– Иногда, – продолжала Габриель, – вся деревня трудится в поместье. Когда есть сезонная работа в полях или на виноградниках. Если вам потребуется ванна, мадемуазель, нажмите звонок рядом с дверью, я поднимусь и все приготовлю для вас, пока вы будете раздеваться. Я заставила себя улыбнуться:

– Спасибо, Габриель, но я вполне в состоянии сама приготовить себе ванну.

Она опустила глаза:

– Как пожелает мадемуазель.

– Я скоро спущусь и принесу поднос. Где я смогу найти своего дядю?

– В его комнате.

– Он часто выходит из нее?

– Да, часто. – Габриель подозрительно посмотрела на меня. – Почему вы спрашиваете?

Я пожала плечами:

– Просто проводить свои дни в затворничестве – это не очень хорошо.

– Он довольно часто выходит на прогулку в лес, охотится или рыбачит на реке в долине, вон там. В лесу есть олени и дикие кабаны, в реке – форель. Они пополняют наш стол.

– И голуби, конечно, – не удержалась я.

– Да, голуби. И фазаны, и перепела.

– Возможно, он как-нибудь возьмет меня с собой поохотиться, – неуверенно сказала я.

– Вас? – Экономка окинула меня насмешливым взглядом. – Да, возможно, возьмет. Хотелось бы мне при этом присутствовать! – Она облизала свои тонкие губы кончиком языка. Ее тон мне не понравился. – И все же отстрел голубей вызвал у вас отвращение?

– Это не охота... Кстати, на двери моей спальни нет замка. Нужно сказать об этом дяде.

– Зачем? Вы боитесь?

Мою сдержанность как ветром сдуло.

– Нет! Я не боюсь! – возмутилась я. – Почему я должна здесь чего-то бояться? Я вполне способна постоять за себя, но закрывать на замок дверь спальни – общее правило вежливости там, откуда я приехала. Ни одной девушке не понравится, когда ее побеспокоят во время одевания или принятия ванны.

– Ясно. В Америке, конечно, все по-другому, чем здесь. – Габриель издала звук, похожий на хриплое хихиканье. – Ну, возможно, он поручит Альберу поставить на дверь задвижку... специально для вас... Хотя я в этом сомневаюсь. Единственные двери, которые в замке закрываются на замок, – это двери комнат самого хозяина. И естественно, входная дверь, которую каждую ночь запирают Альбер и хозяин. Они же опускают жалюзи. – Она вновь хихикнула. – Мадемуазель, когда темнеет, замок превращается в неприступную крепость и никто не может ни войти в него, ни выйти. Здесь вы в безопасности. Если, конечно, вы не боитесь своего дядю, меня или Альбера, так как только мы трое спим в этих стенах.

– Вы, наверное, очень заняты, Габриель. Я вас больше не задерживаю, – сказала я. – Или мой кофе опять остынет.

– Хорошо, мадемуазель. Я пришлю одну из служанок попозже, убрать вашу кровать. И прикажу ей сначала постучать, прежде чем войти, так что она вас не потревожит... одевающейся или в ванне.

– Спасибо, Габриель, – холодно поблагодарила я.

Пока горячая вода наполняла старинную ванну, я выпила кофе с круассаном. Веселый свист привлек мое внимание, и я с любопытством выглянула в окно. Худой мужчина в голубых джинсах и красной рубашке бамбуковыми граблями чистил лужайку под моим окном, сгребая в кучу серые перья. На его седой голове красовался щегольский черный берет. Я предположила, что это и есть Пьер Лабрус.

Грифов больше не было видно в небе над замком, но внезапно я обнаружила одного из них. Он сидел, сгорбившись, на ветке дуба по ту сторону сада. Пресытился... Я вновь посмотрела на мужчину.

Как будто почувствовав, что за ним кто-то наблюдает, он взглянул вверх на мое окно и увидел меня.

– Доброе утро, мадемуазель! – весело крикнул он, бросил горсть перьев в тачку и вежливо приподнял берет. К его пальцам прилипли несколько окровавленных перьев, но он этого, кажется, не замечал.

Я кивнула ему и отошла от окна. Потом поспешила в ванную. Мне необходимо было успокоиться, а лучший способ – расслабиться в теплой воде. Над водой поднимался пар, и я с удовольствием погрузилась в нее до самого подбородка. И только когда кожу стало щипать от жесткой щетки, которой я себя немилосердно терла, напряжение спало, и я почувствовала себя лучше.

