Нелли закончила прибирать, взяла в руки свечу и подошла к постели госпожи:

— Я уверена, что если вы и сейчас обратитесь к нему, то еще будет не поздно и он вам поможет. Я уверена, что так оно и будет, если вы все ему толком объясните.

— Нет, Нелли, из этого ничего бы не вышло. Одно дело помогать заинтриговавшей его незнакомке, и другое — мне.

Повернувшись на бок, Алатея закрыла глаза, не обращая больше внимания на недовольное сопение Нелли.

Через мгновение дверь хлопнула, закрываясь за уходящей горничной.

Алатея вздохнула и попыталась расслабиться. Мышцы ее все еще были напряжены с того самого момента, как он поцеловал ее. Она не ожидала такого, но едва ли за этим крылось что-то серьезное, потому что подобную «галантность» он практиковал повсюду, не пропуская ни одной леди. Если бы она начинала свою игру заново, она бы дважды подумала, прежде чем представиться вдовой, только что снявшей траур, но дело было сделано — маскарад начался.

Руперт Кинстер, участник их детских игр, был как раз тем самым рыцарем на коне, которому предстояло сражаться, защищая ее честь. Она знала его неукротимый боевой дух и то, что он был способен совершить, когда полностью отдавался порученному делу.

В то же время без его участия и помощи положение представлялось Алатее совершенно безнадежным.

Зная его давно и очень хорошо, Алатея понимала, что Для того, чтобы он выполнил свое обязательство, ей придется полностью завладеть его переменчивым вниманием. Он Должен сосредоточить свои силы на решении ее задачи и вдобавок вложить в это дело все свои незаурядные способности. Она не зря придумала загадочную графиню и расставила сети.

Первую битву она выиграла: Руперт был готов встать под ее знамена. Впервые с того момента, как Фиггс принесла ей злополучное долговое обязательство, Алатея позволила себе поверить в возможность победы, полной и окончательной.

Эти мелодраматические мысли вызвали на ее губах улыбку. Она точно знала, почему Руперт не стал бы ей помогать, если бы она не надела маску неизвестной таинственной графини, — ведь они даже не могли находиться в одной комнате, а уж если это случалось, то не приближались друг к другу ближе чем на расстояние в десять футов. Что вызвало такое неприятие друг друга, оставалось глубокой тайной. Когда они были еще совсем юными, то старались скрывать свою неприязнь, притворяться, что ничего подобного не существует, но облегчение, которое оба испытали, когда ее переход в более зрелую категорию молодых женщин освободил их от необходимости ежедневно общаться, было настоящим благом. Разумеется, они никогда не говорили об этом, но каждый из них не мог этого не замечать.

Вот почему, несмотря на то что они выросли вместе, были соседями и дружили семьями, ни он, ни она никогда не выказывали желания потанцевать, например, вальс. Танцевали же они в случае необходимости только деревенские танцы, не требовавшие тесного контакта.

Оба они казались людьми скрытными и не любили демонстрировать свои чувства, и все же единственным человеком, способным вывести Алатею из себя, был Руперт.

Все это вместе объясняло как нельзя убедительнее, почему ей пришлось предпочесть маскарад у церкви Святого Георгия, — она не была уверена, что Габриэль согласится ей помочь. Зато Алатея имела полное представление о его благородных инстинктах, которые всегда толкали его на выручку нуждающемуся в помощи. И все же его реакция на ее просьбу могла оказаться совсем иной. Иметь дело не с графиней, а с Алатеей означало бы для него постоянные встречи с ней, часто один на один, что только усугубило бы их взаимную неприязнь. Всего несколько месяцев назад, случайно оказавшись вместе, оба они ощутили неловкость острее, чем когда бы то ни было прежде. За три минуты общения они привели друг друга в состояние неописуемой ярости. Алатея не могла себе представить, чтобы он ответил согласием на ее просьбу о помощи и провел в ее обществе несколько часов, забыв о том, что этого не было долгие годы. А уж если бы такое случилось, это, возможно, довело бы их до безумия.

Но гораздо важнее было то, что Алатея просто боялась открыть свое инкогнито; Если бы она сама рассказала Габриэлю о своих неприятностях, он просто предложил бы ей обратиться к Монтегю. У нее не было выбора.

