Габриэль выпрямился, потянулся за своим стаканом и мрачно сделал еще один глоток бренди. Сегодня вечером он ничего больше не мог предпринять, чтобы послужить делу Морвелланов. Следовательно, пора было уделить внимание и другим вопросам.

Он оказался трусом.

Признать этот факт представителю семьи Кинстеров было нелегко, но она не оставила ему выбора.

Габриэль не видел Алатею с их встречи в беседке накануне днем. По правде говоря, он и не хотел ее видеть до тех пор, пока не решит, как ответить на ее ультиматум. Она заставила его почувствовать себя пещерным человеком, внезапно узнавшим, что рай существует не на небе, а на земле. Если ему и не удалось убедить ее, то сам он понял, как отчаянно желал того, что так эмоционально живописал ей.

Прежде Габриэль не задумывался о деталях: просто знал, что хочет взять ее в жены, и этого было достаточно. Однако теперь видения их будущей жизни представали перед ним во реей своей красочности: он будто вызвал их из небытия своими заклинаниями.

И что же? Неужели он был готов рискнуть этим лучезарным будущим, их совместной счастливой жизнью просто потому, что не мог найти слов и сказать ей то, что она так желала знать?

Однако как, черт возьми, он мог ей рассказать об этом?

Габриэль глотнул еще бренди. Все-таки он должен сказать ей хоть что-то, ответить на ее ультиматум, и ему следует поспешить с этим. Терпение никогда не входило в число его достоинств, тем более терпение, которое могло повлечь за собой вынужденное воздержание. Он пробыл без нее уже больше недели и не мог допустить, чтобы в случае благоприятного решения их дела она ускользнула от него к себе в деревню, — иначе ему придется гнаться за ней на виду у всего светского общества. Он должен поговорить с ней до вторника.

Никто не мог бы предсказать, как повернется их дело, сыграет свою роль Стратерс или нет, если по какому-то дьявольскому капризу судьбы все пойдет вкривь и вкось и решение окажется неблагоприятным для них. Вероятно, прежде чем ему удастся убедить ее в своих чувствах, он сойдет с ума. Лучше решить все теперь же, пока есть основания надеяться на положительное решение вопроса.

Габриэль не мог себе представить, что это произойдет во время его формального утреннего визита или что он попы тается поговорить с ней в парке, — это было бы чистейшим безумием.

Он пробежал глазами список дел Алатеи и ее светских визитов. Судя по всему, их следующая встреча должна была состояться уже назавтра вечером, на балу у Мальборо, а затем им предстояло увидеться в Чансери-Корт.

Габриэль поморщился. Как и когда он сумеет между этими двумя важными событиями сделать ей официальное предложение и, главное, сказать о своих чувствах?

— Пришлите ко мне Нелли, Крисп. Уже пора одеваться.

— И правда, леди Алатея. Сейчас скажу ей.

Проводив взглядом Криспа, Алатея поднялась по лестнице, стараясь не замечать бурливших в ней чувств. С одной стороны, она испытывала безмерное облегчение, граничившее с легкомыслием, оттого, что грозившая ее семье все эти месяцы опасность рассеялась. Свидетельство капитана станет приговором Роналду Кроули.

Она мельком упомянула в разговоре с отцом и Сириной, что положение, кажется, выправляется, но суеверный страх удержал ее от полной откровенности, и она не стала говорить им, что они спасены. Это, решила Алатея, она сделает неделей позже, когда судья вручит ей решение в письменном виде.

К несчастью, сердце ее было не только способно радоваться победе — имелось нечто еще, омрачавшее ее радость от предполагаемой победы. Как она с изумлением убедилась, это нечто оказалось для нее важнее благополучия семьи и вообще всего на свете.

Добравшись до верхней площадки лестницы, Алатея опустила юбки и вздохнула.

Она не видела Габриэля с тех пор, как он покинул беседка буркнув на ходу: «Тебе не кажется, что мы слишком много лет растратили впустую?»

Что он имел в виду? И что теперь? Неужели Габриэль воображает, что она покорно согласится на все его условия?

За спиной Алатея услышала торопливые шаги Нелли.

