Увидев, что Александр и окружающая его военная знать направляются к театру, толпа хлынула туда же, торопясь занять места. Прошли в театр и все знатные гости, приехавшие на свадьбу и оказавшиеся на похоронах. Еще в смятении, еще не нашедшие для себя решения о том, кому быть царем Македонии, они уже понимали, что армия встала на сторону Александра. А в руках армии, в руках ее полководцев была та главная сила, которая низвергала и провозглашала царей…

Солнце взошло, осветив заполненный пестрой толпой театр. И здесь, при огромном скоплении народа, при всей македонской знати, старый полководец Антипатр провозгласил Александра царем. Клики ликования и приветствий грянули и забушевали в театре и в близлежащих улицах, где толпился народ, не вместившийся в каменный круг театра. И клики эти, повторявшие имя молодого царя, понеслись дальше, по всей Македонии, и еще дальше – по всем странам, окружающим Македонское царство…

Это произошло осенью, в 336 году до нашей эры. Александру тогда только что исполнилось двадцать лет.

Царская семья возвратилась в Пеллу.

Александр, по македонскому обычаю, призвал войско и принял от него поздравления.

Он чувствовал, что войско тревожно. Воины еще не знали, чего им ждать от молодого царя. Филипп обещал вести их в Азию, но как решит это дело Александр? Осмелится ли он на такой дальний и рискованный поход? А македонским войскам дома делать нечего. Не идти же им в пастухи, не браться же им за соху или, накинув на плечи волчью шкуру, карабкаться по горам, охотясь на зверя!..

Александр явился перед войском в царской диадеме. Глаза его сверкали. Он обратился к воинам на родном македонском наречии, и это сразу открыло для него их сердца.

Александр говорил о своих законных правах на царский престол, о том, что он всегда будет чтить законы и обычаи, установленные его отцом, царем Филиппом.

– Ничего не изменилось, – говорил он, – изменилось только имя царя. Но могущество Македонии, порядок, установленный царем Филиппом в стране, остались те же. По-прежнему военная служба для македонян обязательна. Только добавлю от себя – те, кто служит в войске, будут освобождены от всех других повинностей, и в том числе от земельной подати. А надежды на новые завоевания остались с нами по-прежнему!

Войско слушало затаив дыхание, боясь проронить слово. И когда голос Александра умолк, воины ответили радостным криком приветствий и благодарности. Теперь они знали, что у них есть и царь и полководец, с которым они осуществят все, что задумал Филипп, и за которого они постоят, как стояли за Филиппа.

Александр крепкой рукой ухватился за царскую власть. Войско, несколько обленившееся за последнее время, с разболтавшейся дисциплиной, скоро почувствовало эту руку.

Все пришло в движение. Каждый день – тренировка, переходы в полном вооружении, опять тренировка, опять переходы. Александр, сам не знающий усталости, добивался от подчиненных мгновенного выполнения команды. Никаких поблажек, никаких уступок. Воины и некоторые полководцы ворчали: к чему это? Вот пойдем в поход, тогда и натренируемся. Они уже забыли, как царь Филипп, отменив обозы, гонял их в полном вооружении с провиантом за спиной и в зимний холод, и в летнюю жару. Но постепенно втянулись и сами почувствовали, как эта ежедневная воинская работа взбодрила войско. Они уже получали удовольствие, почти наслаждение, когда, стоя в рядах фаланги, чувствовали себя слитыми с ней, словно единый организм. Плечо товарища, его щит рядом с твоим щитом, его сарисса рядом с твоей сариссой. И у каждого та же цель, что у тебя.

Сердце наполнялось боевой отвагой, всякая мысль о страхе перед врагом исчезала. Ни одного неверного шага, ни одного промедления – и тогда армия непобедима.

