— Это так, госпожа. — Ланика, не поднимая головы, вышла исполнить приказание.

Сегодня утром Рокшанек нашла в ущелье зацветшие крокусы. Рядом лежал снег с прозрачной ледяной кромкой, а нежно-белые хрупкие цветы кротко и бесстрашно смотрели в небо.

Весна…

Рокшанек стояла над ними странно взволнованная. Откуда это волнение? Что так сладко тревожит сердце?

Весна…

Это весна тревожит и волнует, что-то сулит, что-то обещает. Призраки счастья бродят где-то рядом, зовут к еще неизвестным, еще неизведанным радостям, томят каким-то предчувствием… Может быть, предчувствием любви…

Любви!

Рокшанек подняла глаза к вершинам гор, к искристым розовым снегам, лежащим на высоких склонах. Покрывало свалилось с ее запрокинутой головы, и поток светлых золотых волос засверкал под солнцем. Свежий румянец, вызванный дыханием холодного ветра, проступил на ее чистом, как белый жемчуг, лице. Но где ее счастье? Где ее любовь? Откуда она придет к девушке, скрытой в глухой крепости на вершине Скалы?

Солнце вело медленную игру света и тени на обнаженных склонах. Желтизна на выступах утеса, коричневые пятна во впадинах, фиолетовая дымка в ущельях… А над головой суровые, грозные вершины в серебре снегов.

Где-то далеко внизу лежат долины. Отсюда, с высоты Скалы, где отец ее, Оксиарт, построил крепость, земля равнин кажется лежащей в пропасти. Там города и села, там много людей, движение, жизнь. И там сейчас война.

Синие огни в глазах Рокшанек погасли. Какие радости? Какая любовь? Это лишь мираж весны, обман весенних запахов и птичьих голосов. Белые крокусы могут радоваться — они доцветут и дадут семена. Птицы могут радоваться — они совьют гнезда и выведут птенцов. И звери в лесах, и сами леса — все может радоваться весне, их жизнь ничем не нарушена, и все, что дано им природой, они возьмут…

А что ждет людей, укрывшихся на отвесной Скале от страшного завоевателя, который уже прошел многие страны и нынче ходит по их земле? Какую радость увидят они?

Снова на сердце легла тяжесть тревоги и страха — привычные чувства за все это последнее время. Ее отец, ее братья — все сражаются вместе с отважным Спитаменом против чужеземцев, защищая свободу родины. Ни в одной стране, по которым прошли македонские фаланги, не нашлось такого героя, как их Спитамен. А если бы нашлись и там, в Персии или где-нибудь в Киликии, в Дрангиане, то свирепый Македонянин не пришел бы сюда!

Но он пришел. И вот уже два года бьется Спитамен с Македонянином, два года бросается, как лев, на чужеземцев, а победы все нет… И может быть, сейчас, когда Рокшанек бродит здесь и радуется расцветшим крокусам, ее отец лежит неподвижно на окровавленной земле…

Рокшанек вздрогнула, накинула покрывало и бросилась бегом по узкой тропинке вниз.

У ворот крепости ее встретила кормилица. Толстая, смуглая, с тяжелым подбородком и заплывшими черными глазами, она остановилась, задыхаясь: видно, давно уже бегает, отыскивая Рокшанек.

— Мало нам тревоги, Рокшанек, что ты еще убегаешь одна в горы!

— Есть какие-нибудь вести, апа?[99]

Кормилица махнула рукой.

— Теперь каждый день вести. И каждый день — плохие. Твой отец, полководец Оксиарт, прислал гонца. Видно, скоро всем нам погибать, светлая моя.

— Почему, апа? Почему?

— Иди и послушай его сама. Он у госпожи.

— Но отец жив? Братья живы?

— Об этом узнаешь лишь после сражения.

— Опять сражение?

— Опять, светлая моя. Большое сражение. Ох, что будет, что только будет с нами!

Казалось, что кругом сразу потемнело. Свет солнца стал мертвым, в птичьих голосах слышалась обреченность.

— Пойдем скорее, апа! Послушаем, что он говорит!

