Однажды мать надела на Ивам чистое платье и отец сказал, что отведет ее в школу. Она смутно представляла себе, что такое школа, но знала, что жизнь ее теперь изменится и она увидит что-то новое. В то ясное солнечное утро она весело шла по Утакаманду, держась за руку отца. Девочка не подозревала, что с этого сияющего утра начинаются ее самые безрадостные дни. Школа принадлежала англиканской церкви. Там учились дети несостоятельных родителей. Что такое быть ребенком несостоятельных родителей, Ивам еще предстояло узнать. На пороге школы их встретила высокая жилистая женщина. У нее было странное имя — «Мисс». Мисс устремила пронизывающий взгляд своих бесцветных глаз на девочку, и от этого взгляда Ивам похолодела. Она в испуге прикрыла глаза, но холод остался. Ивам не помнила, о чем отец разговаривал с Мисс, но хорошо запомнила, что было потом.

— Дети на молитву! Бэрэл, почему ты вертишься? Когда это кончится?

Чужое непривычное имя «Бэрэл» режет слух, и Ивам не сразу соображает, что это назвали ее. Она стоит босиком на холодном цементном полу и не отрываясь смотрит сквозь решетку окна па виднеющиеся вдали вершины гор.

— Бэрэл! Ты будешь молиться?

— Да, Мисс. — И автоматически начинает повторять слова молитвы.

Она не вникает в их смысл, потому что это слова чужого языка и еще потому, что она очень хочет есть. С тех пор как она в школе, чувство голода не покидает ее. Она знает, что после молитвы дадут чапати и банан. Это все, что полагается ребенку несостоятельных родителей. Если прочесть молитву скорее, можно скорее получить банан и чапати. И Ивам начинает быстро произносить слова.

— Бэрэл! — Это опять Мисс— За непочтительное отношение к молитве останешься без ужина!

Опять без ужина! Уже в который раз… А на следующий день снова:

— Дети на молитву! Бэрэл, молись! Ты недостаточно молишься.

— Бэрэл, читай библию! Ты невнимательно читаешь!

И снова острое чувство голода. Строчки расплываются перед глазами Ивам, и сквозь них она видит тарелку с дымящимся рисом. Она не может оторвать глаз от видения.

— Бэрэл! — колоколом отдается у нее в голове— О чем ты думаешь?

— Да, Мисс! — невпопад отвечает она.

— …без обеда! — откуда-то издали доносятся последние слова.

И так день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Школа бесплатная. Но за крохи знаний, пропущенных через скупой фильтр чужой религии, надо платить. Что есть у ребенка несостоятельных родителей, кроме души? Ее он должен отдать своим «благодетелям». И поэтому: «Молись! Читай библию! Молись!» Когда хочешь есть, думать трудно. Но недаром Ивам одна из способных в школе. Ей трудно, но она думает. Почему тода с гор, у которых ничего нет, помогают другим и ничего не требуют взамен? А Мисс с недобрым взглядом, из бунгало которой несется дразнящий запах пекущихся пирогов и бисквитов, всегда чего-то требует? Требует молиться, требует послушания, требует следить за другими и подслушивать их разговоры. Теперь Ивам отчетливо видит два мира. Они так непохожи. Мир людей с гор — человечный и добрый. Мир Мисс — жестокий, как ее голос и взгляд. Ивам скучает по своим друзьям, что приходят в дом отца. Она давно их не видела. Мисс никого не отпускает домой. В школе много детей тода-христиан. У Мисс с тода свои счеты. Вечером на веранде своего комфортабельного бунгало она беседует с местным патером.

— Как тода ни учи, из них трудно выбить язычников. Никто из них не приемлет христианства по-истинному. Каждый норовит уйти к своим буйволам и ложным богам.

Она устремляет на патера пронизывающий взгляд. Даже патер не выносит его. Он стушевывается и в замешательстве роняет бисквит на натертый до блеска пол.

Мисс укоризненно смотрит на патера и продолжает жестким голосом:

— Вот Бэрэл. Ведь ее родители христиане, но в ней все равно сидит дьявол.

— Бэрэл — способная девочка, — пытается робко возразить патер.

— Мне нужны послушные, а не способные, — резко произносит Мисс.

— Да, да, — соглашается патер.

«Послушные, а не способные». Но разве можно быть послушной, если Мисс говорит:

— Тода безнравственны. Они грязные язычники. Само их существование противно богу. Это не племя, а сборище животных, они недалеко ушли от своих буйволов.

— Неправда! — кричит Ивам. — Тода добрые и хорошие.

В этот день она убегает из школы, решив больше не возвращаться. Но Мисс не так легко упускает свою добычу. Она ловит Ивам на полдороге к дому и в пустом зале школы бьет ее тонкой тростниковой палкой. Делает она это с удовольствием, с подлинным религиозным рвением. Палка помогает изгонять язычницу из христианки Бэрэл. Ивам прикрывает голову руками, и палка больно бьет ее по суставам пальцев…

Потом это повторялось не раз. Побег и тростниковая палка.

Только однажды Ивам почувствовала себя человеком. Мисс решила показать местному обществу достижения своей школы. Решено было поставить спектакль. Выбрали пьесу «Флоренс Найтингель». Главную героиню могла сыграть только Ивам. Мисс скрепя сердце согласилась. Как-никак на карту поставлен престиж школы. И вот перед Ивам раскрылся новый мир. Мир Флоренс Найтингель. Первая медсестра. Бесстрашие и самопожертвование. Благородное служение человеку и стремление облегчить его страдания. Мир Флоренс стал миром Ивам.

Как страшный сон, прошли годы в миссионерской школе. Затем миссионерский госпиталь. Грязная, тяжелая работа и чтение медицинских учебников по ночам. А потом весть об освобождении. Трехцветные флаги на зданиях Утакаманда и необычная вежливость европейских миссионеров. Учеба в Дели, стажировка в Калькуттском госпитале. Но ничто не забыто и ничто не прощено. Душными калькуттскими ночами она продолжает думать о судьбе своего племени.

— Тода? — удивленно спрашивают ее. — Кто такие? Значит, вы первая женщина тода, получившая образование? О! Примите поздравления.

И это «примите поздравления» звучит снисходительно и чуть-чуть насмешливо. Ивам знает цену этой снисходительности. За ней всегда скрыта одна и та же мысль: «Медсестра из племени тода? Оригинально! Но ты ведь ничего не сумеешь сделать. Для этого нужна наша культурная традиция». Скрытое недоверие всегда больно ранит. Как преодолеть его?

…В Париже на последние деньги, оставшиеся от билета до Лондона, она купила букет желтой мимозы. Мимоза была тощая, ее шарики усохли, но все равно она напоминала Ивам о Голубых горах и племени, ради которого была предпринята эта поездка. А деньги? Только она знала, с каким трудом удалось их добыть. Длинные, утомительные ночи сверхурочных дежурств, уход за особо тяжелобольными, недели без воскресений, годы без отпуска. И вот теперь этот шумный, незнакомый город. Через два дня грузовой буксир перевез Ивам через Ла-Манш. Англия… Мисс часто рассказывала о ней. Кажется, более добродетельную страну трудно сыскать на свете. Здесь Ивам предстояло прожить два года. С плохо скрываемым страхом ступила она на землю Мисс. В Лондоне встретили Ивам сдержанно, но она уже привыкла к такому приему. Зато клиника была великолепной, оборудованной по последнему слову техники. В Индии таких еще не было. Она начала работать.

Вскоре ее коллеги удивленно стали разводить руками:

— Мисс Пильджин, почему бы вам не стать врачом? Вы столько знаете и так умело обращаетесь с больными.

— Я хочу быть хорошей медсестрой, как Флоренс Найтингель, — упрямо отвечала она.

— Но помилуйте, зачем вам это? Да и Флоренс уже забыли.

— Я не забыла.

Коллеги посмеивались за ее спиной. Такая наивность! Но ведь она, кажется, из совсем дикого племени…

А за стенами клиники ее ждали номера в дешевых гостиницах, меблированные комнаты в прокопченных кварталах, равнодушие и индифферентность соседей, одиночество длинных тревожных ночей, неизменная тоска по солнцу и горам и неутихающее беспокойство за судьбу племени. Она знала: с каждым годом племя становится все меньше.

Когда она вновь появилась в Утакаманде, чуть побледневшая на северном солнце, но все с теми же веселыми искорками в глазах, европейцы приветствовали ее как своего давнего друга. Миссионеры ликовали. Они надеялись, что Бэрэл расскажет их сомневающейся пастве о добродетелях Англии и тем самым укрепит их пошатнувшуюся в последнее время веру. Она не отказалась. Но заговорила не Бэрэл, а Ивам.