— Если ты можешь уйти, почему не уходишь? — серьезно спросил Акхан.

— Ульпак обязан предводителю белых собак жизнью, — мрачно ответил ягуар, — и пока не спасет его, не сможет покинуть Шибальбу. Сейчас он здесь по доброй воле.

Акалель присвистнул, он больше ничего не сказал своему странному пленнику и, выйдя из кузницы, направился в свои покои добриваться и приводить себя в порядок.

Вечером усталый караван послов Ягуаров с возвращенными подарками двинулся назад через северные ворота Шибальбы. Стоя на галерее, Ульпак слабо улыбался, наблюдая, как тяжело ступают нагруженные ламы, увозя в обратный путь не принятый выкуп за его голову.

Вечера в Ар-Мор наступали сразу. Кажется, еще четверть часа назад был день, и вдруг солнце закатывалось за отроги красных гор, а мир наполнялся шорохами и шумами, источников которых принц не знал. Больше всего донимали летучие мыши. Эти твари селились в полых медных трубах обсерватории, расположенной на вершине четырехэтажной башни, грозным обелиском возвышавшейся над «цитаделью тысячи комнат».

Первый, глухой этаж не имел ни окон ни дверей. Вход внутрь шел со двора и начинался как каменная лестница, уводившая под землю. Лишь оттуда, из глубины насыпного холма под дворцом можно было сложным лабиринтом коридоров попасть в башню и только затем подняться по ее крутым, выщербленным ступеням. Блуждание в подземной темноте символизировало смерть приходящего для внешнего мира, а каждая ступень лестницы — новый этап восхождения и просветления его души на пути к звездам. Чем выше поднимался искатель вечной мудрости, тем шире становились проемы окон, как бы пропуская небо внутрь башни, и, наконец, на верхней площадке человек оказывался один на один со звездным безмолвием.

Акхан крадучись шел по темному коридору между колонн. Не то что бы он от кого-то прятался, но и обнаруживать свое посещение башни не хотел. Пару дней назад принц дал себе клятву составить свой гороскоп. Слишком много непонятных событий теснилось вокруг него в последнее время. Обойтись простыми выкладками для своего знака, доступными каждому, Акхан не мог: его интересовали слишком тонкие подробности. Обращаться к Тикалю или любому другому жрецу считал ниже своего достоинства. Приходилось трудиться самому.

Составлять гороскоп жизни и смерти в Атлан запрещалось всем, кроме жрецов. Но простые годичные предсказания были в большом ходу. Без них никто не осмелился бы не то что жениться или строить дом, но даже выйти в гости. Обычно гороскопы для Акхана делал Кими. Конечно, при войске Принца Победителя всегда следовал жрец, в обязанности которого входило выбирать удачное время для битв, но акалель по опыту знал, что эти шустрые предсказатели готовы пообещать победу, лишь бы погнать солдат в бой. Он им не верил, и поэтому всегда просил друга рассчитать ему подробный гороскоп.

Однако в этом году Кими вдруг проявил не свойственное ему упрямство. Он наотрез отказался составлять для Акхана предсказания и понес невообразимую чушь на счет запретов, дескать акалель всегда может узнать все, что ему нужно у специально назначенного Лунным Кругом жреца. Они рассорились и помирились только в последний приезд Акхана домой.

После путешествия по ночному дворцу принц чувствовал себя увереннее. Прогулка к коям была изящной импровизацией. Сегодня, отложив в сторону мальчишеские выходки, акалель тщательно подготовился к делу. Восковые таблички и костяную палочку для расчетов он положил в кожаный мешочек и повесил на грудь. Блуждать по каменным лабиринтам голым тоже не пришло ему в голову, и Акхан надел шерстяной плащ. За поясом у принца торчал широкий кинжал, больше походивший на короткий меч. Через плечо висела прочная веревка из тонких ременных полос.

— Куда это ты собрался? — с усмешкой сказал себе акалель, туго шнуруя высокие сандалии с окованными архилаком носами. — Никак считать лунные фазы? — Он тряхнул для проверки ногой, и из плоской подошвы выскользнуло в воздух тонкое нефритовое лезвие. — Порядок. Почему бы не взять пращу и боевого слона?

