– Остановись! – закричала Елена Сергеевна. – Одумайся, Анечка! Ты совершаешь акт вандализма! Это уже не интимные тайны твоих родственников, это ценный исторический документ. Нельзя до такой степени идти на поводу у своих чувств. Так инквизиторы сжигали все, что казалось им богомерзким, в результате оставив человечество без великих произведений искусства и научных открытий. Что там затрещало? Обложка порвалась?
– Да нет, обложка цела, только отклеилась немного, – растерянно ответила Анна. – Леля, там что-то есть! Видишь, между кожей переплета и внутренним листом вложена бумага.
При помощи перочинного ножичка и вязального крючка женщинам удалось извлечь то, что было спрятано под обложкой тетради пращура.
От руки начертанный на плотной бумаге план явно принадлежал к более позднему времени, нежели записи в тетради, и сопровождался небольшим рукописным комментарием.
Отложив ненадолго новую находку, Елена Сергеевна уговорила Аню все же дочитать старинные записки, тем более что последующие две страницы были безнадежно испорчены сыростью (их даже не удалось разлепить) и текста оставалось совсем немного.
Мыслями с драгоценным семейством моим, супругой и деточками, кои при вечном моем отсутствии, яко в сиротстве пребывают…
… будучи сим недоволен, помышлял еженощно, как бы ко исполнению моего благого намерения покинуть Санкт-Петербурх и тайно пробраться к себе в подмосковную, где чада мои и домочадцы…
При себе имея лишь ларец великий, в коем все императорские презенты без изъятия сохранялись: и злато, и каменья, и алмазы, и яхонты, и смарагды индийские, и прочее все, пригодное стать подспорьем семейству моему в час неминуемых бедствий, навлекаемых на их безвинные головы не чем иным, как токмо одним моим беспутством…
– Вот видишь, твой предок был не лишен определенной порядочности, – прокомментировала прочитанное Леля. – Да, силой обстоятельств согрешил, бес его попутал или просто выбора ему не предоставили, с государыней шутить не приходилось… Но казнился за собственное беспутство и заботился о семье! В какое время он находился на придворной службе и попал в фавор к императрице?
Аня задумалась.
– Я сейчас не вспомню точную дату, но надо полагать, в 1780-е годы. Пожалуй, во второй половине, а скорее даже к концу восьмидесятых…
– О, это был бурный период в жизни матушки Екатерины. После того как в 1784 году скончался ее любимец Ланской, она тосковала почти целый год, а потом решила развеять тоску-печаль, меняя фаворитов одного за другим – сперва Александр Ермолов, потом гвардеец Дмитриев-Мамонов, произведенный вскорости государыней в графы, потом Платон Зубов, превратившийся в 22 года из секунд-ротмистров сразу в полковники и флигель-адъютанты…
– Мой пращур, видимо, вклинился между Мамоновым и Зубовым. И я боюсь, что графское достоинство и мои предки получили именно тогда, потому что в семье не любили вспоминать про наш титул. Я-то, выйдя замуж за нетитулованного дворянина, теперь по мужу считаюсь просто дворянкой… А отец не любил своего титула. И неудивительно!
(Признаться, Аня выглядела настолько аристократично, что казалось просто невероятным, что родовой титул ее семья получила всего каких-нибудь 125 лет назад, в последние годы правления Екатерины. Глядя на прекрасное породистое лицо с утонченными чертами, можно было поклясться, что далекие предки Анны со своими дружинами вызывали на сечу князя Владимира Красно Солнышко, оспаривая у него киевский престол, а может быть, и правили ладьей варягов, прокладывая путь Рюрику…)
А Анна между тем, нахмурив аристократические собольи брови, продолжала сетовать:
– Подумать только, позорное графское достоинство прапрадед заслужил ловкостью в любовных утехах… Встав за своим титулом в очередь за Дмитриевым-Мамоновым!
– Но, Анечка, судя по всему, он был не таким уж и плохим человеком, разве что чуть-чуть легкомысленным! Да, он дитя своего куртуазного века. Но при этом душой болел за близких и, понимая, сколь ненадежна судьба царского фаворита, старался обепечить будущее семьи…
– Да что ты меня утешаешь! – махнула рукой Анна. – Обеспечить будущее? Чем? Тем, что заработал в постели императрицы?
