— Ах, вот ты о чем! — Он запрокинул голову и рассмеялся от души, хотя мне было не до смеха. — Уверяю тебя, твои опасения напрасны!

— Напрасны? — взвился я. — Нас выгонят из школы, если узнают, что мы…

— Не выгонят! — Вэл выглядел таким довольным, что мне захотелось врезать ему как следует. — Потому что все в курсе — я ничего не смогу тебе сделать! И не только потому, что ты — сын Женевьевы. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО стерилен! Моя жена, — он скривился, как от зубной боли, — слишком ненавидела меня, чтобы допустить, что меня хоть когда-нибудь смогут полюбить и что я смогу быть счастлив. И она наложила на меня заклятие. Я ничего — абсолютно ничего! — не могу! Кроме того, то, что ты переночевал у меня, еще не скандал. Было бы хуже, если бы здесь переночевал какой-нибудь ученик или ученица.

— Вероника! — вырвалось у меня прежде, чем я вспомнил, что должен держать язык за зубами. Вэл потрепал меня по плечу:

— Все в порядке. Я знаю.

— Что?

— Про тебя и девушку. Это я дал ей любовный эликсир и научил им пользоваться.

— Вы с ума сошли! — Я рванулся вскочить, но Вэл придержал меня за плечи. — Зачем вы хотели влюбить меня в ученицу? Вы хоть понимаете, что чуть было не натворили?

— Понимаю. — Вэл был таким спокойным, что я больше, чем когда-либо, желал придушить его, — Ты был в опасности. Белый Мигун готовил на тебя покушение, использовал любые средства, чтобы выбить тебя из колеи и сделать легкой добычей. Его магия сильна, она опасна для такого, как ты. Я, лишенный магии, не мог тебя защитить, а остальные наши коллеги относились к угрозе слишком поверхностно. Большинство магов считает, что Хранитель Тайны уже защищен самой Тайной. И мало кто понимает, что Хранителя надо защищать.

— Но я же не… — Мой воинственный пыл угасал. Я уже жалел о своей вспышке гнева — ведь Вэл действительно спас мне жизнь.

— Я не мог защитить тебя своей магией, но есть в мире силы, которые сравнимы с самыми могучими чарами, — продолжал Вэл. — Это сила любви. Тот, кого любят, защищен любовью. А если он любит в ответ, защита становится более сильной. Ты ДОЛЖЕН был влюбиться, причем взаимно, чтобы Белый Мигун не смог до тебя добраться. И когда я случайно подслушал признания Вероники — она плакалась подружкам, — я понял, что надо делать. Вспомни, пока в твоей душе жили первые ростки любви — и Белый Мигун бездействовал. Его надпись кровью «Отдайте Мортона!» была криком отчаяния — он НЕ МОГ тебя одолеть! Поэтому просил. И стоило тебе начать бороться против своей любви, как он взял реванш. Если бы ты хоть немного помедлил, позволил чувствам восторжествовать, у меня было бы время, чтобы самостоятельно выйти на Белого Мигуна.

— Он был в теле Даниила Мельхиора.

— И это я знаю. Я хотел поставить мальчика на грань жизни и смерти. Знаешь, как посвящают в маги?.. Соискатель должен рискнуть жизнью — рискнуть всерьез, тогда его сознание деформируется, и он становится магом. Так я думал, что в нужный момент Мигун испугается за жизнь этого тела и проявит себя. Однако ты мне помешал — ты поторопился выйти из-под защиты любви. И я чуть было не опоздал.

— Но в конце концов все закончилось хорошо, — решил я подбодрить Вэла, — Белый Мигун нейтрализован, я жив и здоров, Тайна укрыта в надежном месте до лучших времен, а вы вернули себе магию.

— Да. — Вэл прикрыл глаза и улыбнулся своим мыслям. — Я прошел Посвящение второй раз. Мигун мог меня убить, если бы я не ВСПОМНИЛ. Я вспомнил магию… Всю магию, — добавил он с горечью, и я понял, что он имел в виду лежащее на нем заклятие.

— Вэл… — Я осторожно встал. К моей радости, оказалось, что моя обычная одежда уже лежит на скамеечке у постели и больше не надо напяливать на себя маскарадный костюм. — Теперь, раз у вас есть магия, вы могли бы…

— Ты невнимательно слушал курс теории магии, — скривился Вэл, — заклятие может снять только тот, кто его наложил… или смерть чародея. А убивать женщину… Нет, я не настолько ненавижу женщин. Вот ведь ирония, — добавил он, — в моей жизни было всего две женщины — и каждая сыграла роковую роль.

— Где две, там и три, — попробовал утешить я его.

— Нет, — голос Черного Вэла опять стал скрипучим и неприятным, — третьей не будет. Никогда.

Снаружи действительно был день. Школа еще не отошла от праздника — даже в парке среди деревьев еще оставались неубранные столики с остатками угощений, а в траве тут и там валялись коробки от фейерверков, мишура и обрывки гирлянд. Никто не заметил, как я поднялся к себе в живой уголок — проходившие мимо дети и взрослые здоровались со мной так, словно ничего не случилось. Но у меня на душе почему-то было неспокойно.

Через две недели после Бельтана начались экзамены. Последние дни я потратил на то, чтобы написать билеты, — восемьдесят шесть билетов по нежитеведению и сто четырнадцать по магическим животным, не считая опросников для письменного экзамена у третьего и четвертого курсов. Я работал как одержимый, иногда чуть ли не засыпая над конспектами, чтобы не думать о том, что будет потом. Ведь сразу после экзаменов, едва отгремит выпускной вечер, я должен явиться в Инквизиторский Совет.

Экзамены в любой школе — горячая пора. Младшие курсы обычно сдают их письменно, а у старших устный опрос. Мне предстояло принять восемь экзаменов — четыре у третьего и четвертого курсов и четыре у шестого. Вместо экзаменов у седьмого курса должно было состояться Посвящение в маги. Совет педагогов решил освободить от экзаменов Эмиля Голду, переведя его на четвертый курс по усредненной оценке его однокурсников, но остальным ребятам предстояло пройти тернистыми дорогами знаний безо всяких поблажек.

Я сидел в одиночестве в своем кабинете и проверял письменные работы девочек третьего курса, когда дверь отворилась и без стука вошли пятеро инквизиторов. От неожиданности перо выпало у меня из руки, и я молча наблюдал, как двое заняли места у дверей, внешней и внутренней, а трое остальных подошли ко мне. Из них двое казались глубокими старцами — пергаментная кожа, узловатые, с прожилками синих вен, руки, морщины и ввалившиеся тусклые глаза, — а третий оказался настолько молод, что я почувствовал смущение от встречи со своим ровесником.