– Вот, Ниночка, погляди, – протянул ей Петька обломок рамы.

Едва глянув, библиотекарша вскрикнула:

– Где вы это нашли?

– Возле пруда, – объяснил Петька.

– Ты лучше, Ниночка, скажи, этот обломок от той рамы или нет, – потребовал Димка.

– Конечно, от той, – кивнула Ниночка. – Или, во всяком случае, очень похожей.

– Посмотри внимательней, – попросил Димка.

– Ну, на все сто процентов я не уверена, но…

Договорить Ниночка не успела. В читальный зал с громкими криками «Свушайте! Свушайте!» влетел Павел Потапович.

– «Утопвенник» наш очнувся! – сообщил он. – Но ничего не помнит! У него повная амнезия! Вгачи говогят, его кто-то ужасно напугав!

– Как амнезия? Кто напугал? – накинулись на почтенного академика с расспросами Ниночка и ребята.

– Вы мне сперва скажите, что такое амнезия? – потребовал Димка.

– В школе, Димочка, нужно лучше учиться, – фыркнула Маша.

– Мы в школе этого не проходили, – огрызнулся брат.

– Амнезия, моводой чевовек, это потегя памяти, – прокартавил Павел Потапович. – И вообще, мне стганно, что внук таких интеввигентных вюдей, как покойный Дмитрий Авександгович Сегебгяков и ныне здгавствующая Анна Константиновна, не знает самых эвементагных свов!

– Мне тоже многое странно, – набычился Димка.

– Лучше заткнись и слушай, – наградила его тумаком в бок сестра.

– Павел Потапович, что там с нашим пострадавшим? – торопливо осведомился Петька.

– Пострадавший совсем ничего не помнит! – всплеснул пухлыми ручками почтенный академик. – Кгоме своего имени и фамивии, – внес ясность он. – А на фига нам его фамивия, – кокетливо подмигнул Павел Потапович хорошенькой Ниночке, – когда у него в шогтах нашви водитевь-ские пгава, а там, естественно, есть его фамивия, имя и отчество!

– Какие права? В каких шортах? – вбежал вдруг в библиотеку запыхавшийся Степаныч. – Пострадавший же был раздет.

– Не газдет, а одет, – заспорил действительный член множества академий мира. – В шогты и майку!

– Ошибаетесь, Павел Потапович, – стоял на своем бывший заслуженный работник органов правопорядка.

– Нет, это вы, вюбезнейший, ошибаетесь! – капризно топнул ногой Павел Потапович. – Между прочим, именно мы с Тяпочкой нашви пострадавшего, и мне виднее, газдет он быв иви одет! А память у меня, между прочим, зашибись!

– Папа, а почему у тебя голова мокрая? – спросила Ниночка у Степаныча. – Ты что, купался?

– Можно и так сказать, – сурово проговорил бывший заслуженный работник органов правопорядка. – Но это сейчас неважно. Вы все-таки, Павел Потапович, ошибаетесь, – продолжал он спор с академиком. – Пострадавший был в одних мокрых трусах. А одежда его была мной лично на берегу обнаружена. И брюки, и рубашка, и ботинки, и майка, и даже носки.

– Непгавда! – охватило еще большее возмущение почтенного академика. – На посгадавшем быви майка и шогты!

– Ошибаетесь, Павел Потапович, – не уступал бывший заслуженный работник органов правопорядка. – В лучшем случае, на пострадавшем в момент утопления могли находиться только трусы.

– Не вгите, Иван Степанович! – раскраснелся от обиды, как помидор, академик.

– Я никогда не вру! – обозлился в свою очередь и Степаныч.

– Значит, у вас начинается стагческий сквегоз! – воскликнул Павел Потапович.

– Это у вас, может быть, старческий, – захлебывался от негодования доблестный сторож поселка Красные Горы, – а у меня тренированная профессиональная память. Пострадавший был в одних мокрых трусах!

– Нет! – Уже срывался от крика голос у почтенного академика. – Он быв в шогтах и в майке! А есви не вегите, пойдемте ко мне на дачу и спгосим у Тяпочки.

– Спросим! – Не сомневался в собственной правоте Степаныч. – Потап Павлович врать не станет.

Оба спорщика двинулись к выходу, когда снаружи послышался треск мотоцикла.

– Шмевьков пгиехав! – вырвалось восклицание у Павла Потаповича. – Вот он сейчас вам и подтвегдит!

