Алатея спокойно выдержала его взгляд; она молила Бога, чтобы Габриэль не догадался, что творится у нее в сердце.

— Представь себе такую картину — мы с тобой сидим под старым дубом в южной части сада и смотрим, как играют дети. Мы слышим их пронзительные голоса и веселый смех, урезониваем их, когда они уж слишком разойдутся, утешаем, когда они огорчаются. Ты ведь всегда любила детей, и теперь судьба обернулась так, что к тебе возвращается то, что было отнято. — Он устремил взгляд на лужайку. — Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить, что ты все это отвергнешь во второй раз.

Его доверительный тон тронул сердце Алатеи. Он был воином — все в его словах было логично и практично. Ее рыцарь и защитник готов был ввести ее в новый мир и ожидал, что она будет ему благодарна за это.

Прежде чем заговорить, Алатея подняла голову и взглянула на него.

— Ты прав почти во всем, вот только как насчет нас — тебя и меня? Как ты представляешь наши отношения?

Она попала в точку. Габриэль мгновенно нахмурился.

— Я представляю нас в постели, — проворчал он, — и во многих других местах. Хочешь услышать в деталях?

— Нет. У меня хватит и своей фантазии, чтобы представить это.

— Вот и отлично. Каждый день мы будем ездить верхом, как когда-то. Ты ведь всегда любила верховую езду.

Поколебавшись, она призналась:

— Я давным-давно продала лошадей.

Габриэль кивнул:

— Значит, мы снова их купим. Ты будешь помогать мне со счетами по имению, и у нас освободится время для верховой езды. Кстати, сейчас в моих руках все состояние Кинстеров. Тебе хорошо удалось вести финансовые дела Морвелланов, но я свои дела веду более напористо и с большим успехом.

— По части напористости я не обладаю особыми талантами.

— Зато у тебя есть талант к обороне, и вместе мы способны на многое. Разве это тебя не вдохновляет? — Он сделал широкий жест рукой.

Алатея выждала с минуту, потом тихо сказала:

— Ты прекрасно понимаешь, что я другое имела в виду. Я хотела знать, как ты представляешь наши личные отношения.

— Как только ты выйдешь замуж за меня, все, о чем я говорил, осуществится, и ты это отлично знаешь.

— Ничего я не знаю. Почему это ты вообразил, что я соглашусь на твой диктат?

— Согласишься обязательно, потому что любишь меня.

В ее глазах загорелся гнев.

— Предоставь мне самой судить об этом.

— Ты хочешь убедить меня в обратном?

В его тоне она почувствовала угрозу.

— Я хочу сказать, что и сама еще не знаю.

— Зато я знаю. Я знаю это еще и по тому, какой ты была в моих объятиях. Можешь ты себе представить, чтобы это оказался не я, а кто-то другой?

Алатея смотрела на него не отрываясь. Сама мысль об этом казалась ей чудовищной и настолько нелепой, что она потеряла нить, забыла, о чем хотела сказать.

— Я — да… нет…

Ей с трудом удалось собраться с мыслями. Он увел ее от главного и привел к заключению, что уж если она его любит, то он женится на ней независимо ни от чего. Осознание этого вызвало в ней взрыв эмоций, в котором в равной степени были перемешаны надежда и разочарование — ведь так и не удалось пробить броню и заставить его сказать то, чего она так жаждала.

Алатея невольно сжала руки в кулаки.

Ей хотелось потребовать от него прямого ответа, откровенного признания. Посмотрев ему в глаза, она отчеканила:

— Я не выйду за тебя замуж, пока ты не скажешь мне причины, по которой хочешь жениться на мне.

Те, кто знал Габриэля как воплощение цивилизованного и хорошо воспитанного джентльмена, не поверили бы своим глазам, если бы увидели его сейчас. Перед ней был грубый и примитивный воин. К счастью, она его встречала достаточно часто и видела в разных настроениях.

— Почему ты так упряма? — Казалось, воздух задрожал от этого сгустка чувств, подавленных страстей, гнева, разочарования…

Алатея и глазом не моргнула.

— Потому что мне надо знать.