Я быстро оделась и вышла в коридор. На лестнице был слышен низкий голос Габриель, говорившей с кем-то на кухне, но в остальных комнатах замка было тихо, как в склепе в полуденное время. Должно быть, решила я, дядя Морис в библиотеке. Я робко постучала.

– Кто там? – резко спросил он.

– Дениза, дядя Морис. Я вам не помешаю?

Я прислушалась, но он молчал, затем коротко сказал:

– Один момент, Дениза.

Я ждала, как мне показалось, очень долго, прежде чем услышала его шаги. Звякнули кольца портьер, потом щелкнул замок, и дверь открылась.

– Входи, моя дорогая. – Дядя улыбнулся мне.

Черпая бархатная маска была на своем месте. Я подозревала, что ему потребовалось время, чтобы надеть ее. Над маской его глаза благожелательно смотрели на меня. Сейчас, при дневном свете, я увидела, что они карие. Не такие темные, как у моего деда, а гораздо светлее, с коричневыми крапинками.

Когда наши взгляды встретились, я смогла наконец поверить в то, что говорила о нем Габриель: он действительно когда-то был красив. Черные, изящной формы брови, высокий, умный лоб. Под маской угадывались хорошо слепленные, правильные черты лица. Я отвела взгляд.

– Я не знала, работаете ли вы. Если я вам помешала – не колеблясь прогоните меня прочь.

Он засмеялся:

– Я так долго ждал твоего прибытия сюда, Дениза, как я теперь могу так поступить? Моя работа, как ты ее называешь, не так важна в сравнении с этим. Надеюсь, ты хорошо отдохнула?

– О да.

– Отлично. Проходи, дитя. Вина? Да, я настаиваю. Мы здесь пьем свое вино из собственного поместья. Даже пристрастились к нему, хотя вина этой области не считаются очень хорошими. Виноградники располагаются слишком высоко, солнце здесь слабое. Я больше люблю "Пуйи-сюр-Луар".

Я засмеялась, садясь на стул, который он любезно пододвинул мне.

– Вот как, дядя Морис! Эльзасское, даже немецкое вино?

Он несколько секунд молча смотрел на меня, затем рассмеялся. Странное выражение промелькнуло в его карих глазах.

– На Рейне выращивали отличный виноград задолго до того, как в Германии появились нацисты, Дениза, – спокойно заметил он.

Последовало неловкое молчание, я улыбнулась, стараясь разрядить атмосферу, и почувствовала, что он расслабился.

– Дедушка учил меня, вот почему я немного знаю о винах, – сказала я. – Он питал отвращение ко всему немецкому. По его мнению, существует только одно хорошее вино – бордо.

– Рядом с которым наше местное вино – лишь бледная копия, – подхватил дядя и вдруг хихикнул. – А какое вино предпочитает юная леди? Тоже бордо?

– Красное бургундское, – призналась я и поняла, что он улыбается за черным бархатом.

– Так-так! Тогда наше бордо тебе покажется слишком кислым на вкус. Не то чтобы я порицаю тебя – я и сам предпочитаю бургундское. – Его глаза сверкнули. – Насыщенное, грубоватое, крепкое бургундское! Оно для сильных натур, как твоя... и моя. Я пью его, когда не могу достать вина из Эльзаса.

Я не заметила, что он дотрагивался до чего-то, кроме моего и своего стула, но в дверь внезапно постучали, и немного нервный женский голос спросил:

– Вы звонили, месье?

– Да. Мадемуазель хочет немного бургундского, Луиза. Принеси одну из бутылок, урожая сорок пятого года. Слегка охлажденную, пожалуйста.

– Да, месье.

Я удивленно подняла брови:

– Сорок пятого? Дедушка всегда говорил, что это был наилучший год для бордо. Год вина высшего качества. У вас, видимо, отличный винный погреб, дядя Морис.

– Да, там приличный запас. Ты сама увидишь все позже, когда я покажу тебе замок.

– Спасибо. Правда, я больше всего хотела бы посмотреть ферму в Везоне, где родились мой дедушка, дядя Жан-Поль и, конечно, вы.

На мгновение его брови сошлись на переносице.

– Ах да, конечно, Везон. Он в двадцати километрах отсюда. Там уже больше нет ничего, смотреть не на что. Ферма свое отработала, земли истощены, постройки частично разрушены во время войны, все заброшено. Когда я купил это поместье, некоторые арендаторы пришли сюда со мной. Лабрус, например, ну и несколько других. Однако я все еще сохраняю право собственности на Везон. Там остался управляющий, но ферма больше не используется. Однако, коль скоро она тебя интересует, я велю Альберу отвезти тебя туда через денек. Ты потом расскажешь мне о состоянии дел. Я там не был много лет.