Шмельков уже вбежал в библиотеку.

– Авексей Богисович! Догогой! – Кинулся ему наперерез почтенный седенький академик. – Скажите скогее! «Утопвенник» ведь быв в шогтах и в майке, пгавда!

– Естественно, – подтвердил капитан.

– Ничего не естественно, – вновь заспорил Степаныч. – Личная одежда пострадавшего обнаружена мною лично чуть дальше по берегу. Она лежала под деревом. Брюки, ботинки, носки, рубашка…

– Слушай, Степаныч, ты в себе или нет? – С изумлением посмотрел на него Шмельков.

– Говогю же, Иван Степанович, память у вас свабеет, – победоносно воскликнул Павел Потапович.

– Где, ты сказал, одежда лежала? – Не сводил Шмельков глаз со Степаныча.

– Под деревом, – с уверенностью произнес сторож. – Только потом ее у меня отнял сообщник пострадавшего.

– Ну ты, Степаныч, даешь, – покачал головой Шмельков. – Выходит, это ты у Витальки сперва одежду отнял, потом чуть его не пристрелил, а потом еще «Русалку» у него требовал.

– Не знаю я никакого Витальки, – немного смутился бывший заслуженный работник органов правопорядка.

– Зато Виталька тебя на всю жизнь запомнил, – внес ясность Шмельков. – Человек к родственникам в Борки на денек приехал отдохнуть и позагорать. «Только, – говорит, – на берегу устроился, вдруг какой-то старый псих сперва одежду мою начал в сумку засовывать. А когда я вышел, двустволку на меня нацелил».

– Сам этот твой Виталька псих, – буркнул Степаныч, – а я находился при исполнении.

– Говогил же вам, что это быва не одежда постгадавшего! – победоносно прокартавил Павел Потапович.

Степаныч, пробормотав в ответ что-то нечленораздельное, перекинул через плечо двустволку и с громким топотом удалился. Члены Тайного братства сотрясались от хохота.

– Ну, Нина, твой отец дает, – посмотрел Шмельков на библиотекаршу.

– И не говори, Алеша, – только махнула рукой та.

– У нашего Степаныча от жагы шагики за говики заехави, – мстительно ответил Павел Потапович. – А теперь, Авексей Богисович, мивенький, гасскажите, какие новости?

– Новостей особенных пока нет, – покачал головой капитан Шмельков. – Пострадавший по-прежнему ничего не помнит. Только при виде любого мужчины начинает кричать: «Убью!» Даже меня чуть по уху не съездил.

– Как? И вас? – всплеснул руками Павел Потапович.

– А чем я лучше других, – усмехнулся щуп-ленький капитан. – Вон лечащему врачу он вообще фингал под глазом поставил. Врач говорит, что у пострадавшего шок.

– А мы еще кусок рамы нашли, – сообщил Петька.

– Ну да? – удивился капитан.

– И Степаныч тоже нашел, – добавил Димка.

– Чего же мне-то не показал? – удивился капитан. – Ах да, – хлопнул он себя по лбу. – Степаныч расстроился. Пойду догоню его. Эй! Погоди, Степаныч! – вылетел на крыльцо Алексей Борисович. – Дело есть!

Минут пять спустя он возвратился с фрагментом рамы. Ребята приложили к нему свой кусок. Шмельков, сбегав к мотоциклу, принес еще один. Едва увидев его, Ниночка выкрикнула:

– Ну точно! От «Русалки»! Видите скол? – указала она пальцем на угол рамы. – У меня об него вечно тряпка цеплялась.

– Уверена, что именно об него? – решил уточнить капитан.

– Да, Алеша, – кивнула Ниночка.

– Ух, ты! Ух, ты! – резво прыгал вокруг почтенный Павел Потапович. – Вот это да! Вот это да!

– Именно, что да, – не разделял его воодушевления капитан Шмельков. – И кому эта ваша «Русалка» понадобилась?

– Откуда мне знать? – пожала плечами Ниночка.

– Алексей Борисович, – вмешался Петька. – А этот пострадавший действительно из поселка архитекторов?

– Из него самого, – подтвердил капитан. – Адаскин Ростислав Кузьмич. С июня месяца снял дачу у архитектора Зиновьева. Я наводил справки. Соседи говорят, что жилец вроде тихий, вежливый, интеллигентный. По профессии вроде какой-то художник или связан с художниками. Точно пока установить не удалось.

– А живет он на даче один? – спросила Настя.