Ленокс прочитала равнодушно и вернула газету.

— Ну и что? — спросила она. — Такое случается чуть ли не каждый день.

Скучные старухи всегда умирают в деревнях и оставляют миллионные состояния своим бедным компаньонкам.

— Да, дорогая, знаю, — ответила мать. — И более того, наверняка состояние не так огромно, как об этом пишут. Но даже если оно равно только половине…

— Ну ладно! — воскликнула Ленокс. — Это же не нам оставили.

— Не совсем, дорогая, — сказала леди Темплин. — Эта девушка, эта Катарин Грей, моя кузина: она из ворчестерских Греев. Моя единственная кузина! Фантастика!

— А-га… — протянула Ленокс.

— И я очень удивлена… — начала мать.

— Тому, что оставили не нам, — закончила Ленокс с улыбкой, которую ее мать никогда не понимала.

— О, дорогая! — воскликнула мать укоризненно. — Удивляюсь, — леди Темплин артистически сдвинула брови, — неужели… О, доброе утро, Шабби, дорогой, ты идешь играть в теннис? Как мило!

Шабби, которому были адресованы эти слова, любезно улыбнулся, поощрительно проговорил: «Ты превосходно выглядишь в этом персиковом одеянии» — и пританцовывая, стал спускаться по ступенькам.

— Дорогая вещь, — заметила леди Темплин, глядя на удалявшегося мужа. Подожди, о чем я говорила? Ах да, я удивляюсь…

— Ради Бога, перестань твердить одно и то же.

— Хорошо, милая! Я полагаю, будет чудесно, если я приглашу дорогую Катарин сюда. Естественно, она никогда не была в обществе, и для нее же будет лучше, если она выйдет в свет через своих людей. Это хорошо для нее и хорошо для нас.

— И как много ты надеешься сорвать с нее? — спросила Ленокс.

Мать с упреком посмотрела на нее и пробормотала:

— Мы могли бы прийти к соглашению, конечно. А то ведь то одно, то другое. Война, твой бедный отец…

— И теперь Шабби, — сказала Ленокс. — Дорогая игрушка!

— Она была милой девушкой, насколько я помню, — проговорила леди Темплин, продолжая думать о своем. — Спокойная, никогда не выпячивала себя, некрасивая, за мужчинами не охотилась.

— Значит, Шабби ничего не грозит? — спросила Ленокс, Леди Темплин с возмущением посмотрела на нее.

— Шабби никогда не станет… — начала она.

— Конечно, — подтвердила Ленокс, — я и не думаю, что он станет. Он слишком хорошо знает, чей хлеб с маслом ест.

— Дорогая, ты всегда так странно рассуждаешь…

— Сожалею, — отозвалась Ленокс.

— Я сейчас же напишу дорогой Катарин. И напомню ей милые старые дни в Эджворсе.

Леди Темплин пошла в дом. Глаза ее горели решимостью.

В отличие от миссис Сэмюэль Харфилд, она легко писала письма. Без передышки исписав четыре страницы и перечитав, она нашла, что все в порядке.

Катарин получила письмо утром по приезде в Лондон. Умела ли она читать между строк, это неважно. Она засунула письмо в сумочку и направилась к адвокату миссис Харфилд.

Контора находилась в старомодном Линкольн Инн Филдс, и Катарин предстала перед вежливым пожилым господином с голубыми глазами и отеческими манерами.

Они обсуждали завещание миссис Харфилд и связанные с ним проблемы минут двадцать, затем Катарин подала адвокату письмо миссис Сэмюэль.

— Я решила, будет лучше, если я покажу вам это, — сказала она, — хотя это, конечно, очень глупо.

Он прочитал письмо с насмешливой улыбкой.

— Это довольно подло, мисс Грей! Вряд ли надо говорить, что эти люди не имеют права на поместье и деньги и, если они вздумают судиться, ни один суд не примет их прошения.

— Я тоже так считаю.

— Человеческая натура не всегда мудра. На месте миссис Самюэль Харфилд я бы лучше воззвал к вашей доброте.

— Об этом я и хотела попросить вас. Я бы хотела, чтобы определенная сумма досталась этим людям.