Он бесконечно долго выдерживал ее взгляд, и у нее закружилась голова. Потом Габриэль отвернулся и порывисто поднялся. Теперь он смотрел на лужайку. Его лицо стало непроницаемым. Щелкнув пальцами, он бросил веточку жасмина ей на колени.

— Тебе не кажется, что мы слишком много лет растратили впустую?

Его взгляд охватил ее всю, потом он повернулся и пошел вниз по ступенькам.

Оставшись в беседке, Алатея мысленно возвратилась к их разговору, гадая, в чем она ошиблась, что сказала не так, как следовало. Вероятно, она должна была повести разговор как-то иначе?

По истечении некоторого времени она подняла брошенную им веточку жасмина, поднесла к лицу и вдохнула сладкий аромат, потом с еле заметной улыбкой заткнула ее за вырез платья.

«На счастье», — подумалось ей.

Она бросила вызов судьбе и выиграла — добилась счастья для своих сестер, но о собственном счастье, о своем будущем пока не узнала ничего. Наверное, для этого у нее не хватило напористости? Что ж, она и так рискнула всем. И при первой же возможности повторит это.

Придя к такому заключению, Алатея со вздохом поднялась и направилась к дому.

Войдя в дом в воскресенье вечером, Габриэль сразу же наткнулся на Чанса, вышедшего на шум из глубины холла, и без лишних слов вручил ему свою шляпу и трость.

— Есть в гостиной бренди?

— Есть, милорд, как не быть…

Габриэль махнул рукой.

— Сегодня вечером мне ничего больше не понадобится. Хотя… — Он остановился, держась за дверную ручку. — Фолуэлл принес свой отчет?

— Да, милорд. Он на каминной полке.

— Отлично.

Войдя в гостиную, Габриэль закрыл за собой дверь и направился прямо к буфету. Он налил себе бренди и со стаканом в руке принялся изучать послание Фолуэлла, взяв его с каминной полки и усевшись в свое любимое кресло.

Он отхлебнул изрядный глоток, скользя взглядом по еще не развернутой бумаге, потом, поставив стакан и положив послание на низенький столик, прижал руки к глазам.

Боже, как он устал! За последнюю неделю, не считая времени, проведенного в обществе Алатеи, и нескольких часов беспокойного сна, каждую минуту своего бодрствования он посвятил тому, чтобы раздобыть официальные заключения, имеющие юридическую силу, от по крайней мере двух дюжин государственных служащих, не считая дипломатов, послов и их помощников. И все же… Нельзя было сказать, что все эти джентльмены не хотели ему помочь, — просто государственная машина работала очень медленно. Все проверялось и перепроверялось по нескольку раз, а потом сведения передавались на отзыв в более влиятельные властные структуры. Казалось, что в Уайтхолле и в дипломатических кругах время измерялось по иной шкале, чем в обычном мире.

Глубоко вздохнув, Габриэль вытянул ноги и откинул назад голову. Больше всего его беспокоило вовсе не фиаско на дипломатическом фронте. Днем он нанес визит Алоизиусу Стратерсу. Короткий разговор с капитаном убедил его в том, что тот может стать их спасителем, и именно таким, каким его представляла Алатея. Его свидетельские показания даже при отсутствии каких-либо других фактов вкупе с теми, что им по крупицам удалось собрать самим, могли бы подвигнуть самого нерешительного судью на принятие благоприятного для них решения. Проблема заключалась в том, что бойкий капитан уже ринулся в бой с поднятым забралом.

Он сразу связался со своими знакомыми, надеясь найти точные и достоверные карты и документы, подтверждающие аренду земель и копей.

Однако Габриэль вовсе не был уверен в том, что это поможет им затянуть петлю на шее Кроули, — осторожные действия могли бы оказаться куда более плодотворными.

Он потерял полчаса, убеждая Стратерса проявлять осторожность, но упрямец не желал ничего слушать. Этот человек был просто одержим идеей низвергнуть Кроули в бездну. В конце концов Габриэль смирился и покинул старика, стараясь отогнать тяжкое предчувствие, предощущение опасности, не покидавшее его ни на минуту. Все же ему хотелось верить, что, как только Стратерс появится в Чансери-Корт во вторник утром, все пойдет на лад. Однако до этой минуты само расследование и его нервы будут балансировать на грани срыва, на острие ножа. Один неверный шаг…