Она повернулась и скользнула в открытую дверь за мужем, изумленный Дугал едва успел отдать поспешный поклон. Лорис бросил на Истелина ядовитый взгляд, несколько задержался на нем, затем более сдержанно оглядел Дугала и скрылся. Дугал испустил долгий негромкий вздох, как только снаружи отгремели засовы, и с горечью взглянул на потрясенного Истелина.

— Так вот какова моя тетя Кэйтрин, — пробормотал он.

Истелин обжег его взглядом, полным страстного отвращения, и отвернулся, затем вслепую зашагал к молитвенной скамеечке и рухнул на нее коленями, уткнувшись лицом в сложенные руки. Миг спустя Дугал последовал за ним и неловко преклонил колена на голом камне рядом.

— Прошу вас, не гневайтесь на меня, ваше преосвященство, — прошептал он, желая, чтобы епископ поднял голову. — Неужели вы думаете, что я действительно сделаю хоть что-то, что помогло бы Лорису?

Шепот Истелина едва ли был слышен сквозь его руки.

— Ты дал клятву, Дугал. Страшную клятву. Неужели ты собираешься ее преступить?

— Я… Мне не приходилось выбирать.

Истелин холодно поглядел на него.

— Ты мог выбирать. Ты мог поступить, как я. А ты дал ему свое слово!

Дугал болезненно проглотил комок. У него опять заболели ребра, так заколотилось о них сердце.

— Я дал свое слово королю, — промолвил он. — И если даже это будет стоить мне спасения души, я сдержу слово, данное ему. — Он тщательно сложил руки, переплетя пальцы, и с силой придавил их к подбородку. — Но я не смогу бежать и предупредить его, если меня будут слишком бдительно охранять, — очень тихо продолжал он. — Возможно, я все равно не смогу бежать, но надо хотя бы попытаться. А если так, то ради него мне нужна хоть какая-то надежда на успех.

— Даже ценой нарушения священной клятвы? — спросил Истелин.

— Любой ценой, — прошептал Дугал.

Он не смог убедить Истелина, что самое мудрое — это прикинуться, будто они согласны помогать мятежникам. Он пытался сделать это, пока не явился слуга, чтобы вести его на обед, но епископ стоял на своем: даже прикидываться послушным столь же гибельно, сколь и по-настоящему сдаться врагу. И никаких разговоров.

— Но они намерены доставить вас туда, ваше преосвященство… И чего доброго, если даже им придется водрузить на престол ваш труп! — сказал, наконец, мальчик. — Вы ничем не поможете королю, если станете трупом.

— Возможно. Но я умру, зная, что был верен моему долгу и Господу. Лорис не получит удовлетворения.

Дугал думал над словами Истелина, пока шел за слугой в большой епископский зал, и ощущал неслыханную тяжесть, навалившуюся на душу, но сделал все возможное, чтобы яснее соображать, как только сел за стол. Его поместили на дальний конец главного стола, где воины обслуживали его, а заодно и наблюдали за ним, и он знал, что с него не спускают глаз и многие другие.

Все больше осознавая, какую опасную игру он затеял, мальчик вел себя тихо и старался неизменно таращить глаза и благоговеть в присутствии Меарского Двора.

Казалось, никто не вспомнил, что он воспитывался при дворе поизысканней, в Ремуте, и Дугал надеялся, что они сочтут, будто он отвык от подобной роскоши, живя дома в горах. В сущности, он уже несколько лет, как покинул Ремут, и ему не стоило больших усилий перейти к более небрежному поведению, обычному в доме его отца: шумному и неистовому, с откровенным вниманием к еде и всяким штучкам, немыслимым в столице.

Как только он вошел в образ, поддерживать его оказалось легко. Вскоре его представили кузенам: Ителу и Ллюэлу, юнцам примерно его лет, и ошеломляюще красивой Сидане.

— Не думаю, что ты видел в своей Транше много девиц, вроде этой, — с гордостью произнес принц Ител, наливая сестре чашу эля. — Меара будет сердцем обновленного мира, когда мы победим. Увидишь.

Он был достаточно пьян, чтобы принять неловкий смешок Дугала за признак восторга. Сидана тоже присоединилась к веселью.