Дорога по галерее прошла в полной тишине. На этот раз командующий отказался от путешествия в сумерках, пока дворец полон крадущихся и целующихся в нишах теней. Он дождался того часа, когда возвратился позавчера по совершенно пустой цитадели. Как назло, небо было ясным. Полная, белая, как утопленница, луна заливала открытые террасы ярким светом, заставляя сверкать сложные орнаменты на мозаичных плитках пола какими-то новыми, мрачноватыми красками.

Акалель не любил луну. Ему стыдно было в этом признаться, но полнолуние вызывало у него прилив смутных, давящих ощущений: от неприятного стеснения в груди до потери сна. Это было связано с его гиперборейской кровью, от чего мучительный стыд охватывал принца еще сильнее.

Добравшись до левого крайнего двора, в самом углу которого возвышалась башня-обсерватория, Акхан перевел дыхание. Дальше, по совершенно открытому пространству вела белая дорожка. Оглядевшись вокруг и не заметив ни единого признака жизни, Акхан быстро двинулся по камням. У самого подножия башни плитки превращались в ступени и уходили под землю. Акалель сделал несколько осторожных шагов и уперся в массивную дверь, окованную зеленоватыми пластинами меди. Его руки нащупали знак лабиринта на обеих створках.

— Амареа ако амана. — четко произнес он, снимая заклятие с двери.

Створки не поддались. Тихо выругавшись, принц нащупал начало лабиринта, служившего не только печатью от злых сил, но и простым замком. Его пальцы осторожно побежали по четким литым бороздам священного знака. Наверное, этот рисунок повторял план внутреннего лабиринта. Если б принц мог сейчас хорошенько рассмотреть и запомнить его! Но нет, по ту сторону стены придется действовать также на ощупь, как и здесь. (Если он, конечно, откроет дверь). «Говорят, наша бабушка согрешила с храмовым вором. — усмехнулся Акхан. — Иначе откуда бы у меня такой талант вскрывать замки?»

Правая рука проделала весь путь раньше левой, и принц радостно присвистнул: «Дошел! Дошел!» Он нарочно удержал ладонь на краю лабиринта, не сделав последний шаг. Перепутай акалель, какая рука должна первой встать в центр круга, и его ошибка была бы смертельной. На лбу Акхана выступили крупные капли пота. «Ничего, ничего», — успокоил он себя. Пальцы левой руки еще осторожно ощупывали бороздки, при каждом движении ожидая отравленного шипа или незаметной газовой дырочки. Наконец, и они добрались до центра. Акалель с минуту поколебался, запрокинул голову, глубоко вздохнул, наугад выбирая руку, и, увидев край полной отвратительно белой луны, нажал сначала левой, затем правой ладонью на священный знак.

Замок грубо лязгнул в ночной тишине. Акхан перевел дыхание. «Получилось!» После каждой новой удачи он радовался, как ребенок, и давал себе слово больше никогда не играть в эти игры. Но в них был какой-то пьянящий, смертельный азарт, напоминавший прыжки через быка. Если за танцы со священным животным победитель получал голову рогатого гиганта, то за вскрытие священных замков можно было распроститься со своей собственной.

Акалель осторожно шагнул под ступенчатые своды коридора. Было темно, как в погребе, но Акхан все равно не оставил щели между створками дверей, понимая, что приоткрытый вход может привлечь к себе внимание. Немного постояв на одном месте, чтоб глаза могли привыкнуть к сумраку, он на ощупь двинулся вперед. Через несколько шагов оказалось, что проход круто поворачивает в лево. Знаменитое правило всех лабиринтов гласило: держись одной стороны. Поскольку этот лабиринт был ориентирован по левой руке, то принц перешел к левой стене и медленно двинулся вдоль нее.

Коридор совершил еще два поворота, чтоб окончательно отсечь путника от возможного источника света, а затем резко расширился и пошел под уклон. Честно говоря, Акхан надеялся на обратное: дорога должна была вывести его вверх, к началу башни. Ни тут-то было. Прямой, как стрела, без единого ответвления проход шел вглубь земли. Через несколько минут до слуха принца начал долетать слабый позвякивающий звук, словно кто-то отбивал медный ритм колокольчиком. Немного погодя послышался ровный наставительный голос. И справа показались красноватые отблески света.