Она уже почти погрузилась в сон и только тут вдруг осознала, что их более десяти лет продолжавшаяся вражда нынешней ночью никак себя не проявила.

— Алатея! Эй! Не могла бы ты передать мне масло?

Алатея задумчиво посмотрела туда, куда указывала Элис, и попыталась вернуться к реальности.

— Ты сегодня что-то не в настроении, — заметила сидевшая рядом с ней в конце стола Сирина.

Алатея пожала плечами. Она была слишком измотана стараниями достойно сыграть роль графини.

— Я плохо спала прошлой ночью.

— Может быть, тебе лучше переселиться в другую комнату?

Бросив взгляд на милое лицо мачехи, Алатея сжала ее руку.

— Не беспокойся, я вполне довольна своей комнатой. Она выходит в сад, чего же еще желать?

Лицо Сирины просветлело:

— Ну, если ты уверена… Раз ты пришла в себя и полностью проснулась, я хотела бы узнать у тебя, сколько мы можем потратить на туалеты девочек.

Когда речь заходила о туалетах для ее дочерей, Сирина менялась до неузнаваемости: она становилась требовательной к самым мелким деталям.

С чувством облегчения Алатея принялась излагать все подробности их предстоящей светской жизни. Затем, предоставив Сирине, Мэри и Элис обсуждать цвета их туалетов, Алатея обратилась к самому младшему члену семьи — смиренно сидевшей рядом с ней с огромной куклой на коленях сестренке.

— Ну как вы поладили сегодня с Роз, крошка?

Леди Огаста Морвеллан подняла на Алатею огромные карие глаза и доверчиво улыбнулась:

— Я прекрасно провела время в саду, но Роз, — она повернула куклу лицом к Алатее, чтобы та могла получше рассмотреть ее, — была капризной и непослушной. Мы с мисс Хелм думаем повести ее днем на прогулку.

— На прогулку? Отличная мысль. Это как раз то, что нужно. — Уладив вопросы, связанные с шитьем, Мэри, казалось, вся состоящая из развевающихся темно-каштановых кудрей и сверкающих глаз, была уже готова к новым развлечениям и открытиям. — Я начинаю чувствовать себя, как в клетке, среди всех этих улиц и площадей.

Светловолосая Элис снисходительно улыбнулась:

— Огаста ведь не захочет слушать нашу скучную болтовню, тем более что это огорчит Роз.

Малышка ответила нежной улыбкой:

— Нет, Роз нуждается в покое и тишине.

Слишком юная, чтобы разделять возбуждение остальных членов женской половины семьи, Огаста довольствовалась прогулками до ближайшей площади, чинно держась за руку мисс Хелм и разглядывая все то новое и удивительное, что можно было увидеть в городе.

— Есть ли тут место, куда мы могли бы пойти, кроме, разумеется, парка? Тенистое место с деревьями и газонами?

Сияющие глаза Мэри остановились на лице Алатеи.

— По правде говоря… — вслух размышляла Алатея, — здесь есть один парк, особенный, где вы будете чувствовать себя как в деревне — там тихо, спокойно, не слышно город-ского шума.

— Звучит заманчиво, — воскликнула Элис, — едем туда!

— А мы отправимся на Бонд-стрит! — сказал Джереми, отодвигая свой стул.

Чарли и граф решили последовать его примеру. Граф улыбнулся своим многочисленным дамам:

— Я забираю этих молодцов на весь день.

— Хочу поучиться боксировать! — Джереми возбужденно приплясывал вокруг стола, то и дело выбрасывая в воздух кулаки, будто сражался с воображаемым противником.

Мэри и Элис тоже поднялись со своих мест, собираясь последовать за ними.

Алатея, взглянув на отца, заметила тень боли в его глазах. Она ободряюще улыбнулась ему и крепко сжала его руку:

— Все будет хорошо.

Отец казался раздавленным, когда узнал о долговом обязательстве.

Он полагал, что сумма, которую следовало выплатить, значительно меньше. Все, чего он хотел, это заполучить несколько гиней, чтобы иметь возможность потратить их на девочек, главным образом на их приданое.