Один Ллюэл держался особняком, украдкой поглядывая на Дугала, когда ему казалось, что тот не замечает, и угрюмо задумавшись над чашей. Дугал попытался во что бы то ни стало завоевать их доверие, вызывая на разговор молчальника Ллюэла, выслушивая рассказы о военных подвигах кузенов с притворным благоговением, и, наконец, присоединившись к добродушным подначкам, которые неизменно выносила Сидана от старших братцев. Ко времени, когда обед закончился, он почти что стал одним из них.

Однако, одним из детей, но не из взрослых. После того, как дамы удалились, и подали вино покрепче, Сикард пододвинул свой табурет поближе к племяннику и стал выспрашивать его о взглядах старого Каулая с намеком, что после смерти старика Меара в состоянии существенно улучшить жребий Дугала.

Дугал заподозрил, что его дядя на самом деле куда трезвее, чем кажется. Он умел скрыть свои подлинные чувства, даже прикинулся оживившимся, когда Сикард предложил ему герцогский титул после того, как Меара отделится от Гвиннеда. И, судя по всему, давал правильные ответы.

Он пил с дядей и его сыновьями еще час, умудрившись каким-то образом набраться гораздо меньше, нежели они полагали. Ител, подвыпивший Ллюэл и бдительные, до сих пор трезвые воины проводили его обратно, когда завершилась пирушка, два принца пропели ему шумное величание как будущему герцогу Траншийскому, прежде чем играючи хлопнуть его по спине через дверной проем.

Однако Истелин все еще был с ним холоден. Дугал застал его на коленях за молитвой, и епископ не стал глядеть на него после того, как один раз с презрением смерил с головы до пят и резко повернулся к нему спиной. Не смог Дугал и добиться от него хоть каких-то слов. Он заполз под свое меховое одеяло, чувствуя себя последней змеей, и слезы бесшумно струились по его щекам, пока он, наконец, не погрузился в тревожный сон. И почти немедленно сны оборотились кошмарами:

Судный День. Нагой и перепуганный, он съежился у подножия огромного золотого Престола Небесного, а разгневанный Истелин возносит руку к Свету в немой мольбе, с осуждением указывая другой рукой на Дугала. Сонм плачущих ангелов несет к Престолу неподвижно распростертого Келсона, и на его теле кровоточит дюжина ран.

Дугал пытается сбивчиво объяснить, что Келсон не может быть мертв, и что не в чем винить его, Дугала. Но внезапно король поднимает голову и протягивает окровавленную руку, которая также указывает в направлении Дугала, плоть исчезает с костей, в то время как Дугал в ужасе следит за этим, и глаза становятся пустыми провалами в похожем на маску черепе.

Кошмар выбросил Дугала из мира сновидений. Хватая ртом воздух, он очнулся в холодном поту, ужасаясь, а вдруг это случилось на самом деле, и он уже погубил своего брата и своего короля.

Но кругом было темно, Истелин больше не преклонял колена в маленькой молельне, но лежал, завернувшись в меха спиной к Дугалу, расплывшись темным пятном в неверном свете угасающего огня. Это был только сон.

Однако у Дугала шумело в голове от вина, и даже после того, как ужас видения отступил, он не мог больше спать. Весь остаток ночи он был наедине со своими мрачными опасениями и своим похмельем и тщательно вопрошал свою совесть, прижав ладони к губам и то и дело молясь. Время, казалось, еле ползло, пока у края неба наконец не задрожала серая полоска рассвета, и он не встал, чтобы умыться и одеться, теперь, значительно протрезвевший.

Предмет его молитв также наблюдал, как светает в то утро, в дне быстрой езды к югу от Ратаркина. Вылетев на коне на вершину крутого перевала, Келсон скукожился в своем подбитом мехом плаще, жуя кусок грубого черного дорожного хлеба, и увидел, как сбоку от него придерживает поводья Морган. Они скакали во весь опор с полуночи и не собирались больше нигде останавливаться, пока не доберутся до Ратаркина. За ночь дождь сменился легким снегопадом и больше явно не собирался возобновляться.

Позади них, растянувшись парами по тропе, сотня их рыцарей поправляла подпруги и уздечки, а кое-кто воспользовался короткой остановкой, чтобы поесть, поспать или облегчиться. Конал дремал на коне сзади и слева от кузена, мерно клюя носом.