Очень четко работали! Я сейчас думаю, что беда была в том, что нас не поддержали остатки пехотных подразделений, находившихся рядом, они-то должны были наносить главный удар. Но нет… В конце концов оборону заняли мы.

В отряд старшего лейтенанта Кирилла Лазнюка входило около тридцати человек. Бой, в котором подразделение погибло почти полностью, можно считать одним из сотен, если не тысяч фрагментов Ржевско-Вяземской операции, проведенной войсками Калининского и Западного фронтов с 8 января по 20 апреля 1942 года. Нет сомнения, что были бои куда более масштабные, значительные и кровопролитные.

Но даже за десятками и сотнями других подвигов не забылся героизм чекистов-лыжников. Конечно, тут свою роль сыграл и уникальный характер бригады, в которую входил отряд. ОМСБОН формировалась не только из чекистов и пограничников, но и из спортсменов, в том числе самых известных, вплоть до чемпионов СССР, из воинов-интернациона-листов — граждан Германии и Испании, Польши и Чехословакии… В ней служили коммунисты и комсомольцы — рабочие и колхозники, студенты и недавние школьники. К таковым принадлежал и я — Евгений Ануфриев, доброволец, закончивший десятилетку в июне 41-го…

Все же главное, что особое подразделение по-особому и сражалось. О подвиге его бойцов рассказала 14 февраля 1942 года «Правда». Материал «Герои-лыжники» подписал дивизионный комиссар — то есть генерал-майор — А. Лобачев, член Военного совета 16-й армии, той армии, которой командовал генерал К. К. Рокоссовский. Ни слова не было сказано о принадлежности подразделения к НКВД.

И никакой конкретики: «Немцы укрепили деревню Ν, превратив ее в сильный узел сопротивления на пути продвижения наших частей…» Только в одном месте стоит не N, а X. Не то опечатка, не то намек для посвященных.

Газетное сообщение завершилось патетическими словами, впоследствии оказавшимися пророческими: «Память о геро-ях-лыжниках сохранится навеки. Слава о них будет передаваться из поколения в поколение».

21 июля того же года все погибшие воины-чекисты были награждены орденами Ленина. Впервые высшей награды государства была удостоена такая большая группа героев — посмертно. Несколько оставшихся в живых награждены орденами Красного Знамени.

— Я оказался на самом правом фланге. Стрелять было трудно — очень мощный огонь был с той стороны, в основном очередями, трассирующими пулями. Потом стали рваться мины… Для меня тогда время очень сжалось, и я не могу сейчас до деталей все вспомнить. И вообще сколько прошло времени — сказать не могу. Помню, как подошел сзади Лаз-нюк, его лицо было в крови. Он приказал отходить к сараям. Я видел, как ползли ребята, и один из них, раненный, теряя силы, вдруг взорвал себя гранатой. К сараям я подошел практически без патронов…

О Ржевско-Вяземской операции, затененной предыдущими и заслоненной последующими сражениями и баталиями, сейчас мало кто может рассказать. Но вот выдержка из книги «Фашизм: путь агрессии и гибели» советского историка Д. Про-эктора, рассказ о совещании в бункере Гитлера 12 декабря 1942 года:

«— Наша главная ошибка этого года, — заявил Гитлер, — заключалась в том, что мы наступали на Сухиничи. Не Сталинград и Кавказ, не «генеральное наступление» против Советского Союза в целом, а Сухиничи!»

Выходит, даже на фоне Сталинграда и Кавказа не стерлись в сознании Гитлера Сухиничи — те самые Сухиничи, на пути к которым омсбоновцы остановили противника ценой собственной жизни… Вообще в боях на той земле полегло очень много наших воинов — и пехотинцев, и танкистов, и артиллеристов.

