Оказывается, Золотая Долина недаром так называется. Еще до революции вокруг нее поднялся страшный шум. Какому-то старателю посчастливилось найти там самородок золота в несколько фунтов весом. Туда и нагрянули люди с Урала, из Сибири, из Забайкалья и других мест.

Пока они бродили по реке Зверюге и ставили заявочные столбики, бельгиец Шарль ван Акер дал взятку русскому министру и купил оптом всю Золотую Долину.

Но бельгиец был жулик. Аппетит у него большой, а денег мало. Он и начал приглашать к себе в пайщики русских купцов. А те клюнули на удочку. «Вот, думают, теперь-то мы разживемся золотишком». А золота все нет да нет, все нет и нет. Одних геологов отправят – их разбойники перережут, других отправят – под обвалом погибнут, третьих зачем-то черт в реку понес – и они утонули. И пошла про Золотую Долину худая слава: там, мол, нечисто, ее кто-то заколдовал – и всякая другая ерунда. Бельгиец видит, что дело плохо, денежки русских купцов в карман и – за границу. Компания эта лопнула, а какой-то немец, управляющий ван Акера, купил всю. Золотую Долину почти даром, а только купил – началась революция, и он тоже исчез.

После революции, по словам дяди Паши, посылали в это проклятое место еще одну небольшую партию геологов. И вот что удивительно: уже не было ни чертей, ни злых духов, ни разбойников, а и эта партия погибла. Спустя много недель трупы геологов выловили в Зверюге за десятки верст от Золотой Долины, а тело начальника партии так и не нашли.

– Ну, а все-таки, по-вашему, – спросил я дядю Пашу, – есть там золото или нет?

– Есть, наверно, но не столько, чтобы поднимать шум. Все это чья-то спекуляция.

Но я подумал про себя: «Нет, дядя Паша, не спекуляция! Уж я-то понимаю: всего Джека Лондона прочитал, Брет-Гарта и Мамина-Сибиряка».

Димка тоже, когда мы вышли от дяди Паши, стал потирать руки, а в его серых, уже не ангельских глазах сверкали молнии:

– Поехали, Молокоед! Нечего время терять. Дело правильное.

– Ты так думаешь? – спокойно ответил я, потому что начальнику экспедиции не к лицу горячиться. – Ну что ж, завтра и поедем. Как все на работу уйдут, так и двинемся.

Но золотоискателей обычно преследует Злой Рок, и нас он тоже, наверно, щадить не хотел.

Я уже сказал, что, пока мы разговаривали с дядей Пашей, Левка пошел действовать. Но только выскочил он из подъезда, его остановил милиционер:

– Лев Гомзин?

– Л-л-лев, – растерялся наш интендант. – А что?

Около сразу стали собираться ребята, а потом и взрослые. Милиционер просил их разойтись, но толпа лишь увеличивалась: все хотели знать, что натворил толстый мальчик с большими ушами.

– Такой и зарезать может, – сказала старушка не из нашего дома. – Ишь, уши какие!

– Да что вы! – вмешались ребята. – Это же Федор Большое Ухо. Он живет у нас на четвертом этаже.

– Ну и что ж, что на четвертом, – не отступалась старушка. – Такие на верхних этажах живут. Знаю я…

Сначала все было смешно, но потом пришел Белотелов, и милиционер спросил:

– Этот?

Белотелов кивнул. Милиционер взял Левку за руку и повел обратно домой, а Белотелова попросил подняться с ним к Гомзиным. По всему дому сразу пошли слухи: одни говорили, будто Левка кого-то зарезал, другие – что он вор. В общем, попал наш Левка в опасные преступники.

В комнате у Гомзиных милиционер начал составлять протокол. По этому протоколу выходило так, что Левка забрался в квартиру к Белотелову и украл у него собаку по кличке Рекс, а также портфель, в котором было пятьсот рублей.