Александр командовал сам. Сам водил на тренировку. Пехотинцы и конники слышали его голос, не менее решительный и громкий, чем голос покойного царя. И с изумлением каждый день убеждались, что их молодой полководец знает военную науку, что он умеет командовать, что, сохраняя для них все привилегии, он потребует от них полного повиновения и полной отдачи сил. Но поняли и то, что сам он, их молодой царь, пойдет первым с ними на любую опасность, не побоится никаких бед и трудов и что за таким царем они могут смело пойти в самые тяжелые и далекие походы.

Молодой царь торопился. Сейчас все его заботы были о том, чтобы подготовить себе надежное войско. Армия – его сила. Армия – его надежда. Его будущее, его власть, его мечты, его слава – все в руках армии. Армия же и его защита.

А защита Александру была сейчас очень нужна. Враги грозят ему со всех сторон, отовсюду идут тревожные вести. На севере фракийские племена, с которыми много пришлось сражаться Филиппу, прежде чем он покорил их, отказываются признавать власть Македонии. В Фессалии брожение, фессалийская конница не хочет подчиняться македонянам. Пеония заявляет о своей независимости. Варвары уже разбойничают на македонских границах… Эллада, еще разрозненная внутренними распрями, зашумела в единодушной надежде вернуть свою свободу. Афины готовятся к войне, вооружаются, вооружают флот, который все еще самый сильный в Элладе. Пелопоннес не хочет подчиняться решению совета амфиктионов, которое провел Филипп, и признать македонского царя гегемоном – вождем объединенных войск для войны с персами. Филипп умер – отпадает и решение амфиктионов.

Фиванцы постановили изгнать из своей крепости Кадмеи македонский гарнизон. Они были согласны признать Филиппа вождем объединенных войск. Но Александра признавать вождем они не хотят.

Амбракийцы[38] македонский гарнизон уже изгнали. Этоляне,[39] заверявшие Филиппа в своей дружбе, взялись за оружие. Аргос, элейцы,[40] аркадяне больше не считаются ни с военной силой Македонии, ни с договорами о союзе с ней. А Спарта никогда ни с кем не считалась и никому не подчинялась… Союз, организованный Филиппом, распадался.

В Афинах первым о смерти Филиппа узнал Демосфен.

Демосфен неделю назад похоронил свою единственную дочь. С омраченным лицом, осунувшийся, он в последнее время редко показывался на улицах. И лишь в том случае, когда государственные дела требовали неотложного присутствия Демосфена, его сутулая фигура появлялась в совете.

На седьмой день траура, вечером, в его дом постучался тайный гонец Харидема, военачальника наемных войск. Харидем стоял у границ Фракии, и вести о событиях в Македонии дошли до него очень скоро. Харидем, своевольный, разнузданный человек, ненавидел македонского царя – он не забывал, что Филипп когда-то отнял царство у его зятя, фракийского царя Керсоблепта.

Демосфен удивился, услышав, что гонца прислал Харидем. Что нового может сообщить ему этот человек?

Гонец сразил его оглушающей вестью:

– Филипп убит!

Демосфен выпрямился. Он боялся поверить своим ушам.

– Повтори!

– Филипп убит. В Эгах.

– Расскажи подробно, – еле вымолвил Демосфен, чуть не задохнувшись от радости.

Он усадил гонца Харидема, сам сел напротив и внимательно, жадно выслушал рассказ о том, как убили ненавистного ему македонского царя.

На другой день афиняне с удивлением смотрели на Демосфена. Он шел по улицам в торжественной белой одежде, с венком на голове – так одеваются лишь в дни больших народных празднеств.

Демосфен шел в совет.

Афинские правители, заседавшие в совете, не сразу поняли, о чем говорит Демосфен и что означает его праздничная одежда.

Демосфен начал с того, что поздравил афинян и всех эллинов с радостной вестью. Потом в таинственных, похожих на пророчество, выражениях сообщил о смерти своего исконного врага, которого он считал таким же исконным врагом всей Эллады. И когда афиняне наконец поняли, о ком говорит Демосфен, когда им стало ясно, что Филиппа, наложившего на Элладу свою тяжелую руку, уже нет в живых, в совете началось ликование.