– Анюта, в Священном Писании сказано – не судите, да не судимы будете! Библия – очень мудрая книга… А что это за подмосковная, в которую твой прапрадед потащил свой ларец великий с царскими дарами? Уж не Привольное ли?
– Скорее всего именно Привольное, – подтвердила Аня. – Это старинная вотчина наших предков. Знаешь, я слышала в детстве какие-то истории о кладе, который прапрадед, первый граф, спрятал неизвестно где перед самым заточением в крепость, но мне это казалось просто забавной семейной легендой, и даже в голову никогда не приходило, что клад настоящий и может находиться где-то здесь… А он сам, надо полагать, считал свой клад весьма ценным – «яхонты, смарагды индийские»…
– Да уж, это ведь все – подарки государыни, а Екатерина не имела привычки мелочиться в подобных делах. Надо думать, озолотила новоявленного графа в прямом смысле слова.
Елена Сергеевна ненадолго задумалась.
– Анюта, а насколько широкий круг людей посвящен в ваши семейные тайны? Даже если тебе никогда не приходило в голову, что клад пращура – реальность, то вполне возможно, это пришло в голову еще кому-то, узнавшему о ларце великом… Не исключено, что сведения о подарках императрицы твоему прапрадеду сохранились в каких-нибудь исторических анналах и попались на глаза чужим людям? Может быть, и призраков никаких тут никогда не существовало? А всего лишь знатоки старинных преданий, движимые алчностью, ищут клад царского фаворита?
– Логично, – согласилась Аня. – Но вот только почему тогда вокруг нашей усадьбы гибнут женщины? Как соединить охоту за сокровищами и убитых девиц? Этот факт уж никак нельзя применить к нарисованной тобой картине. Мотивов нет.
– Если мы не знаем мотивов убийств, это не значит, что их нет, – ответила Леля. – Ладно, давай дочитаем записки до конца. Тут опять две страницы склеились, переверни…
Их Императорское Величество Государь наш гневаться изволили на сии мои дерзновенные слова и приказали меня в кандалы…
… под пытками признался, что сочинил-де небылицы от самолюбия и мнимой похвалы от людей, паче осмелился сказывать дерзновеннейшие и оскорбительные слова, касающиеся до пресветлой памяти особы Ея Императорского Величества, почившей в Бозе матушки Екатерины…
Бывшее со мной признаю действием нечистого духа, врага человеческого, что смущает людей и прельщает их, ибо те слова дерзновенные, кои за лучшее было бы в тайне хранить, все одно истинны, а не облыжны… Слаб человек.
… аза сие дерзновение и буйственность, яко оскорбитель высочайшей власти, повинен смертной казни.
… и готовил себя за многия вины не токмо к мучению, но и к смерти.
Но их Императорское Величество, облегчая строгость законных предписаний, указать соизволили вместо заслуженной кары посадить меня в Шлисселъбургскую крепость с приказанием содержать под строжайшим караулом так, чтобы я ни с кем не сообщался, ни разговоров никаких не имел…
Сие пишу и на Господа уповаю, что дозволит мне сего покаянного сочинения никому не разглашать, кроме возлюбленной супруги моей, пред коей вина моя тяжка и безмерна есть, и наследников, кои ныне в малолетстве пребывают, но коль скоро в возраст войдут, к отцову сочинению обратятся, ибо возжелают того…
Молю моих наследников: примите все то, что я оставляю вам, ибо вину свою я тяжко искупил, чем и богатства мои очистились. А тайное место, в коем сокровище сие пребывает, супруге моей ведомо…
– Интересно, воспользовалась ли твоя прапрабабушка сокровищем, раз уж место его сохранения было ей ведомо? – спросила Елена.
– Может быть, и побрезговала, – скептически предположила Аня. – Я бы на ее месте не захотела воспользоваться подобной подачкой. Во всяком случае в семейных хрониках не сохранилось никаких преданий об обретении и использовании клада кем-либо из моих предков. Но на месте этой несчастной прапрабабушки мне было бы и думать противно о таком наследстве.