Левка сознался, что собаку он, действительно, уводил, но вовсе не крал, так как Рекс пошел за ним сам, стоило поманить его кусочком хлеба. Что касается портфеля с деньгами, то Левка никакого портфеля не видел.

– А зачем тебе потребовалась собака?

Федор Большое Ухо вспомнил про клятву, которую давал, и замялся:

– Просто так… Хотел поиграть с собачкой.

Милиционер вызвал нас с Димкой и тоже стал допрашивать – ведь Никитка накляузничал Белотелову, что мы втроем удавливали Рекса.

Мы, конечно, не могли и заикнуться о походе и сказали, что собак набирали для того, чтобы прокатиться на санках. Милиционер не поверил и смотрел на нас так, будто мы и в самом деле преступники. В конце концов он пригласил понятых и устроил на квартирах у нас, у Гомзиных и Кожедубовых обыск.

Никакого портфеля, конечно, он не нашел. Но после этого нельзя стало выйти на улицу. Все останавливались и смотрели на нас, как на воров.

Мою маму вызвали в тот же день к управдому, и он прочитал ей нотацию за плохое воспитание подрастающего поколения.

Представляете, каково было моей маме слушать такие слова! А еще хуже было мне. Потому что мама очень плакала и хотя и говорила, что верит своему сыну, но вряд ли верила.

Теперь я уже твердо решил без всяких проволочек ехать в Золотую Долину добывать золото. Скоро все узнают, каких патриотов обозвали ворами и преступниками!

А Белотелова я теперь ненавидел еще больше.

И вот наступило, наконец, знаменитое утро нашего похода. Писатели, вроде Фенимора Купера и Майна Рида, на моем месте обязательно начали бы расписывать, какое было солнышко, да какие облака, да откуда дул ветер, и как серебрилась морозная пыль, но все это – зря! Мы с Димкой всегда пропускаем такие описания, потому что, кроме беллетристики, в них ничего нет.

Но если б даже я и захотел пуститься в описания, все равно ничего не вышло бы: солнышко в это утро не показывалось, ветер не дул, никакая пыль не серебрилась, было очень пасмурно, а вместо снега на мостовой лежала мокрая грязь.

Все у нас уже было готово к экспедиции, и мне оставалось только забрать из шифоньера свое белье и одежду, увязать их в наволочку. Потом я снял со стены портрет Джека Лондона и вынул его из рамки. На белой полоске под портретом моей рукой было написано:

Я вложил дорогой для меня портрет в книгу Эверест-Казбекова «Ориентирование на незнакомой местности», спрятал туда же 15 рублей, которые взял из стола у мамы, и мог теперь ехать хоть на край света.

Чтобы мама обо мне не беспокоилась и не подумала чего-нибудь плохого, я оставил ей на столе записку:

Мы погрузили все снаряжение на Колесницу, увязали тросом[18] и поехали. Чтобы нас не увидели знакомые, сразу свернули на тихую Почтовую улицу. Никто из знакомых не встретился, и мы благополучно выбрались к городской заставе. Вдруг из проезда, который вел к нашей бывшей школе, выкатилась большая толпа ребятишек. Они все подпрыгивали, как индейцы, размахивали руками, а увидев нас, побежали навстречу и закричали:

– Едут! Поехали!

– Кто разболтал? – сердито обратился я к своим бледнолицым братьям и остановил Золотую Колесницу Счастья.

Дубленая Кожа и Большое Ухо клялись, что никому о нашей экспедиции не говорили. Левка, вращая глазами, собрался в знак своей невиновности тут же съесть горсть земли, но я только махнул рукой.

– Не надо, Левка, еще живот заболит, – и мрачная улыбка появилась на моем обветренном лице.

Все ребята оказались из нашего шестого класса и из пятого «В», где учился Левка. Они окружили нас, стали жать руки и желать счастливого пути. Некоторые столпились у Золотой Колесницы и начали залезать под полог, чтобы осмотреть и ощупать каждую вещь из нашего снаряжения.