, но Келсон покачал головой.

— Все в порядке, дядя, — неловко прошептал он. — Он немного болен, и все. Поправится.

Когда Нигель опять сел, утихомирив Конала и любопытных Пэйна и Рори, несомненно, подозревая, что здесь что-то неладно, рука Моргана скользнула вокруг плеч Дугала, и Дерини попытался укрыть юного горца от назойливых взглядов.

— Тебе нехорошо, Дугал? — прошептал он.

Содрогнувшись, Дугал отвел напряженный взгляд от обряда, все еще продолжавшегося перед алтарем, и нагнул голову.

— Что со мной происходит? — через силу выдавил он. — У меня такая голова, словно вот-вот лопнет.

— Вдохни поглубже и постарайся не придавать значения тому, что тебя пугает, — предложил ему Келсон. — Плыви по течению.

— О, Боже! Не могу! Ты это видел?

«Аларик, он уловил то же, что и мы! — передал Келсон Моргану. — Надо увести его отсюда, а я не могу выйти, пока все не кончится».

Его мысль смешалась с испугом, настороженностью и даже легкой радостью, но Нигель подталкивал Моргана сзади, указывая рукой на алтарь. Обряд как таковой завершился, и епископы построились по-иному, чтобы продолжать мессу — а Моргану предстояло участвовать в том, что произойдет дальше.

«Время для дароприношения», — передал Морган королю, взглянув искоса на него и на все еще дрожавшего Дугала и поднимаясь, между тем как хор монахов завел гимн — знак для него. «Если я не выйду, будет еще хуже. Удерживай его, пока я не вернусь».

Отведя глаза и сложив руки, как надлежало. Морган двинулся по боковому нефу и задержался перед небольшим накрытым белым столиком, учтиво ответив на торжественный поклон, который отдал ожидавший дьякон, вручая ему хрустальную бутыль вина и накрытый крышкой золотой потир. Хрусталь был холоден и скользок на ощупь, а дароносица казалась неестественно легкой, несмотря на свое содержимое — множество бледных неосвященных облаток.

Он чувствовал, что Дункан наблюдает за ним, пока медленно подходил к алтарным ступеням и преклонял колена перед новым епископом и двумя архиепископами, ясно осознавая: что-то не так. Весть, которую он намеревался сообщить, проскочила между ним и Дунканом, словно искра, когда он предлагал дары, и руки их соприкоснулись.

«Дугал что-то уловил. Я отведу его в твой прежний кабинет. Приходи туда с Келсоном, как только удастся», — передал Морган.

Он почувствовал легкое мысленное касание Дункана, выражавшее удивление и согласие, и поднялся, поклонившись присутствующим на прощание. Когда же он нагнулся, чтобы помочь подняться Дугалу, то пульсирующая боль вновь нахлынула на него с безудержной силой. Горец, похоже, готов был лишиться чувств…

«Скажи всем, что Дугалу стало хуже из-за его ран, — шепнул он Келсону. — Найдешь нас в старом кабинете Дункана. А пока я сделаю, что могу. Дункану я уже сказал».

Он не оглянулся, пока вел спотыкающегося Дугала по проходу. Слова молитвы архиепископа Брадена преследовали его протяжным эхом, ошеломляя глубиной значения, которого никто в то время не мог оценить.

— Господи, прими эти приношения, которые мы предлагаем за Твоего избранного служителя, Дункана, избранного Тебе священника. Обогати его дарами и добродетелями истинного апостола, ради блага Народа Твоего. Аминь.

…в долине видения.[17]

С прильнувшим к его руке полуобморочным Дугалом, таким бледным, что его веснушки казались пятнышками крови, Морган прошел в проход, огибавший собой сзади, не возбудив больше внимания, чем желал бы. Несколько монахов, не участвовавших в церемонии, воззрились на них с любопытством, но хмурое лицо Моргана удержало их от предложения помощи. Моргана знали и уважали в духовной среде после трех лет усердной службы новому королю, но у некоторых он до сих пор возбуждал изрядный страх.

А вот страх Дугала вызывал у Моргана куда больше опасений, чем испуг любого монаха, затаившегося в тени храма — и, похоже, предстояло ухудшение, пока не станет существенно лучше. Он ощущал мощный ужас, бившийся под поверхностью, словно полуразрушенная плотина лишь ненадолго сдерживает наводок, и не сомневался: ясное понимание Дугалом неустойчивости равновесия только ухудшает ситуацию. Единственным способом не дать ужасу прорваться — было смотреть себе под ноги, сосредоточив все внимание на простейших действиях: одна нога вперед, теперь — другая…

— Надо тебя отсюда увести, — пробормотал Морган, направляя юношу в двери в ризницу. — Я могу на тебя положиться? Ты меня послушаешься?

Тот споткнулся и чуть не упал, бросив на спутника странный измученный взгляд.

— Полагаешь… у меня есть выбор? — через силу прошептал он, когда Морган подхватил его понадежней и потянулся к засову. — Что со мной творится?

— Именно это я и хотел бы узнать.

Морган надеялся, что ризница окажется никем не занята во время церемонии, но присутствие старшего ризничего собора Святого Георгия оказалось неожиданностью. Старик клевал носом в скудном солнечном свете эркерного окна на том конце ризницы, когда они вошли, и, вздрогнув, пробудился, как только за ними закрылась дверь.

— Кто это?

— А, брат Джером, это вы? — спросил Морган, обхватывая пошатывающегося Дугала. — Мальчику стало нехорошо. Ему бы присесть.

Старый монах, хлипкий и слабо видящий, подтянулся поближе и посмотрел искоса на Моргана и на его явно недужного спутника.

— А, так это герцог Корвин… А с ним кто? — продребезжал старческий голос с некоторой настороженностью и немалым уважением. — Давай, парнишка, садись сюда. Вид у тебя неважный. Что с мальчиком, ваша светлость?

— Надеюсь, ничего страшного, — ответил Морган, позволив старику помочь ему усадить Дугала на низкую скамью-ларь близ шкафа для одежды. — Думаю, в соборе просто было душно. А может быть, слишком много фимиаму накурили. — Он отважился бросить косой взгляд на ризничного, щупая пульс на запястье. — Уверен, через несколько минут все будет в порядке. Как вы думаете, архиепископ не будет возражать, если хлебнуть глоточек его освященного вина?

— А, ну, конечно, нет, ваша светлость. Как раз то, что надо. Погодите.

Когда старик заковылял через ризницу, теребя связку ключей, привешенную к поясу, Морган наклонился поближе к мальчику. Дыхание юного горца стало поверхностным, голова его оперлась о стенку шкафа, глаза закрылись.

— Дугал, сиди тихо, и не удивляйся, что бы ни увидел, — прошептал он, прикладывая палец к губам, когда мальчик открыл глаза. — Думаю, брат Джером собирается вздремнуть.