— Немцы нас обходили, заходили с тыла. Патроны кончились. Тогда я поднес наган к виску — это не рисовка, в плен попадать нам было невозможно… В это время из-за сарая буквально вывалились раненый Кругляков и с ним совсем уже окровавленный Лазнюк. Кругляков крикнул: «Помоги!» Я спрятал наган, и мы вдвоем стали вытаскивать Лазнюка. По снегу это было очень трудно. Где пробежим немножко, где упадем, ползем… По нам вели огонь очень сильно… Пришлось даже из револьвера отстреливаться — но далеко было, не попал… Наконец мы свалились в овраг, там было какое-то пехотное подразделение, около взвода, которое не рискнуло прийти к нам на помощь…

Солдатские воспоминания. Не очень связные, совсем не героические и тем самым очень достоверные. Даже про свой подвиг — спасти в бою командира всегда считалось одним из высших проявлений солдатской доблести — Евгений Александрович говорит как про нечто обыденное, само собой разумеющееся. В то время как Кругляков и Ануфриев спасали командира, их боевые товарищи, попавшие в окружение, пошли на прорыв. Погибли все — последний из оставшихся в живых, заместитель политрука Лазарь Паперник, — гранатой подорвал себя и окруживших его немцев. Ему, первому из бойцов ОМСБОНа, было присвоено звание Героя Советского Союза.

Михаил Федорович Орлов в Красной Армии с 1920 года, кремлевский курсант. В 1926 году направлен во внутренние войска НКВД, занимал ряд командных должностей, затем преподавал в военных учебных заведениях, был начальником Себежского военного училища НКВД. Во время войны — командир Отдельной мотострелковой бригады особого назначения (ОМСБОН), личный состав которой действовал на фронтах и в тылу врага.

Ниже публикуются фрагменты его рассказа.

Война застала меня в Москве, где я готовился к сдаче государственных экзаменов в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Все мои настойчивые просьбы отправить на фронт оставались без ответа, а 28 июня меня неожиданно вызвали к начальнику Особой группы НКВД.

В кабинете я увидел комиссара госбезопасности с двумя ромбами в петлицах и тремя орденами на груди.

— Павел Анатольевич, — представился комиссар и затем без всяких предисловий объявил: — Из добровольцев создается Особая группа НКВД для выполнения специальных заданий. Начальником штаба войск группы назначен комбриг Богданов. Вы будете его заместителем.

Он кратко ознакомил меня с задачами нового формирования. Создаваемые войска предполагалось использовать для действий в тылу врага и для борьбы с танками.

Комбриг Μ. П. Богданов на первых порах поручил мне формирование отрядов добровольцев и их подготовку. Добровольцев отбирала специальная комиссия на стадионе «Динамо», а потом они отправлялись к месту формирования — на подмосковные стрельбища «Динамо» и Осоавиахима, где вырос целый палаточный городок. Сюда прибыло уже несколько сотен спортсменов и студентов московских вузов; позднее ЦК ВЛКСМ направил к нам большую группу комсомольцев из различных областей РСФСР. Для комплектования отрядов приезжали преподаватели и слушатели специальных школ, сотрудники органов госбезопасности и командиры войск НКВД. Исполком Коминтерна направил к нам большую группу политических эмигрантов-антифашистов, проживавших на территории СССР. Среди них были австрийцы, венгры, немцы и представители других национальностей. Основную массу иностранных добровольцев составляли болгары и испанцы.

К концу августа четко определились наши задачи. Мы должны были быстро подготовиться к действиям в тылу противника, где предстояло всемерно помогать развитию партизанского движения, вести разведывательно-диверсионную работу…

Комбриг Богданов в июле получил новое назначение, и обязанности начальника штаба были возложены на меня. Обстановка на фронте торопила нас. В начале октября мы полностью закончили формирование двух полков и различных специальных подразделений, которые вошли в состав Отдельной мотострелковой бригады особого назначения. ОМСБОН — так теперь стали называться войска Особой группы НКВД. Командиром бригады назначили меня, а комиссаром —* Алексея Алексеевича Максимова, в прошлом инженера, недавно пришедшего в органы госбезопасности. Это был умный и обаятельный человек. Живой, энергичный, он стал душой нашей бригады…

Когда враг был уже на подступах к Москве, часть подразделений бригады работала на устройстве минновзрывных заграждений на важнейших направлениях, ведущих к столице. Первые наши отряды проводили минирование в районах Можайска, Волоколамска, Каширы.