– Но ты так и не появилась, – тихо добавил Ник, словно отвечая ее мыслям.

Мэри вскинула голову. Голос его вдруг изменился, хотя лицо по-прежнему напоминало застывшую маску. В недоверии она покачала головой: не может быть, чтобы он ни о чем не знал! «Ступай к моему отцу», – велел ей Ник, и Мэри повиновалась ему. Она передала герцогу Вейлу кольцо. Ник должен был знать о ее приходе. Значит, он снова сказал неправду.

Как ловко он умеет лгать, с горечью подумала Мэри. Почему она раньше не подозревала об этом? Даже ее отец понял, что означает молчание герцога, когда Мэри наконец призналась ему во всем.

Поначалу она ждала, скрывая тошноту и молясь о помощи, о весточке от Ника, о том, чтобы ее отец ни о чем не догадался. В сочувствии викария Мэри не сомневалась, но понимала, каким страшным ударом окажется для него признание. Отправившись в замок, она оставила слуге кольцо вместе с кратким письмом. Но недели тянулись одна за другой, ответа все не было, и надежда Мэри исчезла. Вместе с доверием. «Ты для меня дороже жизни... «

– Ошибаетесь. Я побывала в замке, – шепотом возразила она. – И отдала ваше кольцо слуге – кажется, дворецкому. Он объяснил, что старый герцог в отъезде, и пообещал передать кольцо, как только тот вернется. Я взяла с него клятву.

– Я не знал, что ты приходила к отцу.

Мэри отвернулась, чтобы не видеть невозмутимых глаз Ника. Даже если выяснится, что ее письмо и кольцо затерялись, это не объясняет остального.

– Вы вернулись домой в августе, – начала она, стараясь говорить спокойным и ровным тоном, несмотря на страх и разочарование. Еще недавно она считала, что научилась владеть собой, но надежда оказалась напрасной. – Несколько недель вы провели в Лондоне, а затем прибыли в замок. – Подняв голову, она увидела, что выражение лица герцога ничуть не изменилось. Несмотря на блеск свечей, его глаза оставались темными и непроницаемыми. – Мы узнали, что ваш отец и Чарлз погибли, а вы унаследовали титул. Вы стали герцогом Вейлом. Я считала, что это не имеет никакого отношения к тому, что было между нами, объясняла отцу, что вы скорбите, и умоляла его подождать. У меня в запасе еще было время. День шел за днем, а я, как последняя дура, верила, что вы скоро приедете за мной... – Она судорожно вздохнула, сдерживая готовые вырваться наружу чувства. – Но я не дождалась! Вы так и не приехали. Мой отец хотел разыскать вас и все объяснить, но я не позволила. Я была вам не нужна. Из гордости отец не стал унижаться перед вами. Я даже радовалась этому: мне не хотелось, чтобы вы лгали отцу, уверяя, что между нами ничего не было.

У Мэри оставался лишь один выход. С помощью отца она разыскала чету Трейвиков, мечтавших о ребенке, и заключила сделку: если родится мальчик, Трейвикам предстояло воспитать его как родного сына. После рождения ребенка Мэри отдала его Трейвикам, уверенная, что это единственный способ защитить мальчика.

Тишину в комнате нарушало лишь потрескивание огня в камине. Вейл не шевелился, не пытался опровергнуть обвинения.

– Это был мой ребенок, – наконец произнес он тоном утверждения, а не вопроса.

Мэри лишь горько усмехнулась:

– Конечно. Знали бы вы, как он похож на вас!

Пальцы Ника сжали позолоченный набалдашник трости и вновь обмякли, и этот почти незаметный, но красноречивый жест пробудил в Мэри надежду. Возможно, герцог лишь старается выглядеть равнодушным.

– А как еще я могла поступить? – спросила она. – Какое решение вы сочли бы мудрым в таких обстоятельствах? Я тщательно обдумала все возможные выходы. Я должна была защитить отца и себя. Я ждала вас, с ужасом замечая, как быстро растет живот, и понимала, что скоро будет слишком поздно. А вы... вы так и не вернулись... – Последние слова она прошептала.

– Мэри... – сдавленно произнес он. Наконец-то в голосе герцога отразились какие-то чувства. Мэри напомнила себе, что этот же голос обманул ее семь лет назад. Он заставил ее поверить клятвам. Слова его любви до сих пор звучали в ушах Мэри, ведь она отдала Нику не только тело, но и душу.

– Что мне было делать с ребенком? Я осталась одна, навсегда опозоренная, и не сомневалась, что разбила сердце отца. Он умер зимой, незадолго до рождения Ричарда. Отец ни разу ни в чем не упрекнул меня. И даже вас, – тихо добавила она. – Но я видела боль и скорбь в его глазах. Как же он мог наставлять других на путь праведный, если я, его родная дочь, сбилась с этого пути? Один-единственный день уничтожил то, чему отец посвятил всю свою жизнь. Ради вас я предала его. А вы так и не вспомнили обо мне...

В комнате вновь воцарилась тишина.

– Что же стало с ребенком, Мэри? – спросил Вейл, когда напряженное молчание стало невыносимым.

Мэри окинула герцога взглядом чистых синих глаз. Ради того, чтобы ответить на этот вопрос, она и приехала в замок. Вейлу надо спасти своего единственного сына.

– Я отдала ребенка, – наконец произнесла Мэри, – потому, что не видела другого пути спасти его.

– Где он?

Мэри вздрогнула, вспомнив нечеловеческий хохот Маркуса Трейвика. Только человек, стоящий перед ней, смог бы спасти Ричарда. Впрочем, он однажды уже предал и ее, и ребенка...

– Я отдала вашего сына Маркусу Трейвику, – продолжала она и добавила с горькой иронией: – Я надеялась, что под защитой Трейвика он будет в безопасности.

Лицо Ника окаменело, губы сжались и побелели. Мэри, возненавидев себя за неожиданную вспышку злорадства, почувствовала удовлетворение, видя, как Ник воспринимает последствия клятвы, нарушенной им самим семь лет назад.

– Сын, которого вы отказались признать, по закону принадлежит человеку, униженному вами сегодня. Вы осмеяли и разозлили его. Вставать на пути таких людей, как Маркус Трейвик, слишком опасно. Должно быть, вы считаете, что в случившемся виновата только я – ведь я не стала просить милости у вас, прославленного герцога Вейла. Но как бы там ни было, какие бы ошибки я ни совершила, какие бы клятвы ни нарушили вы, сейчас я прошу у вас помощи. Чем бы вы могли помочь своему сыну? – спросила она.

Герцог Вейл молчал, словно не слыша вопроса. Мэри поднялась и минуту простояла, глядя ему в глаза.

– Однажды вы уже предали его. Поверьте мне, он много выстрадал. Неужели вы вновь бросите его на произвол судьбы? – спросила она.

Вскоре она пожалеет о сказанном, но в эту минуту не чувствовала ни малейших угрызений совести. Пусть теперь Ник ищет выход! Пусть его мысли движутся по замкнутому кругу в попытке найти наилучший способ спасения сына, пусть мучается, как когда-то мучалась она!

– Спокойной ночи, – наконец произнесла Мэри и направилась к дверям. Человек, стоявший перед камином, не шелохнулся.

За дверью гостиной ее ждал лакей с непроницаемым лицом.

И лишь когда Клер раздела ее и вышла, оставив одну в огромной спальне, Мэри, с детства знавшая, что слезами горю не поможешь, не выдержала и горько разрыдалась. Но сейчас она оплакивала не только сына.

Когда Пирс вошел в гостиную, почти все свечи уже были потушены. Только на стол, за которым сидел Вейл, падало пятно света. Услышав шаги камердинера, герцог не поднял головы. Пирс тщательно закрыл за собой дверь. Два спаниеля, лежавшие у стола, встрепенулись, но, увидев Пирса, вновь положили головы на лапы. Ник дописал строчку, не спеша присыпал чернила песком и запечатал документ.

– Ну как? – спросил Пирс совсем не тем тоном, каким полагалось бы обращаться слуге к хозяину. Скорее, это был тон друга. И действительно, между герцогом и камердинером за долгие годы установились дружеские отношения. Впрочем, при посторонних они неукоснительно соблюдали правила приличия.

Взгляд герцога был мрачным, черты лица – застывшими.

– Чего можно ждать от женщины, брошенной на произвол судьбы мужчиной, который лишил ее девственности? – вопросом на вопрос ответил Вейл.

– Почему же вы не объяснили ей?..

– А что я мог объяснить? – перебил герцог. – Она знает о смерти моего отца и брата. Знает, что я сразу вернулся домой и в августе перебрался в лондонский особняк. А еще ей известно, что я даже не попытался разыскать ее.