— Завещание не обязывает вас…

— Знаю.

— И потом, они могут понять это прямо в противоположном смысле. Они наверняка решат, что вы хотите откупиться от них, боясь процесса.

Катарин покачала головой:

— Знаю, что вы правы. Но все равно хочу это сделать.

— Они получат деньги, и станут вытягивать из вас еще и еще.

— Пусть, — сказала Катарин. — Пусть, если им так хочется. Каждый развлекается как может. В конце концов они были единственными родственниками миссис Харфилд, и, хотя они относились к ней как к бедной родственнице и не уделяли ей никакого внимания, когда она была жива, мне кажется, будет несправедливо, если они вообще ничего не получат.

Она настояла на своем, хотя адвокат был против, а потом, идя по лондонским улицам, с удовольствием думала, что теперь может тратить деньги свободно и делать. все, что хочет. Первым ее действием стало посещение известного модельера, Стройная пожилая француженка, — больше похожая на невыспавшуюся герцогиню, приняла ее, и Катарин сказала с определенной долей nalvete[8]:

— Я бы попросила вас заняться мной. Всю жизнь я была очень бедна и ничего не понимаю в одежде, но теперь у меня есть деньги и я хочу выглядеть прилично.

Француженка была очарована. У нее был артистический темперамент, омраченный в то утро ранним визитом аргентинской «мясной королевы», желающей получить именно те модели, которые соответствовали ее пониманию яркой кричащей красоты. Француженка внимательно оглядела Катарин острым взглядом.

— Да, да, это будет чудно. Мадемуазель имеет очень хорошую фигуру, простые линии для нее — самое лучшее. Она tres anglaise[9]. Некоторые обижаются, когда я так говорю, но не мадемуазель. Une belle anglaise[10] нет более изысканного стиля!

Куда девалась невыспавшаяся герцогиня? Она быстро начала отдавать указания.

— Клотильда, Вирджиния, скорее, мои малышки, tailleur gris clair и robe de solreesoupir dautomne[11].

Марсель, моя деточка, маленькую цвета мимозы блузку из crepe de Chine[12].

Это было восхитительное утро. Марсель, Клотильда, Вирджиния, шустрые и смешливые, бесшумно сновали вокруг Катарин. Графиня стояла рядом, делая записи в маленькую книжечку.

— Превосходный выбор, мадемуазель. У мадемуазель отличный gout[13]. Да, действительно, мадемуазель не сможет выглядеть лучше, чем в этом облегающем костюме, если она, как я предполагаю, собирается на Ривьеру нынешней зимой.

— Разрешите мне взглянуть на это вечернее платье еще раз, — сказала Катарин, — на это, из розового муара.

Тихо кружа, появилась Вирджиния.

— Божественно! — воскликнула Катарин, прикладывая к себе дорогой муар в серых и голубых разводах. — Как это называется?

— Soupir damomne, да, да, это платье именно для мадемуазель.

Что-то в этих словах навеяло на Катарин грусть, она вспомнила их, выйдя из магазина.

«Soupir dautomne, это платье именно для мадемуазель». Осень, действительно, это была ее осень. Она не знала весны и лета и никогда уже не узнает их.

Что-то ушло безвозвратно. За годы, проведенные в Сект Мэри Мед, жизнь прошла мимо…

«Я идиотка, — подумала Катарин. — Я идиотка. Чего я хочу? Три месяца назад я была более счастлива, чем сейчас».

Она вынула письмо из сумочки, то письмо, которое получила утром от леди Темплин. Катарин не была глупышкой. Она поняла подтекст этого письма, как понял бы его любой, поняла и причину, по которой леди Темплин неожиданно, после стольких лет молчания, вспомнила о ней. Конечно, из-за корысти, а не ради удовольствия.

— Хорошо, а почему бы и нет? Поеду, — решила Катарин. Она спустилась к Пикадилли и вошла в агентство Кука. Мужчина, с которым беседовал клерк, тоже едет на Ривьеру. Она подумала, что все едут туда. Прекрасно, впервые в жизни она будет делать то же, что все.