— Мне нужно платье цвета слоновой кости с золотом, то, что я берегла для особого случая, — бросила она не оборачиваясь.

Нелли метнулась к гардеробу.

— А что это за особый случай?

Алатея села на пуфик, и воинственный блеск ее глаз отразился в зеркале.

— Я еще не решила.

Проявить мягкотелость и сдаться на милость победителя — ну уж нет! Она будет упрямой, настойчивой, настоящим воплощением воли и решительности. До сих пор рисковала одна она — пора было и ему сыграть свою роль, сказать ей всю правду.

Стук в дверь означал, что ей принесли горячую воду для ванны. Пока Нелли занималась приготовлениями, Алатея вынула шпильки из волос и принялась расчесывать их щеткой. Потом она уложила волосы простым узлом на затылке. Нелли принесла ее любимые соли для ванны. Минутой позже по комнате распространился изумительный тонкий и экзотической запах, напоминавший о канувшей в вечность графине.

Лицо Нелли сияло. Без дальнейших указаний она достала и разложила то, что было нужно Алатее. При этом она выбрала все самое дорогое и лучшее.

Прошел час, прежде чем приготовления подошли к концу. Когда Нелли водружала золотую шапочку на голову Алатеи, та любовалась своим отражением в зеркале, пытаясь увидеть себя глазами Габриэля.

Волосы ее казались ослепительными, кожа, на которую, по правде говоря, она редко обращала внимание, безупречной. Лицо и фигура, хотя уже не юные, оставались тем не менее совершенными. Алатея осторожно поднесла кончики пальцев к губам и улыбнулась своему отражению.

Мысленно благословляя Сирину за ее подарок, она встала. При этом платье зашуршало, складки тяжелого шелка распрямились, и теперь оно сидело безупречно. Золотое шитье у ворота сверкало и переливалось.

Если она правильно разобралась в характере Габриэля, то следующий шаг должен был исходить от него.

Алатея не собиралась подталкивать его к объяснению, напротив, это он должен был заставить ее поверить, убедить в своих чувствах, и так, чтобы у нее не оставалось ни тени сомнения.

Услышав стук в дверь, Алатея обернулась.

Нелли почтительно рассматривала бело-золотистую шкатулку, потом, сияя, перевела глаза на Алатею:

— Это для вас, и вот записка!

Сердце Алатеи вздрогнуло, и она опустилась на пуфик перед туалетным столиком. Когда Нелли вручила ей шкатулку, Алатея подумала, что никогда в жизни не видела ничего более красивого и изящного. Что же там внутри? Сквозь прозрачную крышку было видно, что на дне, на подстилке из белого шелка лежит букет — такой дамы прикалывают к корсажу бального платья, — пять белых цветков, скрепленных золотой лентой.

Букет покоился в складках белого шелка, и из-под него торчал уголок записки. Лепестки были сочными, плотными, бархатистыми, а зеленые стебли оттенялись белизной цветов. Самый изящный, самый изысканный, самый дорогой букет, какой ей доводилось видеть в жизни.

Повернувшись на своем пуфике, Алатея поставила шкатулку на туалетный столик и подняла крышку. Густой чувственный аромат поднимался от цветов. Вздохнув, она уже не могла избавиться от него, догадываясь, что теперь он будет ее преследовать постоянно.

Осторожно скользнув пальцами под цветы, Алатея приподняла букет и отложила его в сторону, потом взяла в руки записку и развернула.

Записка была короткой и состояла из одной фразы, начертанной столь хорошо знакомым ей твердым почерком:

«Ты владеешь моим сердцем — не разбей его».

Она трижды перечитала эту записку. Слезы затуманили ее глаза. Алатея смахнула их и с трудом сглотнула. Руки у нее дрожали. Она положила записку на туалетный столик.

— О Господи! Что же мне делать?

— Конечно, приколоть его к платью, что же еще? Это будет очень мило.

— Нет, Нелли, ты не понимаешь.

Алатея поднесла руки к пылающим щекам.

— О, как это похоже на него — так все усложнить!

— На кого? На мистера Руперта?