Разбудите такого юношу лет десяти-четырнадцати среди ночи и спросите, когда началась и когда закончилась Сталинградская битва. И он сонным голосом ответит вам: «С середины августа 1942 года до 2 февраля 1943-го…» Да еще добавит, пожалуй, если чуть-чуть проснется: «Вообще-то Паулюс подписал капитуляцию 30 января… Но пришлось еще день-два повоевать…» Повернется на другой бок и снова заснет.

– В Москве есть Курский вокзал? – спросил Ваня. Вообще-то он знал, что есть, но решил уточнить – из любви к проверенной информации.

– Есть! – хором ответили Женя, Том и кто-то третий.

В этот момент Женя подумала, что у нее так и не было минутки, чтобы спросить у Ивана о его планах, – ведь она даже не знала, где именно он теперь предполагает жить и учиться. И вспомнила, что сентябрь уже не за горами… Но тут же заставила себя забыть об этом: ей предстояло прежде выполнить задачи несоизмеримо более важные, чем подготовка к Первому сентября и покупка всякой нужной мелочевки.

Ваня, помолчав немного, сказал:

– Во время Великой Отечественной было такое знаменитое сражение на Курской дуге.

При этих словах оба «афганца», слушавшие до сих пор в полуха, как по команде, одновременно подняли головы и насторожились: все, что относилось к военным действиям российской армии в любые времена, их интересовало. А про эту битву они-то, в отличие от большинства присутствующих, конечно, как все взрослые мужчины в России, кое-что знали.

– В 1943 году.

Помолчав, Ваня добавил:

– Разведка наша здорово сработала, и 3 июля войскам был отдан приказ – быть в высшей степени готовности и ожидать удара немцев между 4 и 6 июля. Ну, в общем, немцы сначала продвинулись, а потом 12 июля началось наше контрнаступление.

Ваня снова замолчал. Он был в затруднении: продолжать ли ему рассказ – про танковое сражение под Прохоровкой, самое крупное, насколько он знал, в истории танковых сражений, про количество жертв, или это все сейчас лишнее?

– А потом? – не выдержал Мячик.

Тут не выдержал в свою очередь Том:

– Хочешь узнать, кто выиграл войну? Это военная тайна.

Женя сделала знак своей тонкой ручкой, и мальчишки умолкли.

Но Иван все-таки добавил:

– В общем, попытка Гитлера взять реванш за Сталинград на Курской дуге провалилась.

– Так что, Иван? – спросила Женя, уже чуть-чуть нетерпеливо.

– Ну что? – Иван для солидности еще помолчал. – Я думаю, это Курский вокзал, там – камера хранения. Шифр обычно четырехзначный – 1982. А вот номер ячейки…

– Номер нам известен, – сказал Том. – Если Кутик правильно просек – а я думаю, что правильно, – то 2:3 надо читать как 23. Ячейка 23. Там что-то положили важное. Вернее, собирались положить.

– Да, точно! – забыв про солидность, торопливо заговорил Ваня-опер. – Тот мужик, который дал письмо Горошине, что-то вез в этом своем получемодане – вез отсюда, из Оглухина. А может, и не в чемодане, а вовсе в кармане, не большое, а маленькое, я не знаю. Вез в Москву, для кого-то второго. Может, он ему тут, в деревне, должен был передать, но почему-то не смог дождаться. И явно торопился, Горошина же видел. Да и все на это указывает – ну, чего ему такое важное дело первому попавшемуся пацану поручать?

Горошина нахмурился и слегка надулся. Он-то никак не считал себя первым попавшимся, и тем более пацаном. Ваня-опер мог говорить все, что ему угодно, но он ведь не присутствовал в момент передачи конверта. Сам Горошина был уверен – тот человек, попавший в сложное положение, долго выбирал, кому бы мог он доверить такую ответственную миссию. И увидел наконец того, кто внушил ему доверие своим респектабельным видом… Горошина узнал это слово в прошлом году и очень полюбил, полностью относя к себе.

В этот момент все вдруг заметили, что в глубокой тарелке на углу стола – целая гора шелухи от тыквенных семечек.

Его все звали Шерлоком Холмсом, хотя многие ребята в Оглухине, скажем правду, не читали Конан-Дойля. Но в течение нескольких бесконечных зимних вечеров, начинавшихся в разгар зимы уже в четвертом часу дня, Нита пересказала собиравшимся этими вечерами в доме Мячика – излюбленном месте сбора оглухинских юных душ – «Собаку Баскервилей».

Как известно каждому, кто все-таки читал Конан-Дойля или хотя бы смотрел отличный отечественный телесериал про великого сыщика, Шерлок Холмс, ища ключ к разгадке преступления и действий преступника, курил трубку за трубкой – и решение приходило к нему тогда, когда в его кабинете стоял такой дым, что сквозь него трудно было различить хозяина, а свежему человеку перехватывало горло и ело глаза.

Что касается Максима Нездоймишапка… Да, смеем вас уверить, именно такова была его фамилия. Мы просили бы глубоко уважаемых нами читателей нашего правдивого повествования не сомневаться в том, что она отнюдь не вымышлена и что у друзей Максима было, как сами они полагали, еще одно основание для замены его мудреной фамилии именем и фамилией прославленного сыщика. Так вот, что до Максима, он же Шерлок Холмс, – обладая недюжинными способностями детектива (и пусть то, что таких людей не привлекают к расследованиям, останется на совести тех, кто сегодня в России занимается этими – увы! – не всегда успешными расследованиями), он для интенсификации работы мысли не переставая ел тыквенные семечки.

Набиралась огромная гора шелухи к тому моменту, когда Максим был готов давать советы.

Конечно, это были советы не по делам о кровавых преступлениях (все-таки убийство Анжелики было, прямо скажем, не обыденным делом в Оглухине), а по мелким огородным и домашним кражам. Но зато, как правило, его предположения оказывались безошибочными.

Женя, хорошо запомнившая рассказ об этом кого-то из оглухинцев, верно оценила гору шелухи на столе напротив Максима.

– А ты, Максим, что обо всем этом думаешь?

Раскусив последнее семечко и сплюнув шелуху в тарелку, он начал неторопливо:

– Не обязательно убийцы.

Эти слова всех повергли в изумление. Тем более внимательная тишина воцарилась в комнате.

Люди Братства обладали редким в России свойством – умели слушать. Только Мячик, всегда восхищавшийся интеллектуальными способностями Максима, успел крикнуть:

– Класс!

– По описанию Горошины, человеку неожиданно пришлось очень спешить. То есть эта спешка застала человека врасплох. Но сами подумайте – если человек пошел на убийство, и не в состоянии аффекта (а в какой аффект могла привести убийцу Анжелика?), то какой же расплох? Заранее ведь ясно, что после этого надо поскорей уносить ноги. И к первому встречному не будешь тыркаться с чудными какими-то просьбами, шифровать записки… Нет, что-то не стыкуется. У этих двух людей было свое какое-то дело. А тут убийство. Вот это для того, кого встретил Горошина, была неожиданность. Он сразу испугался, что заметут. А почему испугался-то? Да потому только, что он в этой деревне – человек новый, неизвестный. Зачем, спрашивается, приехал? Родных нет, знакомых тоже. Может быть, так. А может, еще горячее – может, он крутился по своим делам у дома тети Груши, и вдруг – вокруг дома полно милиции, ищут убийц. Ну, он и рванул. И своего подельщика – кому записка – не дождался. А вот почему этот второй человек и позже не появился?..

– Кажется, я знаю, – первый раз подал голос Ваня Бессонов.