Плоскогорье Согдийской Скалы, приютившее несколько тысяч людей, укрывшихся от Александра, было обширно. Речки и водопады давали в изобилии хорошую, прозрачную воду. Было достаточно земли, чтобы посеять хлеб. Здесь хорошо родился сладкий розовый виноград. Крепость Оксиарта, или Око, как называли персы такие горные крепости, могла выдержать длительную осаду: отвесные стены Скалы защищали ее.

Вестники приходили по тайным тропам наверх, рассказывали разное — о македонянах, людях суровых и одетых странно, о их грозном вооружении, о суровых обычаях, о богатстве полководцев, о непреклонном нраве македонского царя…

Один из таких вестников, немолодой бактриец, посланный Оксиартом, сидел в покоях хозяйки дома, Оксиартовой жены, измученный скачкой и крутой тропой, по которой он пробирался.

Все, кто жил в доме Оксиарта, толпились вокруг в тревоге и смятении — жены бактрийцев, знатных, присланные сюда под защиту крепости, старые родственники, воины, которые уже не могут держать оружие и пригодны только для домашних работ. Даже рабы теснились у порога: они хотели знать, что ждет их господ, а значит, и их самих.

Девушки сидели у стены на мягких коврах и подушках. Рокшанек пробралась к ним; ей дали место, придвинули подушку.

Госпожа прежде всего спросила о муже, о сыновьях. Оксиарт здоров, сыновья тоже.

Но надежды на освобождение от македонян нет. Спитамен сражается из последних сил, а сил у него уже остается мало. Многие согдийские и бактрийские вельможи отошли от него; нет у них войска, земли обезлюдели, народ разорен. Многие убиты. А многие — горько сказать! — перешли на сторону Македонянина и теперь сражаются против своих. Трудно Спитамену сопротивляться такому сильному врагу: ни один город, ни одна крепость не может устоять перед Александром, ни одно войско. Все гибнет на его пути! Македоняне ходят по Согдиане вдоль и поперек, а где пройдут, там кровь и пожарища.

Рокшанек слушала, уткнувшись лицом в ладони и вся затихнув от страха. Страшный, страшный Македонянин ходит по Согдиане, огромный, свирепый, на голове рога. Его видели воины, вернувшиеся с тяжелыми ранами на Скалу, — да, у него рога за ушами, белые рога!

— Где же теперь Спитамен? — упавшим голосом спросила мать. — Думает ли он еще сражаться?

Посланец вздохнул.

— Я оставил отряд перед самым боем. Спитамен собрал кочевников в пустыне, призвал массагетов. Они отважные воины. Спитамен не раз уходил с ними в степи — македоняне боятся скифских степей. Но недавно Кратер опять разбил его.

— Кратер?

— Полководец, друг самого Александра. У Кратера железная рука, железное сердце. Александр послал его поймать Спитамена, но ему это не удалось. И не удастся. Спитамен еще много принесет им беды. Но победить? Нет. Кратер в каждом бою разбивает его.

— А Оксиарт? А мои сыновья?

— Все с ним. Со Спитаменом. Помогите им, боги! Сейчас Александр поставил главным военачальником над войском Кена. Это — один из его этеров. Дал к его войскам еще отряд Мелеагра. А у Мелеагра сотни четыре конных этеров, лучших всадников. У него есть и конные дротометатели… И язык не поворачивается сказать: с ними наши бактрийцы и согды. Эту армию Александр поставил на зимовку, велел наблюдать за страной, чтобы все было тихо. А если появится Спитамен, устроить засаду и захватить его. Захватить во что бы то ни стало.

— И что теперь?

— Спитамен со своим войском сам вышел навстречу Кену. Некуда ему больше деться, некуда. Кен запер его в пустыне. Теперь Спитамен вышел на самую границу скифской земли. С ним еще три тысячи скифов. Я оставил их перед самым сражением. Господин приказал вам не покидать Скалу. Ни за что не покидать Скалу. Ждать вестей.

— Что же теперь там?! — воскликнула госпожа, всплеснув руками так, что звякнули браслеты. — Почему ты не дождался конца сражения, не узнал?..

— Господин боялся, что я умру раньше, чем доберусь сюда.

Голос его стал еле слышным. И только теперь все заметили, что он крепко прижимает руку к груди и сквозь пальцы медленно проступает кровь.

— Да он ранен! — закричала кормилица. — Госпожа, отпусти его скорее!

Госпожа быстро поднялась: